Но если выйти за пределы, то куда идти?
Да и зачем было убивать тех несчастных бесов в униформе, почему бы не взять их с собой и просто бросить на произвол судьбы на горе? Где ответ? Солдаты, которых перебежчики пощадили и которые смогли вернуться, понесли кару, назначенную трусам, предателям и безбожникам: под одобрительные возгласы толпы их казнили на стадионе в день великой молитвы, предварительно проведя по городу для всеобщего обозрения. Закрытие любого государственного дела всегда сопровождалось зачисткой свидетелей в той или иной форме.
Для Ати существующая за пределами времени больница обладала дестабилизирующим действием; каждый день здесь появлялись потрясающие новости, которые в городском шуме прошли бы незаметно, но здесь заполняли собой пространство и захватывали дух, который постоянно находился в тревожном, подавленном и униженном состоянии. Объяснением тому была изолированность санатория. В пустоте жизнь становится причудливой ничто ее не сдерживает; она не знает, на что опереться и в какую сторону двигаться. Кружение на одном месте вокруг себя – зрелище довольно жалкое, а слишком долго существовать наедине с собой губительно для духа и тела. Тогда и болезнь, со своей стороны, разит с большей уверенностью, поскольку смерть не терпит истин, которые намерены превзойти ее, и уничтожает их. Существование границы ошеломляло. Получается, что мир разделен, что он вообще разделим и человечество многообразно? С каких это пор? Наверняка так всегда и было, ведь все сущее существует целую вечность, ибо спонтанного зарождения не бывает. Только если того пожелает Бог, ведь он всемогущ; но разве Бог добивается разделения людей, разве он работает над своими творениями отдельно, по случаю?
Да что же это за граница, черт побери, что там за нею?
Известно, что на небе обитают ангелы, в аду кишат демоны, а на земле живут верующие, но для чего граница в пределах нашего мира? Кого от кого или от чего она отделяет? Сфера не имеет ни начала, ни конца. На что же похож невидимый чужой мир? Если его жители наделены разумом, знают ли они о нашем присутствии на земле и понимают ли немыслимый факт, что мы не подозреваем об их существовании, кроме разве что жутких невероятных слухов, причудливых отголосков стертой в памяти эры? Значит, победа над Врагом в Великой священной войне не была «полной, окончательной и бесповоротной»! Значит, на самом деле нас накрыло прахом поражения, пока мы непрерывно праздновали победу.
Так где же мы в таком случае? Наверняка в самом жалком положении: мы побеждены, лишены всего и отброшены на дурную сторону границы. А ведь и правда наш мир похож на стан проигравших, на лавку старьевщика после погрома, а приукрашивание реальности служит всего лишь румянами для смерти, придающими ей смехотворный вид. А Йолах со своим Посланцем Аби, что они делают с нами на этом убогом дрейфующем плоту? Кто спасет нас, откуда придет помощь?
Все эти вопросы витали в воздухе, наполняли его; Ати не осмеливался их видеть, но он их слышал и мучился ими.
Иногда, несмотря на суровые методы наблюдения и «оздоровления», сомнение проникало в чье-нибудь сознание и оттуда просачивалось к другим. Единожды вспыхнув, воображение изобретает множество тропинок и запрятанных поглубже загадок, но смельчаки неосторожны и очень скоро сами себя выдают. Свойственное им внутреннее напряжение электризует окружающий воздух, и этого достаточно, ведь V обладают сверхчувствительными антеннами. Верить, что будущее принадлежит нам, потому что мы его знаем, – это распространенная ошибка. В идеальном мире нет будущего, а есть только прошлое со своими легендами о волшебном начале; нет никакой эволюции и никакой науки, есть только истина, единственная и непреходящая, данная нам раз и навсегда, а рядом с ней – высшая сила, которая ее охраняет. Знание и сомнение являются результатом развращенности, присущей бренному миру, миру мертвецов и мерзавцев. Никакой контакт между ним и миром верующих невозможен. Таков закон: птичка, вылетевшая из клетки, обязана исчезнуть, если успела хоть раз вспорхнуть крылышками; она не может вернуться обратно, иначе посеет разногласия своим фальшивым пением. Но кое-чему помешать не удастся: если один человек что-то узнал, предположил или просто увидел в мечтах, позже в другом месте другой человек тоже это увидит, почувствует или подумает, и возможно, именно ему удастся вытащить это на свет, чтобы его увидел каждый и восстал против давления смерти.
Тревожащие вопросы, злость от необходимости им сопротивляться и невольное разочарование сбивали Ати с толку, и он не сомневался, что причина именно в этом. Во всей стране, во всех ее шестидесяти провинциях, все было по-прежнему, не происходило ничего заметного, жизнь сохраняла прозрачность, порядок оставался несравненным, а религиозное единение в лоне Справедливого Братства под взором Аби и благосклонным наблюдением Аппарата достигло наивысшей точки. На такой вершине совершенства жизнь замирает, ибо нечего исправлять, переделывать или превосходить. Застывает даже время – что ему отсчитывать и зачем пространство в состоянии неподвижности? Аби успешно завершил свой труд, и благодарное человечество могло прекратить свое существование.
«Наша вера – душа мира, а Аби – его бьющееся сердце», «Подчинение – это вера, а вера – это истина», «Аппарат и народ – ЕДИНЫ, как ЕДИНЫ Йодах и Аби», «Йолаху мы принадлежим, Аби мы повинуемся», и так далее, – вот такими были девяносто девять основных постулатов, которые изучали с самого раннего возраста и твердили всю оставшуюся жизнь.
Санаторий основали очень давно: на монументальных главных воротах в крепость виднелся каменный картуш с выгравированной на нем меж двух полустертых таинственных знаков датой – если это вообще была дата – «1984»; возможно, год закладки здания. Короткий нижеследующий текст, несомненно, пояснял цифры и предназначение постройки, но был написан на незнакомом языке – то есть, видимо, в словах содержался какой-то смысл, как утверждали некоторые старые безумцы, ныне ушедшие в небытие, однако никто его не понимал или не помнил; так или иначе, мир по-прежнему вращался тем же раз и навсегда заведенным порядком, что и вчера, и точно так же будет вращаться завтра и послезавтра. Иногда в течение недель или даже лет простому люду недоставало самого необходимого, на города и жизни абистанцев обрушивалось зло, но и такие испытания считались нормальными и справедливыми, так как нужно беспрерывно укреплять веру и учиться презирать смерть. В довершение всего, коллективные молитвы, придающие ритм часам и дням, вводили паству в состояние блаженного отупения, а чтение псалмов в перерывах между девятью ежедневными молитвами, передаваемое через неутомимые громкоговорители, установленные в правильных местах, отражалось от стен, перегородок, коридоров и палат, до бесконечности множа успокаивающее эхо, чтобы на непроизвольном уровне удерживать внимание пациентов. Звуковой фон так глубоко въелся в подсознание, что никто не замечал его исчезновения во время перебоев с электричеством или поломок дряхлой воспроизводящей аппаратуры: в таких случаях сами стены и память больных принимали эстафету и продолжали читать псалмы с той же правдоподобностью, как и в самой настоящей реальности. В отсутствующем взгляде молящихся блистал неизменный ласковый и трепетный свет согласия, который никогда не исчезал. Кстати, слово «согласие», или Гкабул на абиязе, служило и названием религии Абистана, а также заголовком Священной Книги, в которой Аби изложил свое божественное учение.
В свои тридцать два или тридцать пять лет – он сам не знал точно – Аби уже считался старым. Однако он все еще сохранял следы очарования былой юности и своей расы: высокий, стройный, со светлой, пусть и потемневшей от жгучих ветров горных вершин кожей, которая подчеркивала его зеленые, с золотыми искорками глаза. Врожденная неспешность придавала его движениям кошачью чувственность. Если расправить плечи, закрыть рот с испорченными зубами и обозначить намек на улыбку, Ати мог бы показаться привлекательным мужчиной. Разумеется, раньше он таковым и был, но вспоминал о тех днях с отчаяньем, поскольку физическая красота – это порок, к которому тяготеет Вероотступник, к тому же она вызывает насмешки и агрессию окружающих. Женщины, защищенные плотными вуалями и бурникабами, замотанные в ткани и всегда остающиеся под пристальным наблюдением в своих тесных комнатушках, не особенно страдали, но для мужчины красота превращалась в нескончаемую пытку. И хотя косматая борода и грубые манеры вкупе с безобразным облачением могли свести привлекательность к нулю, увы, к несчастью для Ати, мужчины его расы были безбородыми и отличались любезностью манер, которая у него умножалась юношеской робостью, вызывая у похотливых мужиков повышенное слюноотделение. Раньше Ати вспоминал свое детство как беспрерывный кошмар. Потом он перестал о нем думать, окружив эти мысли непроницаемой стеной стыда. И только в санатории, где оставшиеся наедине с собой больные дают волю низменным инстинктам, воспоминания вновь вернулись к нему. Ати страдал, наблюдая, как бедные мальчишки пытались убежать от насильников и отчаянно сопротивлялись, но в конце концов сдавались, не в силах более противостоять одновременно грубости преследователей и их коварным уловкам. Детские стоны в ночи разрывали ему сердце.
