Председатель Губернской Ученой Архивной Комиссии князь Урусов в виду предстоящего юбилея предложил Комиссии «примкнуть в этом деле к общеимперскому течению».
Празднования начались проведением панихиды в Успенском соборе. Затем действие переместилось в большой зал Дворянского собрания:
«Пред портретом Государя Императора красовался большой поясной бюст А. С. Пушкина, выписанный Комиссией из Москвы от магазина Аванцо. Слева от него возвышалась кафедра для лекторов с золоченым гербом Владимирской губернии посредине. Как бюст, так и кафедра утопали в зелени цветов и тропических растений, привезенных из оранжерей губернаторского дома и Владимирского купца В. Н. Муравкина. Зелеными гирляндами были украшены и хоры. По обеим сторонам Царского портрета боком к нему и публике были поставлены стулья для гг. Членов Архивной Комиссии. Вдоль же всей длины зала от окна к окну лицом к портрету Государя и бюсту Пушкина были поставлены ряды стульев для публики, причем первые три ряда были предназначены для дам, пожелавших сделать честь Комиссии почтить ее заседание своим присутствием». В городском театре прошли музыкально-драматические вечера с представлением «живых картин», бесплатными чтениями для учащихся и показом «туманных картин» на экране, пел хор архиерейских певчих, выступил оркестр Ковровских жд мастерских. «Бюст Пушкина, поставленный на сцене и эффектно освещенный бенгальскими огнями, венчали лавровыми венками герои и героини его произведений». В перерывах играл оркестр Пожарной дружины.
Но также: 1000 экз. избранных сочинений поэта и 200 экз. его полного собрания сочинений было роздано народу и всем ученицам и ученикам города.
Аналогичным образом происходило чествование Пушкина в Кинешме. После панихиды в храме по «болярине Александре», в Кинешемском городском театре, перестроенном из солдатской казармы, состоялись «чтения с туманными картинами». Где еще так возможно «разумной твари душу отвесть»? Играл семейный немецкий оркестр из 6, или даже 7 человек — «если удобно признать за человека малолетнего Шварца, музицирующего на барабане».
Представлены были «живые картины»:
«Нетребовательная и добродушная Кинешемская публика, вообще, не скупилась на аплодисменты, а „Апофеоз“ — Пушкин стоит на красном помосте, окруженный некоторыми фигурами из своих произведений (в том числе рыжий матрос с засунутыми фамильярно в карманы руками), и его венчает зеленым венком полногрудая женщина в блестящем кокошнике и желтом сарафане — этот апофеоз вызвал настоящий рев восторга», — как писал заезжий литератор (Иван Щеглов. «Новое о Пушкине». СПб., 1902).
Вместе с тем в юбилейном и следующем за ним году издаются книги о пребывании Пушкина в Кишиневе, Каменке, Крыму, Казани, начинает выходить первое академическое полное собрание сочинений поэта (быстро устаревшее и по причине революции 17-го года так и не доведенное до конца), устанавливаются памятники в царскосельском Лицейском саду (1900), Екатеринославе (1901), — несколько раньше бюсты поэта появляются на бульварах Одессы (1889) и Тифлиса (1892).
Столетний юбилей Пушкина отмечался также в Западной Европе, сотни статей о поэте появились во всех сколько-нибудь влиятельных газетах. Французская печать (в частности, Золя) назвала Пушкинский юбилей праздником всей цивилизации и отвела место русскому поэту в «Пантеоне гениев всего цивилизованного мира» (через 14 лет станет ясно — насколько «цивилизованного»). В. Розанов предложил создать в Царском Селе Пушкинскую Академию Изящных искусств, но его предложение не встретило никакого отклика. Как и предложение какого-то петербургского сторожа в «Сельском Вестнике» возвести в память поэта церковь: «для облегчения загробной участи Пушкина, которому могла бы только помочь искренняя молитва». В это же время, однако, начинает складываться пушкинистика как особая филологическая и гуманитарная дисциплина, давшая в последовавшие десятилетия целую плеяду блестящих, чтобы не сказать великих, пушкинистов, — не хочется перечислять, чтобы кого-то не обидеть ненароком: старший Модзалевский, Оксман, Цявловский, Томашевский, Гуковский, Тынянов, Бонди и др.
1937
Столетие смерти — самый драматический из всех юбилеев.
Неузнаваемо изменилась страна, прокатились войны, рухнул царизм, пытавшийся приспособить Пушкина к своим нуждам. Пушкин вместе с другими «начальниками» был сброшен с «парохода современности», но затем опять поднят на борт, где получил предложение поработать в агитпропе от поэта, назначенного вскоре лучшим поэтом советской эпохи и наказанного собственным памятником неподалеку. Названия типа «Мой Пушкин» (Брюсов, Цветаева) стремительно теряли актуальность, им на смену «всерьез и надолго» приходило: «Наш Пушкин».
К 37-ому году в канонизации нуждался не Пушкин, хотя бы и МЕДНЫЙ, а государственный режим, построивший «социализм в основном» и готовившийся отметить свое двадцатилетие. Народу была дарована Сталинская Конституция и предложен сильно осовремененный и слегка подчищенный «под Лениным» Пушкин. Причем не столько подводился фундамент под систему (в таком качестве Пушкин понадобится Сталину только в годы войны, заодно с православием, «царскими генералами» и пр.), сколько декорировалась т. н. «надстройка». От Пушкина опять требовалась санкция: малообразованная и весьма дикого нрава власть намеревалась предъявить всему миру нечто вроде «аттестата зрелости» — приняв наследие Пушкина, тем самым засвидетельствовать законность и благородство собственного происхождения.
Что-то такое, впрочем, ожидалось, и к юбилею готовились загодя. Еще в 1933 г. Академия Наук приняла программу подготовки к 100-летию смерти Пушкина. В 1935-м выходит первый из томов юбилейного академического полного собрания сочинений поэта. Сталину том не понравился — пространные и изумительные комментарии выдающихся пушкинистов были, на его взгляд, излишними. Том изъяли, людей заменили, академическое издание перепланировали и существенно упростили.
В декабре 1935 года постановлением правительства учреждается Всесоюзный Пушкинский комитет во главе с М. Горьким для подготовки к юбилейным торжествам («Правда», 17.12.35). Выходит книга Кирпотина (кстати, сделавшегося позднее специалистом по Достоевскому) «Наследие Пушкина и коммунизм». Что-то есть даже трогательное, вызывающее сочувствие, в потугах коммунистических сектантов адаптировать в меру своего понимания и утилизовать свободную стихию пушкинской поэзии. Поскольку им приходится все же под оглушительный вой идеологических фанфар и волынок в одном 1936 году запустить в читательскую среду 12,5 млн. экземпляров пушкинских сочинений — больше чем было издано за все 20 лет советской власти. Параллельно с «насаждением» Пушкина — под лозунгом «да здравствует солнце, да скроется тьма!» — ведется активная прополка культуры. («Правда»: 28.01.36 «Сумбур вместо музыки»; 6.02.36 «Балетная фальшь»; 1.03.36 «О художниках пачкунах»). Погромы в культуре дополняются политическими репрессиями и сопровождаются демагогией об особой ценности людей, т. н. «кадров». Сталин сказал как-то Г. Уэллсу: «Чтобы переделать мир, надо иметь власть». Интересно, догадывался он, КТО КОГО переделывал — и таки уделал в итоге?
Устраивается гигантская Всесоюзная Пушкинская выставка в Историческом музее в Москве:
«Всему миру известные народные живописцы села Палех покрыли тончайшими лаками новые шкатулки, блюда, лари и подносы, воспроизведя в чудесных миниатюрах мотивы из поэм и сказок Пушкина. Прославленные вышивальщицы Украины приготовили ткани и аппликации на пушкинские темы. Уральские литейщики отлили из чугуна монументальные иллюстрации к творениям своего поэта. Холмогорские резчики по кости выточили из мамонтовых клыков трубки и брошки с изображением героев Пушкина. Гранильщики из Гусь-Хрустального воплотили в стекло и хрусталь сцену дуэли поэта. Московские игрушечных дел мастера создали из дерева и кости царя Додона, золотого петушка и бабу Бабариху. Ленинградские мастера изготовили для кукольного театра марионетки дон-Жуана и донны-Анны. Вологодские мастерицы соткали единственные в своем роде кружева, в тонкой паутине которых, как в изморози зимнего окна, выступают изображения бессмертного пролога к „Руслану и Людмиле“».
Выпускаются марки с Пушкиным, в кинотеатрах идет документальный фильм «Пушкинские места» (1936), издается огромное количество юбилейной литературы, материалов торжеств и научных конференций, на которых корифеи пушкинистики продолжали делать свое дело, но рядом Дантес именовался не иначе как «наемным убийцей» и «агентом самодержавия», благодаря чему поиски и казни всевозможных «агентов и наймитов» приобретали вид еще как бы и «мести за Пушкина». Или же, в духе «плановой экономики», демонстрировались сводные таблицы переводов Пушкина на иностранные языки.
