Он-то первый и познакомился. Сирега не стал упрашивать себя, присел на койку, протянул руку:
- Сирега.
- А я Степан... Я все ждал, пока ты оклемаешься.
...В детстве одной из немногих прочитанных им книг была "Граф Монте-Кристо". И вот теперь смысл жизни романтического героя стал его смыслом. Он освободится и не успокоится до тех пор, пока его обидчики не будут наказаны. Нет, он не будет забивать голову благородными вывертами и усложнять мщение, как это делал граф. Сирега по-простому будет брать на штык, на шило, пускать, как говорят воры, "красные платочки", прошибать головы. А лучше - сначала похищать и прятать в подвале, где он устроит им "обезьянник", "обиженку" и потом медленно будет сводить счеты. С этой сладкой мыслью Сирега засыпал и видел рыхлые черно-белые болезненные сны, которые наутро никак не мог восстановить в памяти.
Просыпались поздно, как и в этот раз. Очухались окончательно, когда баландеры уже разносили по камерам обед. Огромные алюминиевые кастрюли они тащили по двое, обмотав ручки грязными тряпками, стараясь не расплескать раскаленное варево из свинины.
- Получай брандахлыст! - кричали разносчики, стуча половниками в распахнутые оконца на дверях камер.
В этот самый значимый для тюрьмы обеденный час где-то рядом началась бешеная пальба. Арестанты давно привыкли к городским разборкам, и звуки эти, безусловно, никак не могли влиять на аппетит. Но выстрелы зазвучали еще ближе, уже с территории тюрьмы,- своим обостренным в замкнутой среде слухом заключенные определили, что стреляли в районе вышки, слева от главных ворот.
- Наши пришли! - донеслось из камеры.
И единая счастливая догадка, озарение, выраженное в крике, вмиг получили тысячеголосую поддержку. Никто толком не знал, что за наши, кто они н главным было, что пришли освобождать. Тюрьма запрыгала, ходуном заходила, задрожали здания; будто по единой команде полетели в неприступные двери миски с супом, кружки. Железный марш свободы вырвался сквозь жалюзи, решетки, узкие щели - за колючий периметр. Автоматные очереди уже гремели во дворе тюрьмы. Ошалело побежал по коридору вертухай Саня Лобко, уронил фуражку.
- Ребятки, ребятки, я же вас всегда выручал,- бормотал он трясущимися губами,- защитите, ребятушки!
- Камеры открывай, ментяра!
- Чо стоишь, беги за ключами, морда протокольная!
- Живей, дыхалка гнилая! Шевели колесами! - неслось из камер.
Лобко заметался, позабыв от страха, где ключи, ринулся в дежурку. Его напарник, прапорщик, торопливо переодевался в "гражданку".
- Открывай быстро, если жить хочешь! - прохрипел Саня.
Прапорщик наскоро застегнул штаны, открыл решетчатую дверь.
- Переодевайся живо - и смываемся! - пробормотал он.
- Все равно поймают. Поздно! Пошли камеры открывать,- лаконично и сурово подвел итог службы младший сержант Лобко.
- Ты с ума сошел? - выпучил глаза прапорщик. Более он ничего не успел сказать, потому что в здание уже ломились небритые с усами и совсем безусые боевики. К сожалению, Санин напарник не успел снять рубашку с погонами.
- Эй, прапор, открывай живо! - заорали ворвавшиеся, потрясая решетчатую дверь.
Прапорщик безмолвно открыл, посторонился.
- Ну что, мучители трудового народа? Сейчас мы вас всех шлепнем! зарычал парень в новенькой камуфляжной форме.
- Пусть сначала камеры откроет!
Со связками ключей и в сопровождении вооруженной толпы контролеры пошли открывать двери. В коридоре и в камерах царило буйство и ликование. Железные двери, цементный пол дрожали, как при землетрясении.
Прапорщик поспешил на второй этаж, а Саня уже открыл первую дверь.
- Выходи! Свобода! - с пафосом провозгласил чернобородый боевик, уперев руки в боки.
Лобко еле успел отскочить: дверь с грохотом отлетела, ударилась в стену, зеки высыпали в коридор, бросились к освободителям, те снисходительно позволяли себя обнимать, хлопали по плечам одуревших, счастливо озирающихся людей. Саня же путался в связке ключей, он взмок и торопился побыстрей закончить эту невероятную миссию. Как учили, по порядку: 111-я, 112-я, 113-я...
Из-за широких камуфляжных спин вдруг вынырнули две девицы. Обе - в приталенных защитных комбинезонах, крошечных черных сапожках. Одна яркая блондинка, другая - восточного типа, совсем юная девчонка. Светловолосая бесцеремонно оттолкнула контролера Лобко, сказала "свали", вскинула снайперскую винтовку и выстрелом сшибла очередной замок. Боевики заржали:
- Браво, Инга! А теперь продырявь этого пузыря!
- Пусть живет, плодит толстячков вместе со своей самкой! - с резким акцентом произнесла она.
Первым из 113-й вышел Вулдырь. Он пытался еще сохранить важность, но чувства пересилили, рот разъехался в ухмылке. За ним с ревом вылетел Косматый, помчался по коридору. Выглянул испуганно, как мышь из норы, Сика, принюхался, осмотрелся. Консенсус, повизгивая, с объятиями бросился к уже освобожденным арестантам. Последним вышел из 113-й Хамро, счастливо зажмурился, пробормотал:
- Надо же... А я еще на полгодика рассчитывал.
Тюрьма выла, ликовала; ошалевшие восторженные люди в черных робах срывали ненавистные бирки с груди, обнимались, плакали, прыгали, хлопали друг друга по спинам... Черная масса хлынула во двор, в административное здание, медчасть, кабинеты начальства, оперчасть, переворачивая все на своем пути. Консенсус, которому на глаза попалась стоявшая на табурете огромная пятиведерная кастрюля, с ненавистью опрокинул ее, и жирные потоки супа хлынули по коридору.
На хоздворе зеки поймали свинью с надписью "революция", прикрепили к голове "эмвэдэшную" фуражку. Кому-то в голову пришла идея повесить животное; тут же нашли веревку, затянули петлю поперек брюха и усилием десятка рук подвесили над главными воротами.
Офицеров и прапорщиков во главе с полковником обезоружили и построили в одну шеренгу. Два рослых боевика охраняли их.
На крыльцо в сопровождении охраны и приближенных вышел Кара-Огай. Толпа встретила его восторженным ревом:
- Кара-Огай! Кара-Огай!
Лидер властно поднял руку, призывая к тишине. Толпа мгновенно утихла, внимая кряжистому старику с хищным носом, седой бородой, в необмятой камуфляжной форме и с ярко-коричневой кобурой на поясе. Легендарный человек Революции, Лидер Движения, воплощенный символ власти, жестокости и справедливости.
- Ну, что, канальи, истосковались по свободе? - неожиданно весело спросил Кара-Огай. Колючий взгляд из-под кустов-бровей скользнул по толпе, привычно охватив ее сразу и подчинив себе. Все ждали прочувствованной патетической речи о демократическом процессе и крахе тоталитарной системы. Но он заговорил о другом: - Братья, вы, конечно, знаете, что я тоже сидел в этой тюрьме, хлебал, как и вы, баланду и мечтал о свободе...
- Знаем, Кара-Огай!
- Я понимаю вашу радость, ваши сердца, открытые для свободы,- продолжил Лидер. Я знаю, что среди вас есть безвинно осужденные. Но сейчас не время разбираться. Республика в опасности. Наши враги убивают безвинных людей, сеют зло, террор, сжигают дома. Они хотят превратить Республику в огромную тюрьму, лишить народ права быть свободными гражданами. Мы предлагали мирно решить наши разногласия. Но фундаменталисты отказались. И потому мы выступили с оружием против них, мы вынуждены были это сделать для спасения народа. Мы будем бороться, пока не победим! Наш лозунг: "Справедливость. Народ. Победа". Братья, я дал вам свободу. Но за нее еще надо побороться. Тот, кто готов вступить в ряды нашего Фронта и бороться с оружием в руках,- шаг вперед! Записываться у главных ворот.
Толпа ответила на призыв возбужденным гулом: распахнутые глотки, белые зубы, блеск сотен глаз...
- Ура Кара-Огаю!
- Ура!.. Свобода, брат, свобода, брат, свобода!!!
Рев, восторженный вой покатились во все уголки притихшего города.
Неожиданно Лидер стал что-то бросать в толпу. Взметнулись руки, зеки хватали документы, открывали, зачитывали фамилии.
- Ребята, это наши ксивы!
- Урюкан!.. Ухоедов!.. Жагысакыпов!.. Бырбюк!.. Дроссельшнапс!.. Жестоков!.. Неспасибянц!.. Разбирай!
И рванула братия - дела не было: возня, суета и давка.
- Кара-Огай! - Сквозь толпу протискивался Боксер. Он еще не видел поспешного бегства Вулдыря, но воровское чутье говорило ему, что пора заявлять о себе, подыматься над толпой. Кара-Огай, а что с этими делать будем? - Он показал на неровную шеренгу сотрудников учреждения ЯТ 9/08.
- Судить их надо! - прозвучал над толпой трубный голос, могучий и роковой, словно самого архангела Гавриила.
- Расстрелять всех! - крикнул еще кто-то.
- В камеры их! - требовали менее кровожадные.
И в эту судную минуту Кара-Огай вновь повелительно поднял руку. Ропот сразу утих.
- Нет, казнить мы их не будем. Не для того мы боролись за идеалы свободы, чтобы теперь бесцельно проливать кровь. Мы не палачи. Они,Лидер царственным жестом указал на понурых людей в форме,- конечно, глубоко виноваты перед народом. Но и они подневольные, еще более подневольные, чем вы, бывшие заключенные. Их жизнь - это вечная тюрьма. Для вас же тюрьма была только временным домом... И пусть сейчас каждый из этих людей покается. Мы их простим. А тюрьма еще понадобится для наших врагов,- неожиданно заключил Лидер.
