крикнул, — Молчать! — и замахнулся автоматом.
Катюшка, втянув голову в плечи, смотрела на приближающийся к ее лицу приклад, и от страха не могла даже двинуться.
— Ты чего размахался?! — я прикрыла Катю рукой, и удар приклада пришелся мне по ладони, но как-то вскользь, едва задев, но при этом мне сильно процарапало руку металлическим рожком. Из раны засочилась кровь, а Катя, округлив глаза, уставилась на царапину и, вытащив платок, стала вытирать кровь. При этом она совсем близко наклонилась ко мне.
«Уходить тебе надо, — прошептала она одними губами, — эти гады на тебя все хотят свалить. Я сама слышала…»
К нам подошел еще один омоновец, начальник, если судить по тому, как остальные при его приближении вытянулись в струнку.
— Что тут происходит, — строго спросил он.
И тут меня словно прорвало.
— Дяденька, дяденька, — заверещала я тоненьким детским голосом, — отпустите, мне бы в туалет, руку промыть, а то я поцарапалась сильно. Я только промою и перевяжу. У меня медленная свертываемость, гемофилия, болезнь крови такая, надо промыть и перевязать, а то я кровью истеку и умру.
Всхлипывая и шмыгая носом, я несла еще какую-то околесицу, но это сработало.
— Шестой, — скомандовал командир-омоновец в переговорное устройство. — Ко мне.
Рядом возник боец.
— Отведи девочку в туалет, там раковина есть, пусть промоет руку. Но следи там.
Уже по внешнему виду я поняла, что Шестой — молодой парнишка, и форма на нем совсем новая, и глаза, сверкающие сквозь прорези в маске, лучились молодым задорным блеском, и это, скорее всего, его первое боевое задание.
Подводить парнишку не хотелось, но мне надо было как-то выбираться из этой заварушки.
Шестой пропустил меня вперед и, как под конвоем, повел в туалет. Впрочем, почему «как»?
Я видела, как щурятся в усмешке его глаза, и думала про себя, — ну-ну, ухмыляйся, ухмыляйся.
Едва мы вошли в туалет, я бросилась к умывальнику. Чуть приоткрыла кран и сунула руку под струйку воды. Крови было немного, но и кран я приоткрыла совсем чуть-чуть. Вода побежала красная от крови.
— Ой, блин, какой глубокий порез, — простонала я со слезами в голосе, но не очень громко, как бы сама себе.
Но, на самом деле, слова были обращены к омоновцу, и он понял, что я тут еще задержусь, и расслабился. Да и что может случиться в туалете на втором этаже, с окнами, забранными решетками, и одной дверью, которую омоновец перегородил своим крепким торсом.
— Дяденька, а можно в туалет сходить, а то у меня аж живот схватило — тоненьким голоском пропищала я.
Нужно сказать, что на свои двадцать я не выглядела. Мне давали от силы лет 15–16. А тонким голоском меня научила разговаривать Маринка.
Взгляд бойца сразу стал снисходительным, и «дяденька» соизволил разрешить.
— Ладно, сходи, только не слишком долго.
И я бочком проскользнула в крайнюю кабинку. Именно там была узкая створка окна, не забранная решеткой, через которую я могла спокойно выбраться на улицу, что и проделывала неоднократно, сбегая от назойливых ухаживаний Петра Анисимовича, старого, потертого жизнью риелтора.
Под окном шел широкий карниз, на котором крепилась высокая вывеска соседнего кафе. Немного пригнувшись, я, никем не замеченная, прошмыгнула за вывеской, свернула за угол здания и спокойно спустилась по пожарной лестнице. Заскочила через заднюю дверь в кафе, приветливо кивнула официанту Пашке, и подошла к барной стойке.
Но интересовали меня не выставленные пирожки и пирожные, и тем более не сам Пашка, а покупатели. У барной стойки стояла группа студентов, и когда они потянулись к выходу, я вышла вместе с ними. Студенты остановились на крыльце, с интересом рассматривая омоновские машины у соседнего подъезда, и, пока они там толпились, я, укрывшись за их широкими спинами, бодро направилась в сторону остановки.
Электричка была уже на подходе. Мысленно поблагодарив Маринку, посоветовавшую купить билет заранее, я проскочила турникет, вышла на платформу и юркнула в спасительные двери электрички, распахнувшиеся перед самым моим носом.
Был рабочий день, и народу в вагоне было не так уж и много. Выбрав свободное сиденье у окошка, я откинулась на мягкую спинку, и незаметно задремала…
* * *
Проснулась я не от перестука колёс, а от умопомрачительного, просто невероятного запаха жареного мяса, с удивлением открыла глаза, и замерла, раскрыв рот.
Громадный, ярко-малинового цвета, диск солнца едва коснулся кромки дальнего леса. Птицы свистели, щебетали, прощаясь с прошедшим днем.
У небольшого костерка расположились Яр с Эдрином. На длинных палочках прямо над огнем шкворчали куски ароматного мяса, запах которого и разбудил мое голодное сознание.
Светка, еда! Мясо! Когда ты в последний раз ела?
Я выбралась из повозки и подошла к моим спутникам. Те подвинулись, освобождая мне место, сунули в руки палочку с нанизанной на нее дичью, и я впилась зубами в горячее дымящееся мясо.
Да… А перчику-то не пожалели. Но как вкусно. Мммм…
— Ты что, целый год не ела? — изумленно спросил Яр.
— Гораздо больше, — ответила я с набитым ртом.
Яр засмеялся и протянул мне кружку с каким-то дымящимся варевом, а я… Я поймала себя на том, что смотрю в эти синие глаза, и, как дура, сижу с открытым ртом. Вот только влюбиться мне сейчас и не хватало.
«Светка, возьми себя в руки и закрой рот», — скомандовала я сама себе.
— Давай знакомиться, — протянул мне руку Яр.
— Светлана, — я ответила красавчику уверенным рукопожатием.
— Светла-ана? — удивленно протянул Эдрин. — Хм. Какое странное имя?
— Ты что, не здешняя? Не с Ренолона? — закидал меня вопросами Яр.
— Нет.
Спросить сейчас, что такое Ренолон, было бы, наверное, крайне рискованно. И я, только отрицательно помотав головой, добавила, — я не местная.
— Эртиш-Влад или Кантарион? — Эдрин с любопытством уставился на меня.
— Нет, я издалека. Очень.
— Ну, и из какой же страны ты к нам прибыла?
— «Вот ведь пристали», — подумала я, и, не найдя ничего лучшего, ляпнула, — из России.
— Никогда не слыхал, — удивленно покачал головой Яр.
— Я ж говорю, что издалека, — буркнула я, и подумала, — «Светка срочно меняй тему».
— А мясо очень вкусное.
— А ты знаешь, кого так аппетитно уплетаешь?
Учитывая ехидно-нагловатую улыбочку Эдрина, я поняла, что на палочках вряд ли зажаренный кролик или молодой кабанчик.
Ждать моего ответа Эдрин не стал, а сразу решил меня огорошить.
— Это крыса.
— А-а… — удовлетворенно протянула я, и потянулась за второй палочкой, — вкусно!
Лицо Эдрина вытянулось, и, как мне показалось, он даже обиделся, не ожидав от меня такой реакции.
А чего он ждал? Что я с криком вскочу, брошу мясо и буду верещать на
