— Вроде бы и неплохо, — ответил Пиппин. — Всю жизнь, хоть она и недолгая. К тому же я проделал с ним долгий путь. Но ведь он… он целая книга, в которой мне довелось прочесть разве что пару страниц. Сдается мне, из всего нашего Дружества только Арагорн знал его как следует.
— Арагорн? — заинтересовался Берегонд. — А он кто такой?
— Он… — не сразу нашелся Пиппин. — Так, один человек, который тоже путешествовал с нами. Думаю, он сейчас в Рохане.
— А ты и в Рохане был? Расскажи, а? Ведь мы только на рохирримов и надеемся, ежели у нас вообще может быть надежда. Но извини, я насел на тебя со своими вопросами, а мне было велено отвечать на твои. Что бы ты хотел узнать?
— Э… — замялся Пиппин, — вообще-то… по правде сказать, мне хотелось бы узнать насчет завтрака. Ну, когда у вас завтракают и все такое. Есть у вас тут трактир, харчевня или еще что-то в этом роде — я как ни смотрел, ничего не приметил. А пока мы ехали, я всю дорогу надеялся: вот уж доберусь до города, там разживусь и пивком, и снедью.
Берегонд посмотрел на него с уважением.
— Сразу видно бывалого воина, — сказал он. — Наши, которые в походы ходят, тоже первым делом заботятся насчет еды и питья. Сам-то я, правда, не хаживал… так ты что ж, сегодня не ел?
— По правде сказать, ел, — ответил Пиппин. — Правитель угощал меня, но зато я целый час напролет отвечал на его вопросы, а это, знаешь ли, дело нелегкое и сытости не прибавляет.
Берегонд рассмеялся.
— У нас говорят, что за столом и маленькие люди могут вершить великие дела, и ты, как я погляжу, не уступишь в этом ни одному из воинов цитадели. Но мы находимся в крепости, время нынче военное, так что о трактирах забудь. У нас каждый встает до рассвета, получает свой паек и отправляется на службу… — заметив, что Пиппин прямо-таки спал с лица, Берегонд добавил: — Да не пугайся ты, едим мы и в полдень, и по вечерам, ближе к закату. А у кого особо тяжелые обязанности, тем и кормежка положена особая. Ты-то как раз из таких. Пойдем, раздобудем что-нибудь в кладовой, а потом поднимемся на стену, подкрепимся и полюбуемся прекрасным утром.
Неожиданно Пиппин покраснел.
— Погоди, — смущенно пробормотал он. — Я с голодухи совсем позабыл про важное дело. Гэндальф, по-вашему Митрандир, просил меня приглядеть за Светозаром. Это великий роханский скакун, сам тамошний король берег его как зеницу ока и уступил только Митрандиру. По-моему, нынешний хозяин любит и чтит его поболе многих двуногих, и коли в вашем городе уважают Митрандира, Светозару подобает должная забота и внимание. Все равно что хоббиту.
— Хоббиту? — не понял Берегонд.
— Так называет себя мой народ, — пояснил Пиппин.
— Рад узнать. Должен сказать, непривычный выговор ничуть не вредит учтивой речи, а хоббиты, как я понял, народ учтивый. Но пойдем. Ты познакомишь меня с этим добрым конем. Я люблю животных, но мы редко видим их в своем каменном городе. Мои предки пришли из горных долин, а раньше жили в Итилиэне. Давай заглянем на конюшню, а уж потом — в кладовую. Не унывай!
Пиппин нашел коня устроенным и обихоженным как должно, ибо в шестом ярусе, за стенами Цитадели, рядом с домами гонцов находились конюшни с превосходными стойлами. Правда, сейчас там не было ни одного коня, кроме Светозара.
Завидя Пиппина, роханский скакун заржал и потянулся к нему мордой.
— Доброе утро, — приветствовал его хоббит. — Гэндальф заглянет к тебе, как только выкроит время. Он очень занят, но просил меня передать тебе привет и проследить, чтобы ты смог как следует отдохнуть после долгих трудов.
— Выглядит он так, будто рвется в путь, — заметил Берегонд. — Ну и силища, ну и стать! Представляю себе, как богата и прекрасна его сбруя.
— Достойной сбруи во всем свете не сыщешь, — отозвался хоббит. — Они с Митрандиром и так обходятся. Друга он понесет по доброй воле и поймет с полуслова, а коли не захочет, так никто на него не сядет, и ни узда, ни стремена тут не помогут. Ну пока, Светозар. Не скучай, жди Гэндальфа, а мне надо идти, готовиться к битве.
Конь заржал так, что стены конюшни содрогнулись, а хоббит и гондорец зажали уши. Потом они ушли, не преминув удостовериться, что ясли полны до краев.
— Ну, теперь прямым ходом к нашей кормушке, — заявил Берегонд.
Вышли к северной стороне башни, спустились по длинной прохладной лестнице и очутились в широком освещенном коридоре. По обе стороны тянулись двери, одна из которых оказалась открытой.
— Это кладовая моего отряда стражи, — пояснил Берегонд и, заглянув внутрь, позвал: — Эй, Таргон! Я знаю, что пришел не вовремя, но у меня случай особый. Новый воин, которого правитель только сегодня принял на службу, проделал долгий путь, да и с утра успел основательно потрудиться. Раздобудь чего-нибудь посытнее.
От щедрот Таргона Пиппин и Берегонд разжились хлебом, маслом, сыром, сморщенными, но еще сладкими яблоками из последних зимних запасов и кожаной флягой свежего пива. Все это добро, в придачу к деревянным мискам и кубкам, сложили в плетеную корзину и взобрались на восточную стену, где светило солнышко и откуда открывался прекрасный вид.
За едой и питьем вели разговор то о Гондоре и его обычаях, то о Хоббитании и иных дальних землях, какие довелось повидать Пиппину. Чем дольше длилась беседа, тем с большим изумлением и почтением посматривал Берегонд на хоббита. А тот безмятежно болтал ногами, сидя на каменной скамье, и порой поднимался на цыпочки, чтобы заглянуть за парапет.
— Не стану скрывать, мастер Перегрин, — сказал наконец Берегонд, — поначалу-то я решил, что наш правитель просто завел себе благородного пажа, как, по слухам, было в обычае у древних королей. С первого взгляда тебя можно принять за нашего паренька лет этак десяти, а повидать тебе довелось больше, чем иным седовласым. Ты уж прости мое недомыслие.
— Прощаю! — отмахнулся Пиппин. — Тем паче, не так уж ты и ошибся. По хоббитанским меркам я и вправду чуть старше мальчишки и, как у нас говорят, «войду в возраст» только через четыре года. Но хватит обо мне. Расскажи-ка лучше про все эти земли.
Солнце поднялось уже высоко, и туманы в долине рассеялись. Крепнувший восточный ветер уносил прочь последние белесые клочья и полоскал знамена на цитадели. Далеко внизу, на краю долины, виднелась серая лента Великой Реки. Делая изгиб к юго-западу, она терялась в мареве окоема, а где-то дальше, лигах в пятидесяти, лежало Море.
Взору открывался весь Пеленнор. Пиппин различал вдали пятнышки усадеб, амбары, овины, даже черточки изгородей, но ни единой коровы или еще какой животины не заприметил. Дороги и тропы, во множестве пересекавшие зеленые поля, отнюдь не пустовали. Одни подводы тянулись к городу, другие выезжали им навстречу. То и дело к Великим Вратам подлетал всадник. Самым оживленным был главный тракт, поворачивавший к югу еще круче, чем Река, и пропадавший из виду за отрогами гор. Вдоль восточной обочины, под стеной, тянулась зеленая полоса, предназначенная для верховых, скакавших в обоих направлениях, но сама мощеная дорога казалась забитой гружеными повозками. Приглядевшись, Пиппин понял, что движутся подводы в строгом порядке. Ближе к восточному краю быстро катили запряженные лошадьми телеги, посередине бычьи упряжки медленно тащили тяжелые возы, а у западной обочины с натугой толкали перед собой ручные тележки пешие. Все направлялись на юг.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
