– Поступай, как знаешь! – сорвался он.
– Меня не ищите. Я буду здесь, недалеко, на лавочке. Увижу вас первым, когда будете выходить, – проговорил Саша.
– Только далеко не уходи, – предусмотрительно предупредил его Буянов.
Тихо за ним скрипнула входная дверь и снова наступила тишина.
Буянов, как более опытный и старший по возрасту, понимал, что у Саши произошел нервный срыв, когда он помогал раненым под бомбежкой. Безрассудно отчаянный, когда нужна была его помощь другим, но самый молодой из них, возможно и физически более слабый, он не выдержал нагрузки и сломался. Утром по-дружески посмеемся над ним, как он ночью в штаны наложил, – и Буянов, впервые за последнее время, улыбнулся. Страха, какой мучил Сашу, у него не было. Он был уверен, на разъезде, кроме них, никого нет. И крепкий сон снова сковал его.
И снится ему нехороший сон, будто снаружи вокзала кого-то бьют и он страшно, не своим голосом кричит. И так от этого ему стало нехорошо. Он проснулся. Это был не сон. Все происходило наяву.
Вопль отчаяния, душераздирающий предсмертный крик, переходящий в хрип, доносился снаружи здания. Там за стеной душили человека. Он понял, Сашку. Крик то затихал, то становился громче. Мурашки побежали по коже, холодный пот выступил на лбу.
Он растормошил Василия и Володю. Они вскочили.
– Что произошло?
– Десантники! Сашку душат, – прошептал Буянов, – бежать надо, может успеем.
Звонко, словно удар бича, прозвучал одиночный выстрел и все смолкло.
Спрятаться в зале было негде. Оказавшись в ловушке, из нее для них был только один выход, как у Саши.
Они не успели выбежать. С шумом распахнулась снаружи входная дверь. Дорогу им преградили несколько человек. Жесткий яркий свет карманного фонарика, направленный в лицо, ослепил, заставил отступить, опустить голову и закрыть глаза. Сомнений не было, десантники.
– Кто такие? Что здесь делаете? – с акцентом, из темноты, задал вопрос десантник. Их не было видно. Голос шел из темноты. Яркий луч фонарика слепил глаза, не позволяя открыть их.
В минуту наивысшей опасности у Василия мгновенно возник план возможного спасения. Только бы успеть раньше, чем ответят Михаил и Владимир, – промелькнула в сознании тревожная мысль.
– Германский офицер (нем), – мобилизовав всю свою волю, стараясь держаться как можно спокойнее, на хорошем немецком языке ответил он, хотя внутри все было готово разорваться. Кровь прилила к вискам и они стучали как два больших паровых молота. Только бы не сорваться, не подвели бы нервы.
Дальше весь разговор шел на немецком языке.
Свет фонарика скользнул вниз и он смог отвести руку от глаз.
– Ганс Зильбер из Берлина, – продолжил он, вспомнив имя и фамилию немца, с которым ему пришлось общаться в Германии.
– Документы, – приказал десантник.
– Бите, бите, – ответил Елисеев, полез в карман, достал документы и протянул их десантнику.
Буянов и Орочко оказались в полной растерянности. Стояли молча, не понимая, что происходит. Немецкого оба не знали, поэтому не могли понять происходящее. Буянов, уловив одно единственное слово «официр», понял, Василий немецкий шпион, выдававший себя за красного командира. Потому он улегся спать и не хотел уходить из вокзала. Как он раньше его не распознал? Волна ненависти охватила его. Он был готов схватить его за горло и задушить мертвой хваткой. А там все равно, каким будет конец для него и Владимира. Он все понял и был готов к этому.
Десантник раскрыл военный билет.
Второй десантник, светивший в лицо, перевел луч фонаря на документ.
– Елизев Василий Ильич, старший лейтенант, – в свете карманного фонарика, читал вслух десантник. У него было крупное лицо с выделяющимися на нем скулами. В нем чувствовалась натренированность, сила.
Теперь, когда свет фонарика не светил в глаза, можно было рассмотреть десантников. Их было трое, одетые в красноармейскую форму. С ними была женщина в темном платье с вуалью на голове. Кем она была, какую выполняла роль, зачем она здесь, было непонятно?
– Направление в Брест, – продолжал читать десантник.
– Цель? – задал вопрос десантник.
– Выполняю спецзадание по внедрению в Красную Армию, разложению красноармейцев, распространению слухов о неминуемой нашей победе.
– Когда оказался в Советском Союзе?
– Несколько лет назад как кадровый разведчик. Скрывался под фамилией Елизев. По поддельным документам советского офицера получил направление в Брест. Ночью подавал нашим летчикам с последнего вагона сигналы фонариком. Охрана поезда обнаружила. Пришлось прыгать на ходу.
– А это кто такие? – десантник больно ткнул пальцем в Буянова и Орочко.
– Мои помощники. Завербованные мною советские офицеры.
– А сейчас куда идете?
– В Смоленск на переформирование, чтобы там внедриться в Красную Армию.
– В Смоленск? – сделав ударение на букве «о», переспросил десантник.
– В Смоленск, Смоленск, – повторил Елисеев с ударением на той же букве.
Десантник не торопился с допросом. Чувствуя себя хозяином положения, продолжил.
– Господин офицер, ты утверждаешь, что жил в Берлине, – десантник перешел на обращение «господин».
– Да, – подтвердил Елисеев.
– Берлин я неплохо знаю. На какой улице жил, только быстро!
В Германии большую часть времени Елисеев прожил в Берлине. Вечерами, гуляя по освещенным рекламами улицам, заходил в магазины, подолгу останавливался возле встречавшихся памятников, каких было немало в городе и неплохо изучил город. Жил в центре в гостинице Савойя на улице Карл Маркс штат. Гостиница была, он не забыл, под номером 34. Рядом с ней большой жилой дом, который должен быть под номером 36. Счет номеров шел от площади «Гамбургской».
– Улица Карл Маркс штат, 36, – без запинки ответил он.
Десантник промолчал на это, обдумывая очередной вопрос.
– А чем еще можешь доказать, что ты немецкий офицер, а не советский шпион?
В памяти лихорадочно возник один эпизод. В Берлине он купил часы, которые на другой день поломались. Когда пришел с ними к хозяину магазина, тот долго перед ним извинялся, очень просил никому не рассказывать об этом неприятном для него случае. Часы были дорогие в корпусе из нержавеющей стали, которая входила в моду и вытеснила золото. Других часов той же марки в магазине не оказалось. Хозяин попросил оставить купленные часы, а утром в магазине будут новые. Прощаясь, дал ему свою визитную карточку, на которой было написано Вильгельм Лонге. И вот теперь этой фамилией он решил воспользоваться.
Он протянул руку с надетыми на ней часами.
– «Лонжин». Купил их в часовом одноэтажном магазине недалеко от ресторана Берлин. Хозяином этого магазина был Вильгельм Лонге, с которым я хорошо знаком.
Нервы, внимание, все было напряжено до предела. Еще вопрос и он мог сорваться, выдать себя.
– Сколько вас было? – продолжил допрос десантник.
Они бы их давно прикончили, как и тех двоих, если бы не немецкий офицер. Из-за этого произошла задержка.
– Трое, – ответил Елисеев и показал рукой на Буянова и Орочко.
– А тот, которого мы взяли в кустах за вокзалом, утверждал, что был с вами, – опроверг ответ десантник. – Направление у него было также на Брест.
– Я его в эшелоне не видел. Многие получили направление на Брест. Мы шли втроем. Когда мы пришли сюда, он был здесь, сидел с нами, а потом ушел. На станции я пытался завербовать его. Поняв, что война закончится молниеносной победой Германии, он согласился.
– А он сказал, что был с вами. Направление у него тоже в Брест.
– Совпадение. Многие получили направление в Брест.
– Как немецкий официр, ты пойдешь с нами, – проговорил десантник.
Создалось сложнейшее положение. Согласиться или отказаться, сославшись на приказ? Как это воспримут десантники? Надо было выиграть время и убедить десантников в достоверности сказанного им.
– Завербованные тоже пойдут с нами?
– Нет. Мы их расстреляем, – холодно ответил десантник. – И расстреляешь их ты.
Это была еще одна очередная проверка.
– Они недовольны советской властью и готовы воевать на стороне великой Германии, – пояснил Василий.
– Великая Германия обойдется и без них. Она победит и без перебежчиков, – грубо отрезал десантник.
Видно было, что десантники заторопились. Они не могли решить, что им делать, как поступить с этими двумя. Отойдя в сторону, оставили одного у двери. Говорили между собой громко, не скрывая намерений. Елисеев прислушался.
– Всех надо расстрелять. Это советские командиры, – настаивала женщина. Опьяненная кровью, она жаждала новой. Какую среди них она играла роль? Насколько решающим было ее мнение?
Десантник, который допрашивал, не был так категоричен. Он склонен был поверить. Трудно было представить, чем все это могло закончиться? Надежда на то, что им удастся вырваться, таяла, как догорающая стеариновая свеча.
