Вдруг из толпы вышла Вантье и так же, как Питер Ганс, крикнула: «Милосердия и сострадания!»
– Государь, – сказала девица, – этот человек совершил великий грех перед богом, но в простоте сердечной и по природной трусости. Дьявол его запугал, он ему и покорился. Простите его, государь, ради нас!
– Девушка, – сказал герцог, – ты хорошо говоришь, и я тебя послушаюсь.
Но преподобный Классенс возразил:
– Государь, вы не думаете вовсе о боге!
– Отец мой, – ответил герцог, – я никогда не забываю о боге. Однако я полагаю, что ему не очень-то приятно видеть, как поднимается чад от растопленного жира христианина и как варится его мясо, но что он любит тех, кто кроток душою и не преграждает ближнему путь к раскаянию. А особенно сегодня, когда пресвятая дева соблаговолила сотворить чудо для нас, я не хочу опечалить ее материнское сердце смертью христианина. Итак, никто из обвиняемых, ни Питер Ганс, ни другие на сей раз не будут преданы казни.
Услышав это, Питер Ганс залился смехом, как полоумный, и начал петь и плясать.
– Хвала государю! – закричал он, – я не буду вариться в масле! Весь Брабант любит доброго герцога.
И все закричали вместе с ним:
– Хвала государю!
Тогда герцог велел им замолчать.
– Вот что, – улыбаясь, сказал он, – женщины, совершившие этой ночью мужской подвиг, подойдите сюда, я награжу вас, словно мужчин. Первым делом я вручу тяжелую золотую цепь самой храброй из вас. Где она?
Женщины подтолкнули Вантье к герцогу.
– А, это ты, моя милая говорунья! Не хочешь ли поцеловать меня, хоть я и старик?
– Да, государь! – ответила она. Так она и сделала, хотя и очень смутилась.
И добрый герцог, надев ей на шею золотую цепь, продолжал:
– А для всех вас, добрые женщины, которые отважно сражались в эту ночь, я учреждаю прекрасный союз под покровительством пресвятой девы. Я хочу, чтобы здесь водрузили длинный-предлинный шест и чтобы каждое воскресенье вы приходили сюда стрелять! из ваших луков в память о том, как с их помощью вы спасли жизнь мужьям своим и детям. И ежегодно самая искусная из вас получит прекрасный лавровый венок и кошелек, полный звонких золотых монет, который остальные поднесут ей на подушечке. И этот кошелек послужит ей приданом, ежели она девица, и подспорьем в нужде, ежели она замужем.
Так был в Уккле основан союз женщин-лучниц, и каждое воскресенье под покровительством девы Марии они стреляли из луков подобно мужчинам.
Бланка, Клара и Кандида
Глава первая
О трех благородных девицах и о великой их красоте
В лето от Рождества Христова шестьсот девяностое жили три милые девицы, происходившие по отцовской линии из благородного рода великого императора Октавиана.
И звали их Бланка, Клара и Кандида.
Хоть и посвятили они богу цвет своей невинности, вовсе не следует думать, что сделали они это по недостатку воздыхателей.
Ибо всякий день, когда шли девицы в церковь, собиралась большая толпа народу поглядеть на них, и все говорили:
– Смотрите, до чего хороши у них глаза! А руки-то какие белые!
И не один из тех, у кого слюнки текли при виде девиц, с сокрушением прибавлял:
– И подумать только, эти пригожие девицы посвятили себя богу, да ведь в его райских кущах таких, как они, одиннадцать тысяч, если не больше!
– Но не таких милых, – отвечал старый кашлюн, шагавший по пятам за девицами, вдыхая аромат их платьев.
И если упомянутый старый кашлюн встречал по пути молодого парня, который плевал в лужу или, развалясь на брюхе, грел спину на солнце, то давал ему пинка и говорил при этом:
– Эй ты, неужто не взглянешь на самую распрекрасную красоту, что только есть на земле?
Глава вторая
Как один аравийский принц, без памяти влюбился в меньшую из сестер, и что из этого вышло
Многие замышляли склонить девиц к браку, но, потерпев неудачу, впадали в тоску и сохли на глазах.
Среди них был и аравийский принц, который с превеликой торжественностью принял святое крещение. И сделал это только ради меньшой из сестер.
Но ничего от нее не добившись – ни мольбами, ни угрозами, – сел он однажды утром у порога ее двери и вонзил себе в грудь кинжал.
На крики прекрасного сеньора девица поспешно спустилась вниз и велела его положить на ее ложе, чему он, не успев еще отдать богу душу, несказанно обрадовался.
Когда же она склонилась над ним, чтобы осмотреть и перевязать его рану, он, собрав последние силы, поцеловал ее в нежные уста, вздохнул с облегчением и, ликуя в сердце своем, испустил дух. Но поцелуй этот вовсе не был приятен меньшой сестре, ибо она полагала, что он похищен у Иисуса, ее небесного супруга. Несмотря на это, она все же поплакала о прекрасном сеньоре – самую малость!
Глава третья
Из которой видно, как сатана преследует юных девушек, возымевших желание удалиться от мира
У дома, где жили девицы, часто толпились влюбленные: одни пели жалобные песни, другие лихо гарцевали на прекрасных скакунах, а иные, храня молчание, целыми днями глядели на окна. И нередко они затевали драки и убивали друг друга из ревности, что очень огорчало сестер.
– Ах, помолись за нас, Бланка, по праву так названная, – говорили старшие младшей, – ибо непорочна душой ты, непорочна и телом.[7] Помолись за нас, душенька, Иисус охотно внемлет молитвам таких юных девушек, как ты.
– Ах, сестрицы, – отвечала она, – неужто я достойнее вас? но чтобы вам угодить, помолюсь.
– Помолись, – говорили они.
И все три опускались на колени, и Бланка молилась так:
– Иисусе сладчайший! Мы, наверно, грешны пред тобой, а то разве дозволил бы ты, чтобы лукавый смущал нашей красотой этих гадких мужчин? Да, мы грешили, но по слабости нашей мы грешили невольно, о господь наш! Ах, даруй нам прощение ради нашей скорби великой! Ты пожелал, чтобы тебе мы себя посвятили, и все, что дано нам – юность и красоту, радости и печали, обеты и молитвы, тело и душу, помышления и поступки, – все мы храним для тебя. И разве не думаем мы о тебе постоянно: утром, в полдень, вечером – каждое мгновенье, каждый час? Восходит ли красное солнышко, загораются ли на небе ясные звезды, о жених наш возлюбленный, – они всегда видят, как мы тебе молимся, и не золото, ладан и мирро несем тебе в дар, а смиренную нашу любовь и наше многострадальное сердце. Но этого мало, мы знаем. Ах, научи нас, господь, что еще надобно сделать!
Она умолкала, и все три горько вздыхали.
– Иисусе сладчайший, – продолжала молиться меньшая, – нам известно, чего домогаются эти мужчины. Они почитают себя сильными, красивыми и достойными нашей любви. Но они не столь сильны, не столь добры и прекрасны, как ты, Иисусе! Потому принадлежим мы тебе и будем принадлежать тебе вечно, а им – никогда. Полюби же и ты нас хоть немного, Иисусе! В этом горестном мире лишь в тебе наши радость и утешение. Не оставь же нас! Лучше пошли ты нам смерть поскорее: мы алчем и жаждем тебя. Но, если такова твоя воля, пусть эти гадкие мужчины преследуют нас своею любовью, нам будет сладко пострадать ради тебя. Но даже земной супруг не оставит супругу в опасности, не оставит и невесту жених. А разве не ты самый милостивый, разве не ты защитишь нас от дьявольских козней? Если тебе неугодно, не делай этого, но ведь тогда у нас смогут отнять нашу девственность, а она принадлежит тебе. Ах, сделай лучше уж так, о супруг наш возлюбленный, чтобы всю жизнь были мы безобразными, старыми, больными проказой, а потом попали бы в ад, и там среди дьяволов, огня и серных паров дожидались бы часа, пока не сочтешь ты нас достаточно чистыми и не призовешь нас, наконец, в твой рай, где нам будет дозволено тебя созерцать и вечно любить. Смилуйся над нами! Аминь.
Тут меньшая сестра заливалась слезами, а за нею и сестры ее, повторяя:
– Смилуйся, Иисусе, смилуйся!
Глава четвертая
О голосе небесного жениха и о прекрасном всаднике в серебряных латах
Вдруг услышали они сладкозвучный голос:
– Уповайте на милость господню!
– Вот божественный супруг, – сказали они, – сподобивший нареченных своих услышать речь его!
И комната наполнилась благоуханием более сладостным, чем аромат драгоценного ладана в священных курильницах.
Голос продолжал:
– Завтра на рассвете покиньте город. Садитесь на своих иноходцев и скачите вперед, все время вперед, не заботясь о дороге. Я буду вас охранять.
– Мы послушны тебе, – отвечали девицы, – послушны тому, кто нас сделал счастливейшими из дочерей человеческих.
И, поднявшись с колен, они радостно расцеловались друг с дружкой.
В то время как внимали они небесному голосу, на площади показался прекрасный всадник в серебряных латах и в золотом шлеме, и на нем развевался подобно крылу птицы султан, сверкавший ярче огня; конь под всадником был весь белоснежный, без единого пятнышка.
Никто не заметил, как появился всадник, будто он вырос из-под земли в толпе влюбленных, и они от страха не смели взглянуть, на него.
