— Завтра я уезжаю, — напомнила она, ставя большое блюдо макарон на кухонный стол. Пармезан она только что натерла сама, и по кухне плыл великолепный аромат. — Поэтому я и готовлю для тебя сегодня ужин. Когда вы с Ческо уезжаете в Помпеи?
— Послезавтра, — тихо сказал он, улыбнувшись ей через стол, когда они уселись на колченогих стульях, которые кто-то выбросил за ненадобностью. Большую часть мебели она приобретала таким же путем. Она старалась расходовать как можно меньше родительских денег — только на оплату жилья и питание. Обходилась в жизни минимумом, ездила на маленьком «фиате» пятнадцатилетней давности. Мать боялась, что ездить на нем небезопасно, но Энни категорически отказывалась покупать новую машину.
— Ябуду скучать по тебе, — печально сказал он. Они разлучались впервые с тех пор, как познакомились. Через месяц после первого свидания он признался ей в любви. Он ей нравился больше, чем кто-либо другой за многие годы, и она отвечала ему взаимностью. Ее тревожило лишь одно: через шесть месяцев он возвращался в Штаты. Он уже делал попытки уговорить ее переехать в Нью-Йорк, но она была пока не готова уехать из Италии даже ради него. Несмотря на любовь к нему, ей не хотелось отказываться от возможности продолжать набираться знаний во Флоренции. Искусство в ее жизни всегда стояло на первом месте. Она впервые поставила под сомнение это правило, но пока не могла пойти на огромную жертву — покинуть ради него Флоренцию.
— Почему бы нам с тобой не съездить куда-нибудь после того, как мы вернемся из Умбрии? — предложил он, с надеждой глядя на нее, и она улыбнулась. Они планировали съездить в Умбрию с друзьями в июле, но Чарли любил ее и хотел какое-то время побыть с ней одной.
— Куда пожелаешь, — сказала Энни и не кривила душой. Он наклонился через стол и поцеловал ее. А она положила ему на тарелку макарон, которые обоим показались чрезвычайно вкусными. Рецепт был великолепен, да и Энни была хорошей кулинаркой. Чарли не раз говорил, что встреча с ней была самым лучшим из всего, что произошло с ним с тех пор, как он прибыл в Европу. Эти слова тронули ее сердце.
Она сделала его фотографии, чтобы показать сестрам и маме, но они сами догадались, что их отношения важны для нее. Мама надеялась, что Чарли убедит Энни вернуться в Штаты. Она с уважением относилась к тому, чем занималась Энни в Италии, но Италия была так далеко, а Энни больше не хотелось ездить домой, потому что там, в Италии, она была очень счастлива. И мать с большим облегчением узнала, что Энни согласилась, как обычно, приехать домой на Четвертое июля. Мать каждый год боялась, что кто-нибудь нарушит традицию и не приедет. Стоит этому случиться, как все уже никогда не будет так, как прежде. Пока ни одна из ее девочек не вышла замуж и не имела детей, но мать хорошо понимала, что как только это произойдет, все переменится. А пока этого не произошло, она каждый год с нетерпением ждала их приезда. Ведь это почти чудо, что все четыре дочери продолжают приезжать домой три раза в год, а иногда даже умудряются навещать родителей и чаще.
Энни приезжала домой реже, чем остальные, но всегда соблюдала священное правило проводить три главных праздника в кругу семьи. Чарли был не так близок со своей семьей и говорил, что почти четыре года не бывал в Нью-Мексико, чтобы повидаться с ними. Энни не представляла себе, как можно так долго не видеться с родными. Во Флоренции было плохо одно: здесь она жила слишком далеко от семьи.
На следующий день Чарли отвез ее в аэропорт. Предстояла дальняя дорога. Энни летела до Парижа, потом, после трехчасовой передышки в аэропорту, улетала четырехчасовым рейсом в Нью-Йорк. В Нью-Йорк она прибывала в шесть по местному времени и предполагала добраться до дома около девяти часов, когда они будут заканчивать ужин. На прошлой неделе она позвонила сестре Тэмми и узнала, что они приедут домой почти одновременно, с разницей в полчаса. Кэнди приезжала раньше. А Сабрине всего-то и требовалось доехать на машине из Нью-Йорка, если, конечно, сумеет вырваться из офиса. Разумеется, она привезет с собой свою ужасную собачонку. Энни единственная из всей семьи терпеть не могла собак. Другие сестры были неразлучны со своими любимцами, кроме Кэнди, работа которой была связана с поездками. Все остальное время с ней постоянно находился невероятно избалованный йоркширский тойтерьер, обычно носивший розовые кашемировые свитерочки и бантики. У Энни отсутствовал ген, отвечающий за любовь к собакам, но мама была счастлива видеть их дома — с собаками или без них.
— Береги себя, — сказал Чарли и стал целовать ее. — Я буду скучать. — Он выглядел печально и одиноко.
— Я тоже, — тихо сказала Энни. Ночью они целыми часами занимались любовью. — Я позвоню тебе, — пообещала она. Разлучаясь даже на несколько часов, они поддерживали связь по сотовому телефону. Чарли хотелось, чтобы любимая женщина всегда находилась рядом. Однажды он сказал ей, что она для него важнее, чем его семья. Энни не могла сказать ему то же самое, хотя искренне любила его. Она впервые чувствовала, что встретила родственную душу и, возможно, будущего мужа, хотя и не имела желания выходить замуж еще в течение нескольких лет, да и Чарли говорил то же самое. Но они подумывали о том, чтобы жить вместе последние месяцы его пребывания во Флоренции, и прошлой ночью говорили об этом. Она собиралась предложить ему это, когда вернется, зная, что он хочет этого. За последние шесть месяцев они стали очень близки. Их жизни переплелись друг с другом. Чарли часто говорил ей, что будет любить ее, что бы ни случилось, пусть даже она растолстеет, постареет, потеряет зубы, талант или даже лишится разума. Она смеялась в ответ и говорила, что будет изо всех сил стараться не потерять зубы или разум. Но больше всего на свете для них обоих значило их искусство.
Когда объявили посадку, они поцеловались напоследок, и она ушла. Уже выходя, оглянулась на махавшего ей рукой высокого, красивого молодого человека. На этот раз она не пригласила его поехать с ней, но, возможно, сделает это, когда отправится домой на Рождество, тем более что это совпадало по времени с его возвращением в Штаты. Хотелось, чтобы он познакомился с ее семьей, хотя ее сестры бывали порой невыносимыми. Очень самоуверенные, особенно Сабрина и Тэмми, они сильно отличались от Энни, как и ее жизнь отличалась от жизни каждой. Во многих отношениях у нее было больше общего с Чарли, чем с ними, хотя она любила их больше жизни. Существовавшая между ними сестринская связь была священна для каждой из них.
Энни устроилась в кресле, настроившись на короткий перелет до Парижа. Рядом с ней сидела пожилая женщина, которая летела навестить свою дочь. Когда они приземлились, Энни побродила по парижскому аэропорту. Чарли позвонил ей на сотовый, как только она его включила после приземления.
