«Если тебе чего-нибудь хочется, — всегда говорил Томас, — ты должен сам это взять. Никто ничего тебе не поднесет на тарелочке. Запомни это, братишка…»
Между тем Томас перестал содрогаться, и кровь, обильно стекавшая по рукам Йонаса, замедлила бег.
А в глазах Томаса появилось что-то помимо боли. Превыше ее.
Это было негодование.
Его бесила не просто несправедливость такой вот гибели от рук оранийского вельможи. Незаслуженной была сама необходимость проводить жизнь в постоянной борьбе за насущное. За то, чтобы есть, дышать… выживать. Как же они дошли до такого?
Сто лет назад пелсийский вождь обратился к главам сопредельных государств — Лимероса и Ораноса — и попросил помощи.
Государь Лимероса просьбу отклонил, сославшись на то, что его народ только-только приходит в себя после недавней схватки с Ораносом. В противоположность ему, могущественный Оранос заключил с Пелсией соглашение. Оранийцы субсидировали разведение виноградников повсюду в плодородных угодьях Пелсии — там, где прежде разводили овощи и пасли скот. Они обещали закупать вино по весьма выгодным ценам, что должно было дать пелсийцам возможность, в свою очередь, приобретать в Ораносе продукты. Тогдашний оранийский король утверждал, что это поспособствует процветанию обеих стран, и доверчивый пелсийский вождь скрепил договоренность рукопожатием.
Однако уславливались они не «на веки веков». Через пятьдесят лет установленные цены на ввозимое и вывозимое переставали действовать. Полвека истекли быстро… И вот уже пелсийцы потеряли возможность закупать в Ораносе съестное, а все потому, что оранийцы, будучи единственными покупателями их вина, безжалостно зарезали на него цену… и в дальнейшем только снижали ее. Пелсия не имела своих кораблей и не могла торговать с другими королевствами, что за Серебряным морем, а суровый Лимерос — ее северный сосед — весьма рьяно чтил богиню, не одобрявшую пьянства. Так и началось медленное умирание, длившееся уже несколько десятилетий. Умирание, за которым пелсийцы могли лишь беспомощно наблюдать…
…Рыдания сестры в тот самый день, что должен был стать для нее самым счастливым, надрывали Йонасу сердце.
— Борись! — шепнул он брату. — Ради меня! Борись за жизнь! Не умирай!
«Нет, — ответил Томас глазами, в которых гасли последние искорки жизни. Говорить он уже не мог, потому что оранийский кинжал начисто рассек гортань. — Теперь твоя очередь бороться. Дерись за Пелсию! За всех нас! Не дай им победить! Не позволь, чтобы это оказалось концом!»
Йонас силился удержать рыдания, закипавшие у него в груди, но не совладал. Все же заплакал, с удивлением слушая непривычный, прерывистый звук собственных всхлипываний. Горе словно бы отверзло глубокую пещеру в его душе, и теперь там клокотала бездонная черная ненависть.
Господин Эрон Лагарис не уйдет от ответа…
И еще та девка со светлыми волосами… Принцесса Клейона. Она стояла рядом с этакой холодной и самодовольной усмешкой на смазливой мордочке и наблюдала, как ее дружок убивает Томаса.
— Я отомщу за тебя, брат, — кое-как выдавил Йонас сквозь стиснутые зубы. — Это станет началом…
Отец тронул за плечо, и Йонас напрягся всем телом.
— Его больше нет, сынок…
И Йонас наконец оторвал дрожащие окровавленные ладони от располосованного горла старшего брата. Он давал обещания тому, чей дух отлетел навсегда. Лишь пустая оболочка лежала перед ним на земле.
Йонас поднял глаза к безоблачному синему небу над рыночной площадью, и хриплый горестный крик вырвался из его груди.
Золотой ястреб, устроившийся над винным лотком отца, распахнул крылья и полетел прочь…
ГЛАВА 3
ЛИМЕРОС
Кто-то обратился к Магнусу с вопросом, но он не услышал. На пирах вроде этого все голоса рано или поздно сливаются в сплошной гул, напоминающий жужжание мух над перезрелыми фруктами. Это раздражает. И в отличие от мух, не прихлопнешь.
Он натянул на лицо маску вежливости — или, по крайней мере, что-то, способное сойти за учтивое выражение, — и повернулся налево, туда, где жужжала самая голосистая муха. Откусил еще немного каана и проглотил не жуя, чтобы поменьше ощущать вкус. На соленую баранину, лежавшую на его оловянной тарелке, он едва посмотрел. Аппетит стремительно пропадал.
— Простите, госпожа, — сказал Магнус. — Я не расслышал.
— Твоя сестра, Люция, — повторила госпожа София, промокая уголок рта расшитой салфеткой. — В красавицу превратилась, не так ли?
Магнус моргнул. Насколько утомительной была пустая болтовня!
— В самом деле, — произнес он.
— Так сколько же ей сегодня исполнилось?
— Шестнадцать.
— Красивая девочка. И вежливая такая.
— Да, она отлично воспитана.
— Несомненно. Уже помолвлена?
— Нет пока.
— Ммм… Мой сын Бернардо прекрасно образован и хорош собой. И то, чего он слегка не добрал ростом, с избытком взял умом… Мне кажется, из них получилась бы отличная пара!
— Об этом, сударыня, лучше переговорить не со мной, а с моим отцом.
И за какие грехи его посадили рядом с этой особой?.. От древней старухи пахло пылью. А еще — по неведомой причине — водорослями. Может, она приехала в обросший инеем гранитный замок Лимероса не сушей, как все остальные, а вылезла на обледенелые скалы прямо из Серебряного моря?..
Ее супруг, господин Ленардо, чуть наклонился в кресле с высокой спинкой.
— Хватит сводничать, жена! Я бы лучше послушал, что думает принц о событиях в Пелсии!
— О событиях?.. — переспросил Магнус.
— Я говорю о волнениях, которые начались после убийства сына бедного виноторговца. Того, что случилось неделю назад прямо на рынке, на глазах у людей.
Магнус задумчиво провел пальцем по краю своего бокала.
— Убийство сына бедного виноторговца… Простите меня за кажущееся безразличие, но ничего необычного я в этом не нахожу. Пелсийцы — дикое племя, чьи жители привыкли не задумываясь обращаться к насилию. Я слышал даже, что они едят мясо сырым, если им кажется слишком хлопотным разжигать костер.
Господин Ленардо ответил с кривой улыбкой:
— Верно подмечено, но в этом убийстве все же было кое-что особенное. Парня убил вельможа королевских кровей, приехавший из Ораноса.
Вот это уже интересно. Не очень, но все-таки.
— В самом деле? И кто же?
— Толком не знаю, но поговаривают, что в предшествующей перебранке участвовала принцесса Клейона.
— Вот как? Знаете, я нахожу, что слухи подобны перьям. И в тех и в других обычно весу немного.
За исключением случаев, когда они подтверждались.
Магнус знал о существовании младшей принцессы Ораноса, редкостной красавицы, ровесницы его сестры. Он даже видел ее однажды, когда оба были детьми. У него не возникало никакого желания снова ехать в Оранос. К тому же отец до крайности не любил оранийского короля. И насколько Магнусу известно, неприязнь была взаимной.
Он обвел взглядом просторный зал и встретился глазами с отцом. Тот смотрел на него с холодным неодобрением. Не нравилось папе, с каким видом Магнус скучал на подобного рода мероприятиях. Ему казалось, что сын вел себя кичливо. Однако Магнусу слишком трудно было прятать истинные чувства, да, по правде сказать, он не больно-то и пытался.
Магнус поднял кубок с водой, приветствуя отца, лимерийского короля Гая Дамору.
Тот неодобрительно сжал губы.
Неважно. В конце концов, Магнус не нанимался всех веселить на этом праздничном пиру. И вообще, все сплошное притворство. Его отец был жестоким правителем, принуждавшим народ исполнять всякое правило, которое он устанавливал. Его излюбленным оружием были страх и насилие. А еще у него имелось множество рыцарей и сильное войско, чтобы держать подданных в подчинении. И он весьма усердно работал над собственным образом, стараясь выглядеть сильным, способным на все и обладающим несметными богатствами.
Однако за дюжину лет, минувших с тех пор, когда Гай, обладатель железных кулаков, прозванный Кровавым, отобрал трон у своего отца, всеми любимого короля Давида, в Лимеросе успели начаться тяжкие времена. Обитателей дворца оскудение еще не коснулось, в основном оттого, что местная вера не одобряла роскоши, но обнищание страны делалось все заметнее. Магнуса забавляло то обстоятельство, что король никогда об этом не говорил принародно.
Тем не менее членам королевской семьи за столом подавали каану — толченые желтые бобы, по вкусу как глина, — и предполагалось, что они должны это есть. Такой же пищей давилось большинство лимерийцев, вынужденных чем-то набивать животы долгими зимними месяцами.
Помимо этого, со стен дворца сняли некоторые наиболее красочные шпалеры и картины и убрали на хранение. Холодные каменные стены остались оголенными, оказалась под запретом музыка, а с ней — танцы и пение. Из книг во дворце остались лишь познавательные и учебные. Те, что содержали просто развлекательные истории, больше здесь не приветствовались. Король Гай строго держался таких лимерийских идеалов, как сила, верность и мудрость. Искусство, красота и удовольствие изгонялись прочь.
