Рейтинговые книги
Читем онлайн Взрыв - Павел Шестаков

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 68

В надежном месте Лаврентьева снабдили необходимой форменной одеждой и документами, и вот с трепетом перед неизвестностью и твердой решимостью выполнить долг и оправдать доверие тех, кто послал его, подходит он к зданию, в котором до революции находилась гимназия, перед войной была образцовая средняя школа, а ныне истязали людей. Он проходят мимо часового в каске с ремешком, натянутым под подбородок, и протягивает свои бумаги дежурному, пожилому службисту в таком же, как и на Лаврентьеве, мундире. Дежурный рассматривает документы строго и тщательно, но у него нет оснований усомниться, и он пропускает Лаврентьева внутрь. Там Лаврентьев поднимается на второй этаж и идет коридором, где совсем недавно озорничали на переменах школьники и до сих пор стоит старый пожелтевший фикус в деревянной кадке. Сразу за фикусом Лаврентьев видит дверь, которую назвал ему дежурный. Он протягивает руку чтобы открыть ее, и слышит стон. Впервые в жизни слышит Владимир Лаврентьев стон истязаемого человека, и, хотя готовил себя и знал, что ждет его здесь, он какое-то время не может поверить в реальность этого стона; в нем живет еще мальчишеское, книжное представление о пытках в мрачных застенках, палачах в масках и о каменных сводах, в которые ввинчены цепи… А стон несется из-за двери, с которой совсем недавно сорвана табличка «Учительская». Усилием воли открывает он эту дверь и прежде всего видит не истерзанного, окровавленного человека, а миловидную девушку за маленьким столиком. На столике листы бумаги, а в руке у девушки ручка, возможно, из школьных запасов, и она пишет сосредоточенно, озабоченная тем, чтобы не пропустить важное, работящая немочка, стенографирующая допрос и не подозревающая, что вошедший в комнату человек в мундире унтерштурмфюрера мечтал спасти ее и вывести к новой, светлой жизни.

А он заставляет себя спокойно оглядеть комнату, затем вскинуть, как положено, руку и сказать бодро и энергично:

— Хайль Гитлер!

В тот день ему еще не исполнилось двадцати двух лет…

— Вы знаете немецкий язык? Просто замечательно! Послушайте, вы не зайдете ко мне на минутку? Я вас очень прошу.

— Пожалуйста, — согласился Лаврентьев, не совсем представляя, зачем он понадобился режиссеру, и вопреки намерению держаться подальше от людей, первое знакомство с которыми производило впечатление расхожей пародии.

Номер Сергея Константиновича был гораздо больше лаврентьевского. Он состоял из двух комнат. Как выглядела за дверью спальня, можно было только догадываться, но в гостиной господствовал беспорядок. Махровый халат лежал на журнальном столике, а большая картонная папка — на полу возле дивана, на спинке которого была пристроена тарелка с окурками. На диване, вытянув ноги на соседнее кресло, полулежал молодой человек с длинными черными волосами, похожий на Иисуса Христа периода первой проповеди в Назарете, не испытавшего еще предстоящих разочарований. Голову он положил на спинку рядом с тарелкой-пепельницей и смотрел в потолок. Покатывая ногой по ковру пустую бутылку, на письменном столе сидел широкоплечий крепыш, подстриженный под горшок, в огромных зеркальных очках. Оба они, занятые своими мыслями, уделили Лаврентьеву минимум внимания в отличие от режиссера, который тут же заговорил, шагая от лоджии к двери:

— Вот кто нам нужен, вот этот человек, специалист. Я подозреваю, что наши вывески — безграмотная липа. Федор, покажи тексты.

Черноволосый неохотно оторвал голову от спинки дивана и молча развязал тесемки картонной папки, где между ватмановскими листами с эскизами декораций нашел листики с вырисованными тушью немецкими готическими буквами.

— Это должно быть написано на стенах, — начал было режиссер, но решил, что необходимы некоторые пояснения. — Мы снимаем картину. То есть должны снимать. Уже все сроки нарушены. По вине администрации. Они привезли поломанный суперкран. Да вы это знаете, слышали. И вам это неинтересно. Картина будет о войне, о подполье. В город проникает наш человек, чтобы взорвать театр, где собрались эсэсовцы, гестапо и разные фашисты. Картина об этом человеке. Ну как бы вам попроще?… Это, если хотите, вестерн. И этот человек — молчаливый, одинокий ковбой. Таким я его вижу. Он идет по улицам. А вокруг чума. То есть определенная атмосфера оккупации. Федор — он наш художник — считает, что эти вывески на голых стенах подчеркнут…

— Их никто и не заметит, — бросил крепыш, катавший бутылку.

— Да! Если ты так снимешь, — сразу утратил флегму художник.

— Я сниму… Что мне стоит… А вот что получится, это уже экран покажет.

— Не заводитесь! — пресек режиссер возникшие дебаты. — Экран покажет то, что мы сделаем, Генрих!

— А я что говорю? — пожал крепкими плечами оператор с не подходящим к его мужиковатой внешности именем.

Режиссер выдернул из пачки один лист и показал его Лаврентьеву:

— Вот это важный текст: «Нищенствовать запрещено». Он будет написан на стене собора. А под ним — нищие, калеки, инвалиды… Надпись нависла над ними как проклятье или как насмешка, если хотите… Понимаете мою мысль? Это правильно написано? Я сам по-немецки, кроме «шпрехен зи дойч, Иван Андрейч», ни бельмеса. Но автор утверждает, что тут все правильно.

— Да, правильно, «Betteln verboten». Но обычно такие надписи делались латинским, а не готическим шрифтом, — сказал Лаврентьев.

— Нет-нет, — запротестовал Федор. — Латинский не годится. Тут важно настроение, а не внешнее правдоподобие.

— Ваше преподобие, не бойтесь правдоподобия. И не марайте строение под собственное настроение, — скаламбурил Генрих и сам расхохотался.

Режиссер вскипел:

— Прекратите сейчас же! Вам дело говорят. Названия улиц напишем латинским, а вот на соборе я бы все-таки оставил готический. Черные, похожие на насекомых буквы на желтом фоне. По-моему, неплохо. Создает атмосферу.

Лаврентьев не возразил, но режиссер почувствовал его несогласие.

— Да вы только представьте! С высокой точки — огромная площадь, булыжник и маленькая фигура человека… Он идет долго… Мы не знаем, куда и зачем… И вдруг собор, и нищие, и эти буквы крупно, а?

— Но снимать нужно с суперкрана, — заметил Генрих каким-то неопределенным тоном, то ли уточняя мысль режиссера, то ли иронизируя над ней.

— Зачем ты это сказал? — вспыхнул режиссер. — Зачем ты меня заводишь? Ты слышал разговор с Базилевичем? Слышал? Сидел и помалкивал, бутылочку катал. Тебе это до лампочки, да?

— А почему не посылаешь телеграмму?

— Пошлю-пошлю. Будь уверен. Текст продумать нужно.

— Пока мы будем продумывать, они свою пошлют.

— Ну и пусть. Сейчас придет Светлана, и пошлем. Имею я, в конце концов, право выкурить сигарету?

— Где она там копается?

— В буфете в очереди стоит. А ты бы вместо цирковых подначек пошел бы да помог.

— Дотащит. Не так уж много на пятерку накупишь.

И он был прав. Светлана показалась на пороге с немногочисленными свертками и бутылкой портвейна «Гзыл-шербет».

— Нужно было взять «семьдесят второй», — пробурчал Генрих.

— Этот на восемнадцать копеек дешевле, — отпарировала она.

— Финансовый гений! Тебе бы во Внешторгбанке работать.

— Да уж там таких свинтусов, как ты, наверняка поменьше.

— Не уверен, не уверен, — не сдался Генрих.

— Господи! Будет этому конец? — воззвал режиссер. — Что вы купили, Светлана?

— Вы же знаете их репертуар. Эстонская колбаса жирная…

— Б-р-р… — скорчил гримасу Федор.

— Жареная печень…

— Интересно, на чем они ее жарят? У меня после этой печени чудовищная изжога, — вздохнул художник.

— Значит, от печенки отказываешься? — спросил Генрих.

— Не надейся. Только соды проглотить нужно. Светлана, не откажите. Я видел у вас пакетик…

Пока Светлана искала в сумке соду, Генрих слез со стола и смел рукой на пол засохшие крошки. Федор, прищурив один глаз, разлил вино в стаканы.

— Прошу с нами, — предложил режиссер Лаврентьеву.

— Спасибо, я не голоден.

— Обижаете, обижаете, — сказал Генрих безо всякой, впрочем, обиды.

— А вы, Светлана, позволите себе стаканчик? — спросил Федор.

— Я выпью. В этой жаре и нервотрепке я совсем развинтилась.

Они выпили.

— Вот теперь немного легче, — сказал Генрих, жуя печенку.

— И ты прекратишь бурчать? — поинтересовался Федор.

— Не обещаю, не обещаю.

— Пока не починят суперкран… — начал режиссер.

— Сейчас я набросаю текст телеграммы, — предложила Светлана.

— Действуйте, — поддержал Федор, снова усевшись на диван и вытягивая ноги. — Дай сигарету, Сергей!

Режиссер надорвал пачку.

— А откуда он, между прочим, идет? — спросил художник.

— Кто?

— Да наш одинокий ковбой? Как он попал в город?

— Какое это имеет значение? Это за кадром. Забросили, как полагается.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 68
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Взрыв - Павел Шестаков бесплатно.

Оставить комментарий