– Да не будет никакого скандала. Просто потому, что ему неоткуда взяться, – заявил он. -Вся эта история – просто глупость.
– Думаю, что именно это ваш родственник и Министерство иностранных дел хотят доказать. Ведь любая поездка в Россию связана с известным риском, а уж если едет кто-нибудь с репутацией гомосексуалиста, то возникает настоящая политическая опасность, так как там гомосексуализм преследуется законом. Они хотят, чтобы вы участвовали в Олимпиаде, и поэтому просят меня для вашей же безопасности расследовать эти слухи. Фаррингфорд упрямо стиснул зубы.
– Но это совершенно ни к чему.
– А как насчет этих людей? – напомнил я.
– Каких людей?
– Которые напали на вас и велели отвязаться от Алеши.
– Ах, эти... – Хозяин выглядел совершенно спокойным. – Ну, я думаю, кем бы эта Алеша ни была, она не желает расследования. Считает, что оно повредит ей. Вы не подумали о такой возможности?
Джонни нервно встал, взял поднос и вышел в кухню. Там он некоторое время гремел посудой, а когда вернулся, то явно не был расположен продолжать беседу.
– Пойдемте, я покажу вам лошадей, – предложил он.
– Сначала расскажите мне об этих людях, – настойчиво возразил я.
– А что вы хотите о них узнать? – Он поправил ногой высовывавшееся из камина полено, слегка оживив огонь.
– Это были англичане?
– Ну, наверно, удивленно ответил Фаррингфорд.
– Вы слышали их речь. Какой у них был акцент?
– Обычный. Думаю... ну... как обычно говорят рабочие.
– И все же были какие-нибудь особенности, – настаивал я. Он помотал головой, но я-то знал, что все акценты различаются, хотя бы самую малость – Ладно, они были ирландцами? Шотландцами? Валлийцами? А может быть, они из Лондона, Бирмингема или Ливерпуля? Или с запада? Всех их легко различить.
– Наверно, из Лондона, – сказал он наконец.
– Не иностранцы? Скажем, русские?
– Нет. – Казалось, Джонни впервые задумался о том, кем были его обидчики. – Грубая, некультурная речь, почти все согласные проглочены. Южная Англия. Лондон, юго-восток, в крайнем случае Беркшир.
– То есть тот самый акцент, который вы ежедневно слышите вокруг себя?
– Думаю, что да. Во всяком случае, я не заметил никаких особенностей.
– Как они выглядели?
– Оба здоровенные... – Он наконец сложил каминные принадлежности в аккуратный ряд и выпрямился. – Выше меня. Мужики как мужики. Никаких примет. Ни бороды, ни хромоты, ни заметных шрамов. Жаль, конечно, что я такой бестолковый, но думаю, что не смогу узнать их на улице.
– Но, если они войдут в эту комнату, – возразил я, – вы их узнаете.
– Вы хотите сказать, я почувствую, если это окажутся они?
– Я хочу сказать, что на самом деле вы помните больше, чем вам кажется, и если вашу память подтолкнуть, все встанет на свои места.
С сомнением поглядев на меня, Фаррингфорд пообещал:
– Я обязательно дам вам знать, если увижу их.
– Они как пить дать заявятся с еще одним, так сказать, предупреждением, – задумчиво сказал я, – если вы не сможете убедить своего родственника бросить это дело.
– О Боже, вы так считаете? – Джонни обернулся к двери, вздернув свой тонкий хищный нос, словно приготовился отразить немедленное нападение.
– Все, что вы говорите, не слишком успокаивает, вам не кажется?
– Это тактика запугивания – Что?
– Врезать по больному месту, – пояснил я.
– А-а... ну да...
– Дешево и частенько бывает сердито.
– Ладно. В смысле, чего еще можно ожидать?
– Это зависит от того, кого хотят напугать. Вас, меня или вашего зятя.
Фаррингфорд уставятся в пространство. Мне стало ясно, что он до сих пор не рассматривал ситуацию с такой точки зрения.
– Понятно, к чему вы клоните, – сказал он наконец. – Но все это чересчур тонко для меня. Пойдемте посмотрим лошадей. Ихто я понимаю. Они даже если и убьют вас, то без злого умысла.
Стоило пройти пятьдесят ярдов, отделявших дом от конюшни, как с хозяина слетела вся его нервозность и подавленность. Лошади были частью его самого, и пребывание рядом с ними возвращало Фаррингфорду спокойствие и душевное равновесие.
Конюшни представляли собой небольшой четырехугольник глины и гравия, окруженный деревянными сараями старой постройки. Еще там имелись подстриженный газон, раскидистое дерево и пустые кадки для цветов. Строения были окрашены облупившейся зеленой краской. Чувствовалось, что весной здесь вырастут сорняки.
– Когда я вступлю в права наследства, то куплю себе конюшню получше, – заметил Джонни, вновь непостижимым образом угадав мои мысли. – А эту я арендую. Опекуны, видите ли.
– Приятное место, – мягко сказал я.
– Но неудобное.
Тем не менее его опекуны вкладывали деньги в стоящие вещи, у каждой из которых были четыре ноги, голова и хвост. Хотя шел восстановительный период, все пять лошадей выглядели мускулистыми и хорошо упитанными. В основном это было потомство чистокровных жеребцов от охотничьих кобыл, смотрелись они как картинка, а Джонни с увлечением и гордостью рассказывал мне историю каждой лошади. Впервые за время нашего знакомства он ожил. В нем проявились целеустремленность и неподдельный фанатизм – вечное топливо олимпийского огня.
Казалось, даже рыжие кудри Фаррингфорда стали жестче, хотя, возможно, виной тому был сырой воздух. Но блеск в его глазах, крепко сжатые зубы, энергичные движения – все это не было связано с погодой. Энтузиазм такого рода сродни заразной болезни. Я сразу же почувствовал в душе внутренний отклик и понял, почему все так старались помочь ему с поездкой в Россию.
– С этой лошадью у меня и британской команды появляются хорошие шансы. Но это не высший мировой класс, я знаю. Мне нужно что-нибудь получше.
Немецкая лошадь. Я видел ее. И я мечтаю об этой лошади. – Он перевел дыхание и негромко хохотнул, словно ощущал свою одержимость и пытался замаскировать ее. – Я еще кое-что вам скажу.
Хотя в его голосе слышалось самоосуждение, но на лице, покрытом чуть поджившими порезами, оно никак не отразилось.
– Я завоюю золото, – закончил он.
Глава 3
Мои сборы в поездку представляли собой решающий смотр сил и подтягивание резервов для обороны ослабленных легких по принципу "кто предупрежден, тот защищен". Кроме того, я уложил толстый шерстяной шарф, запасные очки, пару романов и фотоаппарат.
– Ты ипохондрик, – констатировала Эмма, взиравшая на мою аптечку со смешанным чувством насмешки и трепета.
– Не говори под руку. Все, что здесь есть, – необходимо.
– Ну конечно. Вот это, например, что такое? – Она вынула пластиковый пузырек и встряхнула его как погремушку.
– Таблетки вентолина. Положи на место.
Эмма все же сняла крышку и вытряхнула таблетку на ладонь.
– Маленькая розовая. Для чего она?
– Помогает дышать.
– А это? – Она поднесла к глазам маленький жестяной цилиндрик и прочла надпись на желтом ярлычке. – Интал в капсулах?
– Помогает дышать.
– А это? Это? – Она вытаскивала упаковки одну за другой и укладывала в ряд.
– Это?
– То же самое.
– А шприц, помилуй Бог, зачем шприц?
– Это последний рубеж обороны. Если адреналин не поможет, придется взяться за него.
– Ты серьезно?
– Нет, – ответил я, хотя, возможно, следовало сказать "да". Правильного ответа я никогда не знал сам.
– Почему такая паника из-за легкого кашля? – Эмма окинула взглядом устрашающую выставку приспособлений жизнеобеспечения с превосходством человека, от природы щедро одаренного здоровьем.
– Мрачные предчувствия, – заявил я. – Положи-ка все это на место.
Она так тщательно укладывала лекарства, что я рассмеялся.
– Знаешь, – задумчиво сказала Эмма, – ведь все эти снадобья от астмы, не от бронхита.
– Когда я заболеваю бронхитом, у меня начинается астма.
– И так далее?
Я отрицательно помотают головой и спросил в свою очередь:
– Как насчет того, чтобы отправиться в кровать?
– В воскресенье, в полчетвертого дня, да еще с инвалидом?
– Мы справимся.
– Тогда ладно, – согласилась Эмма, и все было великолепно, причем я ни разу не кашлянул и не высморкался.
На следующий день Руперт Хьюдж-Беккет в своем лондонском офисе вручил мне билет на самолет, визу, гостиничную броню и список с именами и адресами. Он должен был отдать мне еще кое-что.
– А как насчет ответов на мои вопросы?
– Боюсь... э-э... они пока что недоступны.
– Почему?
– Материалы все еще... э-э... в руках следователей.
Он старательно прятал от меня глаза, изучая свои руки с точно таким же интересом, как когда-то в моей гостиной. Он должен был уже знать на них каждый волосок, каждую морщинку и жилку.
– Вы, наверно, хотите сказать, что даже не начинали работу? – недоверчиво спросил я. – Вы должны были получить мое письмо самое позднее в прошлый четверг. Шесть дней тому назад.
– Вот ваши фотографии. Но вы же понимаете, что... э-э... были некоторые... трудности в том, чтобы в такой короткий срок оформить визу.
