— Хорошо. Иду.
После ухода отца Синтаро неподвижно застыл на постели с широко открытыми глазами, прислушиваясь к тому, что делается в доме. И почему-то в его памяти вдруг всплыло далекое светлое воспоминание, никак не связанное с трагичностью этой минуты.
…Это тоже случилось в то время, когда он учился в начальной школе, мать взяла его с собой на кладбище на могилу отца. Был солнечный воскресный полдень — среди сосен и живой изгороди ярко белели цветы магнолий. Мать подошла к небольшой могилке и сказала, что это могилка отца. Синтаро остановился и слегка склонил голову:
— Надеюсь, больше ничего от меня не требуется?
Поливая могилу, мать с улыбкой на него посмотрела:
— Ничего.
К отцу, которого он не знал, Синтаро относился с теплотой. Но этот жалкий каменный столбик не вызывал в нем никаких чувств.
Мать постояла еще некоторое время, сложив руки. Вдруг раздался выстрел духового ружья. Синтаро, стоявший за спиной матери, пошел в ту сторону, откуда донесся выстрел. Обойдя живую изгородь, он очутился на узкой тропинке — там мальчик с виду старше Синтаро, державший духовое ружье, и двое его младших братьев с жалостью смотрели на вершину какого-то дерева, которую, точно дымом, обволокло начавшими распускаться почками…
В это время послышались шаги на лестнице. Синтаро с тревогой приподнялся на постели.
— Кто это?
— Ты не спишь?
Это был голос Кэндзо.
— Что случилось?
— Я ходил вниз, меня мама звала.
Отец произнес это с унылым видом и снова лег в постель.
— Зачем она тебя звала, ей хуже?
— Нет, просто хотела сказать мне, чтобы я завтра, если пойду на фабрику, надел летнее кимоно, которое лежит в верхнем ящике комода.
Синтаро жалел мать. Хоть она и была женой совершенно чужого ему человека.
— Как все это тяжело! Она так страдает.
— Может быть, попросить Тодзаву-сана сделать ей еще укол?
— Нет, пожалуй, нельзя так часто делать уколы.
— Ну что ж, нельзя так нельзя, но все равно как-то надо облегчить ей страдания.
Синтаро казалось, что Кэндзо пристально смотрит на него.
— Твоя мать святая женщина… За что же на ее долю выпали такие муки?
Оба помолчали.
— Наверно, никто еще не ложился?
Синтаро стало невыносимо вот так молчать, глядя друг на друга.
— Тетушка уже легла. Не знаю только, уснула или нет…
Сказав это, отец вдруг приподнял голову и стал прислушиваться.
— Папа, мама что-то…
Теперь это был тихий голос О-Кину, поднявшейся до середины лестницы.
— Иду.
— Я тоже встану.
Синтаро накинул на плечи ночное кимоно.
— Можешь лежать. Если понадобится, я сразу же тебя позову.
Отец стал быстро спускаться по лестнице вслед за О-Кину.
Какое-то время Синтаро сидел на постели, потом встал и зажег свет. Снова сел и стал осматривать освещенную тусклой лампой комнату. Возможно, мать позвала отца просто так, хочет, чтобы он побыл с ней… Это вполне вероятно.
Неожиданно взгляд Синтаро упал на валявшийся под столом исписанный листок бумаги. Он поднял листок.
— Посвящаю М…ко…
Дальше шло стихотворение Ёити.
Бросив листок, Синтаро лег, закинув руки за голову. Перед ним отчетливо всплыло миловидное лицо Мицу…
VII
Когда Синтаро проснулся, в комнате, куда сквозь щели в ставнях проникал слабый свет, сестра и отец о чем-то тихо разговаривали. Синтаро вскочил будто от толчка.
— Тебе надо немного поспать, — сказал Кэндзо О-Кину и поспешно сбежал с лестницы.
За окном слышался шум, будто на черепичную крышу низвергался водопад. Ливень… Думая об этом, Синтаро стал быстро одеваться. О-Кину, с распущенным оби, ехидно сказала ему:
— Син-тян, доброе утро.
— Доброе утро. Как мама?
— Ночь была очень тяжелой…
— Не спала?
— Сказала, что хорошо поспала, но я видела, что она и пяти минут не вздремнула. И говорила такие странные вещи… Мне всю ночь было не по себе.
Одевшись, Синтаро вышел на лестницу, но вниз не стал спускаться. В той части кухни, которая была видна сверху, Мицу, подвернув подол, протирала пол тряпкой… Услыхав голос Синтаро и О-Кину, она поспешно одернула кимоно. Синтаро взялся за медные перила, но все не решался спуститься вниз, точно ему что-то мешало.
— Какие же странные вещи говорила мама?
— Полдюжины. Разве полдюжины не все равно что шесть штук?
— Это у нее с головой неладно… А как сейчас?
— Пришел Тодзава-сан.
— Так рано?
Мицу вышла из кухни, Синтаро стал медленно спускаться по лестнице.
Через несколько минут он уже был в комнате больной.
Тодзава сам только что сделал ей укол диантамина. Мать, которую сиделка укрывала после укола, металась по подушке — отец говорил об этом вчера вечером.
— Пришел Синтаро.
Это громким голосом сказал матери Кэндзо, сидевший рядом с Тодзавой, и сделал Синтаро знак глазами.
Сннтаро сел напротив отца и, скрестив руки на груди, стал смотреть на мать.
— Возьми ее руку.
Синтаро послушно спрятал в своих ладонях руку матери. Она была холодной и неприятно влажной.
Увидев сына, мать чуть кивнула ему и сразу же перевела взгляд на Тодзаву:
— Доктор, плохи, наверное, мои дела. Вот и руки стали неметь.
— Это ничего. Потерпите еще день-другой. — Тодзава мыл руки. — Скоро вам станет лучше… О-о, сколько здесь всего!
На подносе, стоявшем у постели матери, лежали талисманы Удзиками из синтоистского храма Дайдзингу, талисманы Тайсяку из буддийского храма в Сибамата… Взглянув искоса на поднос, мать ответила прерывающимся голосом, будто задыхаясь:
— Ночью мне было очень плохо… А сейчас боли почти утихли…
Отец чуть слышно сказал сиделке:
— По-моему, у нее стал заплетаться язык.
— Видимо, во рту пересохло… Дайте ей водички.
Синтаро взял у сиделки смоченную в воде кисточку и несколько раз провел ею во рту у матери. Мать прижала языком кисточку и проглотила капельку воды.
— Я еще зайду. Никаких оснований для беспокойства нет. — Тодзава громко сказал это, повернувшись к больной, и, закрывая свой чемоданчик, обратился к сиделке: — В десять часов сделайте укол.
Сиделка поморщилась и что-то пробурчала. Синтаро с отцом пошли провожать Тодзаву. В соседней комнате, как и вчера, уныло сидела тетушка. Проходя мимо, Тодзава непринужденно ответил на ее приветствие и заговорил с Синтаро:
— Как идет подготовка к экзаменам? — Тут же сообразив, что он ошибся, доктор весело улыбнулся. — Простите. Я имел в виду вашего младшего брата.
Синтаро горько усмехнулся.
— В последнее время, встречаясь с вашим братом, я говорю с ним только об этом. Наверно, потому, что мой сын тоже готовится к экзаменам…
Когда Тодзава шел через кухню, он все еще весело улыбался.
После ухода доктора, скрывшегося за сплошной пеленой дождя, Синтаро, оставив отца в магазине, поспешно вернулся в столовую. Теперь рядом с тетушкой там сидел с сигаретой в зубах Ёити.
— Хочешь спать? Синтаро присел к жаровне.
— Сестра уже спит. Ты тоже ложись.
— Ладно… Всю ночь курил, даже язык щиплет.
Морщась, Ёити с унылым видом бросил в жаровню недокуренную сигарету.
— Как хорошо, что мама перестала стонать.
— Ей, кажется, лучше.
Тетушка зажгла сухой спирт в грелке.
— До четырех часов ей было плохо.
Из кухни выглянула Мицу, причесанная на прямой пробор.
— Простите. Господин просит вас зайти в магазин.
— Хорошо-хорошо, сейчас иду.
Тетушка протянула Синтаро грелку:
— Син-тян, зайди к маме.
Сказав это, она вышла, вслед за ней, подавляя зевок, поднялся и Ёити.
— Пойду посплю немного.
Оставшись один, Синтаро положил грелку на колени и задумался. О чем он и сам не знал. Шум ливня, низвергавшегося на невидимую крышу с невидимого неба, — единственное, что его сейчас заполняло.
Неожиданно вбежала сиделка.
— Идите кто-нибудь. Хоть кто-нибудь…
Синтаро вскочил и в тот же миг влетел в комнату больной. Он обнял О-Рицу, прижал к себе.
— Мама, мама!
Лежа в его обьятиях, мать дернулась несколько раз. В уголках губ выступила пена.
— Мама!
В те секунды наедине с матерью Синтаро громко звал ее, жадно всматривался в лицо умершей.
Примечания
1
Я не знаю (англ.)
