Аргза попытался проследить за мелькающими на экране данными, но в глазах у него мгновенно зарябило, и пришлось перевести взгляд на обладателя тех самых ловких пальцев, что сейчас с непредставимой скоростью перебирали клавиши.
— Я почти закончил, сир, — сообщил этот обладатель равнодушно, чувствуя его взгляд.
Аргза усмехнулся. За пять лет, проведённые на корабле, Сильвенио ощутимо вырос и стал гораздо более спокойным. И — что самое главное — все пять лет он приносил бесспорную пользу, каждый день регулируя все системы корабля и выбирая нужные маршруты. Он просчитывал траекторию полёта, управлял электропитанием и отоплением в разных отсеках корабля, выискивал информацию про те или иные расы, с которыми они мельком сталкивались, и про их слабые места, составлял отчёты о прибыли с грабежей и расходах на оружие, помогал двигателям выжимать наибольшую мощность, взламывал засекреченные файлы Федерации — словом, полностью оправдывал своё нахождение на этом корабле, и Аргза не уставал думать о том, что тогда, пять лет назад, он очень удачно подобрал себе нового помощника. Сильвенио тогда отнюдь не солгал, сказав, что может заменить добрых две трети его команды.
И вот теперь Аргза сидел в капитанском кресле, а Сильвенио работал, и пират бездумно наблюдал за маячившей периодически перед ним худой спиной, затянутой в плотную тёмно-серую ткань, и за скользившим по этой спине длинному синему хвосту — Сильвенио отрастил волосы по какому-то из обычаев своей родины, придуманному специально для тех, кто по какой-то причине отлучён от родного дома; и теперь несколько смежных прядей на затылке были собраны в тонкий хвост, спускавшийся до поясницы, тогда как все остальные волосы на его голове сохранили прежнюю длину и эту детскую какую-то пушистость, благодаря которой волосы не свисали, а невесомо шевелились от малейшего движения. Мальчишка был теперь долговязый, совсем тощий, как будто недокормленный — хотя Аргза строго следил за тем, чтобы его личному умнику хватало всего необходимого для жизни — но при этом ему как-то удалось избежать обычной подростковой нескладности. Рыжий Джерри, которому недавно исполнилось двадцать один, постоянно жаловался Сильвенио на то, что в его возрасте он был, в отличие от него, прыщавый и неуклюжий.
Вот Сильвенио снова загородил ему экран, переходя к центральной части консоли. Взгляд Аргзы, скользнувший по узким бёдрам паренька, был неожиданно тёмным и задумчивым.
— Сколько тебе лет? — спросил он вдруг.
— Вопрос некорректен, — отозвался тот всё так же равнодушно, не отрывая от экрана глаз. — Существуют разные системы отсчёта, и следует указать, какую конкретно вы имеете в виду. К примеру, по мерувинской системе отсчёта мой возраст можно определить как девяносто шесть тысяч лет. По системе отсчёта, принятой у ландэрнов, мне два года. На планете Рьюга мне было бы…
— По системе Федерации, Лиам.
— В таком случае, пятнадцать лет, сир.
Аргза ухмыльнулся: пятнадцать — хороший возраст, уже далеко не младенческий. Его ладонь медленно, изучающе прошлась вверх по худой спине.
— Так ты закончил?
— Теперь да…
Сильвенио прекратил вводить данные и вопросительно глянул на него, обеспокоенно хмурясь — его прикосновений он по-прежнему не любил, они вызывали у него почти инстинктивную тревогу. Сейчас же, когда взгляд пирата так странно скользил по его телу, горячая ладонь на спине беспокоила ещё больше.
— Идём за мной.
Сильвенио послушно последовал за ним, хотя всем своим существом ощущал неладное. Чувство это, надо сказать, только усилилось, когда Аргза привёл его к дверям своей спальни.
— Милорд… — попробовал он, наблюдая, как Аргза запирает за ним изнутри дверь. — Могу я узнать, для чего…
— Раздевайся.
Сильвенио застыл. Он посмотрел на Аргзу, скинувшего свою чёрно-синюю шубу, оставшись в одних штанах (странная это была у него привычка — носить шубу практически на голое тело, даже без рубашки, и при этом шубу никогда не застёгивая). Посмотрел на огромную, даже больше своего хозяина необъятную кровать со смятыми простынями. И невольно попятился, уперевшись спиной в дверь. Страх быстро распространял по телу свои отвратительные щупальца, пробежав мурашками по коже и дрожью в коленях: до сих пор Сильвенио удавалось успешно убеждать себя, что он всегда будет нужен пирату исключительно в качестве своеобразного секретаря и информационного архива. По крайней мере, с этой своей участью он ещё хоть как-то мог смириться.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Сир… пожалуйста… могу я уйти?
Аргза сел на кровать и похлопал по месту рядом с собой. Сильвенио сглотнул.
— Раздевайся и иди сюда, что непонятного? Не тормози.
Он не двинулся.
— Сир… я… не надо… Что вам нужно? Если… если вы хотите, чтобы я… с вами… то не надо, прошу! Во-первых, осмелюсь заметить, что по законам моего народа я ещё несовершеннолетний, а значит, не могу вступать в подобные отношения. Во-вторых, не могу не напомнить вам о моих… излишне бурных ощущениях. И в-третьих, я… я боюсь вас. К тому же, два последних приведённых мной аргумента означают также, что… то, что вы хотите сделать… не доставит, скорее всего, вам удовольствия. Поэтому… позвольте мне уйти.
Он старался говорить ровно и уверенно, хотя от страха его голос то и дело сбивался. Но Аргзе, судя по всему, плевать было на все его аргументы. В одну секунду он оказался рядом, прижав его к двери, и снова глаза Паука вдруг стали напоминать две чёрные дыры, затягивающие в себя все остатки мужества.
— Ты, кажется, забываешь, что являешься на этом корабле отнюдь не гостем, которого сюда взяли просто покататься. Ты — мой подчинённый, и ты будешь делать то, что я скажу. И знаешь, ты бы лучше поблагодарил меня за мою снисходительность — я ведь мог бы отодрать тебя прямо в кабине, но великодушно решил, что для твоего первого раза постель подойдёт больше. Однако я ведь могу и передумать, так что прекрати ломаться и проверять моё терпение на прочность. Раздевайся, я хочу на тебя посмотреть.
Паук снова отошёл к кровати. Сильвенио, оценив угрозу, с усилием оторвался от двери и на непослушных, негнущихся ногах подошёл к пирату, на ходу пытаясь расстегнуть молнию на рубашке. Наконец, ему это удалось, и, аккуратно повесив её на ближайший стул, он молча принялся стягивать узкие штаны из такой же тёмно-серой ткани и невысокие сапожки. Затем, вопросительно посмотрев на Аргзу, после недолгих сомнений стянул и нижнее бельё, так же тщательно уложив всё на стул. Нагота была ужасно непривычна, учитывая, что эрландеранцам приходилось укрывать одеждой как можно больше участков тела из-за высокой чувствительности кожи. Без одежды, оставшись в одном лишь проклятом ошейнике, сжимающем горло, под изучающим тёмным взглядом смуглого пирата он чувствовал себя неумолимо беззащитным. Зато Аргза, кажется, остался доволен осмотром.
— Ничего, — хмыкнул пират и резко притянул его к себе, ухватив за бедро. — У тебя неплохое тело. Ни язв, ни сыпи, хорошая кожа. Мне подходит.
Пальцы у него были чересчур сильные, и Сильвенио, прикрыв глаза и поморщившись, подумал ещё, что у него обязательно останутся синяки. Он обречённо замер.
"Три метра, — подумал он, содрогаясь. — Его рост — три метра. И не похоже, что он собирается хоть как-то обо мне заботиться. Мне будет больно… очень больно… Помоги мне, Господи…"
Не открывая глаз, он почувствовал, как его толкнули на кровать, как руки варвара хозяйски прошлись по всей длине его тела, исследуя уже наощупь. Почувствовал, как его, словно мягкую куклу, приподняли и перевернули, поставив на четвереньки — варвары были не из тех, кто считал долгие прелюдии в виде поцелуев и ласк достоинством.
"Я спокоен, — внушал себе он, комкая подушку и бессильно утыкаясь в неё лицом. — Я спокоен и я не боюсь… Да, я совсем не боюсь, я совершенно спокоен, ничто из внешнего мира не может нарушить моего покоя…"
Внушение, надо сказать, почти помогло: Сильвенио знал, что главное — беспрерывно повторять про себя эту мантру, как в случае с большинством аспектов его работы, и ни в коем случае не открывать глаза. Правда, он чуть было не сбился с мыслей, когда ощутил холодное масло — Аргза всё-таки хотя бы это учёл — но потом холод сразу же исчез, и снова стало так невыносимо горячо, что можно было просто раствориться в волнах раскалённого жара и боли.
