— Две бутылки хеннесси пять звездочек в этот аквариум, пожалуйста.
— Интересно, откуда простой фермер из Айдахо знает названия коньяков?
— Наша ферма в Айдахо всегда была очень культурным местом. Отец играл на арфе, а мать аккомпанировала ему на духовых.
— На чем играл ты?
— Я — пустомелил, вроде как ты сейчас. Лестер вручает Олли рюмку с коньяком.
— Void! Фермер из Айдахо.
— Спасибо. Звонит телефон.
— У тебя телефон звонит, Лест.
— У меня есть кому отвечать. Телефон продолжает звонить.
— Кто-то пытается прорваться.
— Ты хочешь сказать — по проводам?
— Черри должен был объяснить тебе, что всякие подшучивания надо мной совершенно исключаются, потому что я… — его голос постепенно затихает, так как он уходит из комнаты.
Олли выходит на террасу. Небрежно отрывает цветок от растения в горшке и вставляет его себе в ширинку.
Звучит голос Лестера: «Не сегодня, Арти. Я весь завален работой, должен целиком посвятить себя — э — ночному — э — труду. Как твои экзамены по —? Три единицы? Ты шутишь! — Нервы подвели. Наверное. — Хорошо, мне надо посмотреть расписание моих встреч».
— Ты где, ты где, ты… — раздается голос Лестера в комнате, а потом на террасе.
— Гуляю по твоей террасе.
— У тебя бывают позывы к самоуничтожению?
— С чего ты взял?
— Взял что? Ах, да. Потому что — у меня бывают. У меня есть определенные предположения на этот счет. Послушай. Неподражаемая Дитрих, неподражаемая, как небо… Давай вернемся в комнату. Даже летом на террасе я дрожу от холода.
Они возвращаются в комнату. Лестер проводит рукой по спине Олли. Рука останавливается на ягодицах.
— Ммм. Совершенно классическая callipygean. Тебя учили в Айдахо, что это означает? Это означает узкие бедра с высокими, выдающимися ягодицами.
— Лест, ты вышел за рамки. Знаешь, что это означает?
— Да. — Извини. — А жаль! — опускает руку Лестер.
— Сколько ты платишь в месяц за эту квартиру?
— Ничего, это кооператив. Пластинка Дитрих кончается.
— Что ты сказал?
— Кооперативная квартира.
— Кооперативная — с кем?
— Поставить еще неподражаемую Дитрих? Идет к стереопроигрывателю и переворачивает пластинку.
— Ты летаешь, как голубь. Почему бы тебе не опуститься?
— Опуститься?
— Я имею в виду, присесть. Нам надо посидеть и поговорить о деле. Мы о нем еще не говорили.
— О деле я говорил с Черри.
— Дело надо обсуждать no — новой, так как теперь я видел твою квартирку.
— Да, но дело — это дело.
Лестер нервно проводит рукой по парику, и тот падает на пол.
— У тебя упали волосы.
— Я не лысый.
— Как и куриное яйцо.
— У меня на голове была небольшая экзема, и мне рекомендовали носить этот паричок до излечения. Дело уже идет на поправку.
— Моя цена — сто, Лест.
— Черри сказал — пятьдесят.
— Черри не видел твоей роскошной двухэтажной квартиры.
— Послушай ее, неподражаемую Дитрих.
— Ничего не имею против Дитрих. Ты хочешь меня за мою цену? Или мне уйти?
— Черри будет недоволен. Он не любит, когда его мальчики лезут в его дела.
— Позиция Черри меня мало интересует.
— Мне и в голову не приходило — платить сто долларов за -
— Не надо брать это в голову, надо просто платить.
— Могу я поинтересоваться, что у тебя за особые дарования, которые должны оплачиваться по такой цене?
— Моя особенность — в моей искалеченности.
— У тебя -
— Одна рука. У меня только одна рука, Лест.
— К счастью для тебя, я могу позволить себе удовлетворить твои требования.
— Лест, у меня одна рука.
— Дорогой мальчик, ты это уже говорил. Я вижу. Я разве не говорил это?
— Язык не отвалится, если повторить.
— Я одинокий человек
— У меня одна рука. У меня всего одна рука, Лест.
— Постарайся забыть об этом, Олли. Я ведь не думаю о своих волосах.
— До меня не сразу дошло, что клиентам нравятся увечья. Если они выше пояса.
— Ты очень красив.
— Когда я иду по улице и смотрю на витрины, то если я и сомневаюсь, сколько у меня рук, витрина возвращает меня к действительности. Я никогда не забываю об этом. Лест, когда я буду уходить, положи сто долларов туда, где я могу взять их, например, в мое пальто.
— А ты не уйдешь до -
— Нет. Только не до. Конечно, после.
— Мне кажется, ты не сможешь. Можешь положить их в свой карман сейчас.
— Спасибо. Увидишь, не сбегу. Но время в городах летит быстрее всего. Такое впечатление, что часы принимают декседрин и бензидрин. Скорость!
— Мне в голову только что пришла дикая идея. Оставайся со мной. Надолго.
— Лест, ты мне нравишься, но оставь эту идею.
— Непостоянство — требование цивилизации, по моим наблюдениям. Ляг на этот диван и позволь мне раздеть тебя, Олли.
— Даже с одной рукой я могу одеться и раздеться сам.
— Но раздевание тебя доставит мне удовольствие. Олли сбрасывает туфли, смотрит на Лестера, затем вытягивается на диване. Лестер становится на колени рядом с ним. Раздевание Олли напоминает церковную церемонию. Когда она завершена, Лестер наклоняется, чтобы поцеловать его.
— Лест, я не такой. Я уже три года — проститут, но еще ни разу не позволил мужчине поцеловать себя.
— Да, но.
— Не принимай на свой счет.
— Могу я коснуться твоих губ пальцем?
— Да, Лест…
Играет пластинка Дитрих.
— Музыка может быть пищей любви, но в этом случае любовь не нуждается в пище. О, она просто чудо. Неподражаемая Дитрих…
Олли садится, одетый.
— Бабушка. Ты можешь в это поверить?
— Я никогда не был с ней знаком.
— Феноменально.
— Мог бы ты налить мне полстаканчика — как ты называешь его?
— Снифтер. Я поставлю бутылку тебе между ног.
— Это поможет сохранить ковер. Пластинка Дитрих останавливается. Начинает петь исполнитель «кантри».
— Я слышал эту песню раньше.
Радио:
I took provisions with me,Some for hunger, some for cold.But I took nobody with meNot a soul, no, not a soul.Buildings seem much tallerWhen you're going from a town.You see peculiar shadowsBut don't let 'em bring you down.If you had a buddy with you,I mean one that's tried an' true,I can tell you 'cause I know it,Shadows wouldn't be so blue.
(Я припасов взял с собою,И на холод, и на голод,Но никого не взял с собою,Злою ревностью уколот.Город вырастает выше,Если из него уходишь,Гуще тени, острей крыши,Не давай себя держать им!Если рядом есть товарищ,Верный друг, надежный парень,Им не справиться с тобоюУж кто-кто, а я то знаю…)
— Музыка кантри. Лест, поставь снова эту чудо — бабушку, ладно?
Когда Дитрих начинает петь, сцена растворяется.
Парк позади Главной публичной библиотеки в Нью-Йорке. Сумерки. Необычно пусто для этого часа жаркого летнего дня. Деревья кажутся изнуренными, скамейки — уставшими, фонтан, задуманный для украшения, представляет из себя яму с мусором: окурками, фантиками, бумажными тарелками со следами горчицы, кетчупа и жира.
Пожилой неухоженный мужчина, одетый с жалкими потугами на аккуратность и респектабельность. Он в изумлении ходит вокруг бассейна с мусором. Внезапно он останавливается, затем снова устремляется вперед, падает на колени. Вокруг люди, но они смотрят на него, не двигаясь.
Входит Олли и помогает пожилому человеку встать.
— В чем дело, папаша?
Старик смотрит на него, не видя его и не произнося ни слова.
— Все в порядке, а?
Старик качает головой, затем легонько кивает и идет вперед.
— Куда вы, папаша? Вы уверены, что знаете, куда идете?
Старик, пошарив в кармане, достает ключ от дешевого гостиничного номера.
— А, отель Риц. Только для мужчин. Ха! Риц! Папаша, отель Риц Только Для Мужчин находится вон там, куда я показываю. Видите? Видите?
Старик снова сначала качает головой, отрицая, затем — кивает, соглашаясь.
— Нет, папаша, вы не видите, пойдемте вместе, отведу вас в ваше стойло в этой чертовой конюшне. Когда мы будем на месте, папаша — я дам вам вот эти пять долларов, возьмите себе на прокат электрический вентилятор. Этого хватит, чтобы попользоваться им целую неделю. Поняли?
Старик снова сначала отрицает, потом кивает.
— Нет, не поняли. Папаша, у вас тепловой удар. Смотрите. ПЯТЬ ДОЛЛАРОВ! ВЕНТИЛЯТОР! Их дают здесь на прокат, я знаю, я жил здесь, пока не нашел работу в этом городе. Свет видите? Синие неоновые буквы на углу? РИЦ. Только для мужчин. Доллар пятьдесят. Давай, папаша, ты доберешься…