элегантности. Его глубокий поклон и приветственные слова были так же безупречны, как покрой его одежды. Во время беседы, касающейся недавнего возвращения полковника из Индии, принц изучал его. Ростом не выше его самого, но с завидной длины ногами и стройной фигурой, на которой не было ни унции лишней плоти. Смуглая ирландская красота. Гладкие волосы, зачесанные назад, подчеркивали ясность больших светло-зеленых глаз, обрамленных густыми, как у женщины, ресницами. Тем не менее это была абсолютно мужская красота, смягченная какой-то животной грацией, которая напомнила о репутации полковника как прекрасного фехтовальщика.
Принц не стал садиться — это разрушило бы впечатление общего руководства своими делами, которое он хотел произвести.
— Мы несколько требовательны к вам, полковник. Вы уже внесли свой вклад в безопасность государства, а здесь мы просим вас о дополнительной услуге, которая может так никогда и не получить признания.
— Тем не менее эта услуга с готовностью будет оказана, ваше королевское высочество. — Это было сказано без рисовки, хорошо поставленным голосом.
— Нет необходимости подробно останавливаться на важности того, чем вы займетесь…
В ответ полковник слегка улыбнулся.
— Или вообще выражать это словами, — продолжил фразу принц.
Красивый рот впервые изогнулся.
— Это деликатное дело, конечно. Но выполнимое, слава Богу.
У него был очень легкий ирландский акцент, довольно привлекательный.
— Я хотел бы воспользоваться возможностью, — искренне сказал принц, — и выразить вам свою признательность прямо сейчас, поскольку любой контакт в дальнейшем может помешать нашему делу. Нет смысла рисковать.
Полковник отметил это, но воспринял сказанное нормально, просто слегка сжал губы и ничего не ответил. Принц чувствовал себя обязанным продолжить и спросил.
— Вы уже устроились? Сняли дом в Лондоне?
— Да. Но некоторое время я буду за городом. У меня есть поместье в Суссексе, которое я не видел с тех пор, как был ребенком. Оно перешло ко мне не очень давно, после смерти родственника.
— Суссекс весной очарователен, — сказал принц задумчиво. — Мы полагаемся на вас, полковник. И полностью доверяем вам.
— Постараюсь оправдать доверие, ваше королевское высочество.
Принц выпрямился во весь рост, ожидая, что Кул отдаст честь, но тот не двинулся с места. Может быть, он должен отдать честь сам? Полковник, по крайней мере, будет знать.
Возможно, в зеленых глазах мелькнула искра изумления, но полковник скрыл ее, отвешивая поклон точно положенной глубины.
Принц сказал:
— Желаю вам приятной поездки в Суссекс. Если бы на то была моя воля, я бывал бы в Брайтоне чаще, но в настоящее время, с текущим состоянием дел в Лондоне, — он вздохнул и вяло развел руки, — я не могу себе этого позволить.
Он наблюдал, как Кула проводили, отмечая, что его походка, при всей ее грации, безошибочно принадлежала подтянутому обученному военному человеку. Принц подумал, что хорошо бы повторить точно такую же походку, когда он будет входить в гостиную позднее, но, краем глаза увидев себя в зеркале над письменным столом, усмехнулся своему собственному розовому отражению. Пожалуй, это было бы чересчур.
Жак мерил шагами камеру, его ноги без ботинок не издавали звуков, опускаясь на каменные плиты. Он мог слышать многое из того, что происходило рядом в бараках, но ничто из услышанного не вселяло надежды: успокаивающий шепот нескольких офицеров, выкуривающих последнюю трубку в темном внутреннем дворе, целеустремленные шаги вверх и вниз по лестнице людей, выполняющих последние служебные обязанности вечера и готовящихся к отбою, когда погасят свет. Он был один, как волк в клетке, и тот факт, что его оставили в одиночестве, заставил его задуматься.
Наконец он узнал, почему его арестовали. Офицер морской пехоты сообщил ему об этом в то время, когда ему накладывали повязку на рану на плече. Им было строго приказано оставить француза живым и здоровым до военного трибунала; Десернею предоставили три дня на то, чтобы подготовить свою защиту. Значит, его будут судить в субботу.
Жак остановился посреди камеры и посмотрел вверх через маленькое зарешеченное окно в поисках звезды на ясном небе. До сих пор он не просил о встрече с кем-либо. Невозможно было решить, что делать, до тех пор пока ему не станет известно немного больше об этом деле. Он мог написать письмо, но кому мог он доверить его доставку? Если его перехватят, это может только испортить дело в дальнейшем.
Боль в плече отдавалась в ключицу. Он вспомнил, что слышал о казни над двадцатью стрелками после Бедаджоз. Кое-кто пытался сделать его казнь не столь публичной, но не менее позорной. Кто-то делал из него козла отпущения. Но кто?
Мэри понравился вечер в Карлтон-Хаус, особенно из-за Софии, чье присутствие Эллвуд с легкостью организовал.
Их появление было столь же театральным, как и сцена из спектакля в «Друри-Лейн», даже лучше, ибо единственный член публики, на которого это было направлено, в тот момент как раз стоял в одиночестве напротив двери. Мэри не слышала, как их объявляли, она была слишком занята тем, что наблюдала за принцем. На его круглом лице, слегка зардевшемся в теплой комнате, застыло выражение удивления, смешанного с любопытством, когда он заметил Софию. Затем его полные яркие губы изогнулись, и он выпрямился во весь рост.
Принц доброжелательно посмотрел на Эллвуда; они прошли вперед, и представление наконец свершилось. София присела в изящном реверансе. Принц допытывался, почему он никогда не видел ее в Сент-Джеймсе — он бы обязательно запомнил такое «видение»; она же объяснила это своей уединенной жизнью за городом, своим ранним замужеством и редкими визитами в Лондон. Сначала он наклонялся к ней, чтобы услышать ее слишком тихий голос, но вскоре он выпрямился, обретя свое волнующее качество, которое Мэри так любила.
Общий разговор возобновился, и в течение некоторого времени внимание Мэри было отвлечено другими гостями. Среди них был и Шеридан, автор «Школы злословия». Драматург был ужасно пьян. Судя по запаху, он начал вечер с бренди: привычка, от которой его вряд ли могло излечить даже общество принца. Однако он был забавным. Еще она заметила элегантную пару из Парижа — эмигранты, находящиеся в близком родстве с Людовиком XVIII, они обменялись вопросительными взглядами друг с другом по поводу поведения Шерри.
Позже, когда подавали кофе, Мэри смогла наблюдать за принцем. Он и София уединились, сидя вдвоем на диване, который стоял в центре комнаты — признак благосклонности для нового гостя. Они говорили о времени, проведенном Софией в Новом Южном Уэльсе, но Мэри могла поклясться, что принц на самом деле не слушал ее, а просто любовался красивой леди. Мэри довольно часто раздражалась на мужа, когда он называл Софию
