— Ну что ж, ребра так ребра, — согласилась она. Схватив рулон бинта, она недовольно заморгала, когда он выскочил у нее из пальцев и покатился по полу, раскручиваясь.
Встав с постели, она потянулась за бинтом, но всякий раз, когда она пыталась поймать рулон, он откатывался еще на три фута.
— Я тебя предупредила, что тебе окажет первую помощь самая большая неумеха мира? — Новая попытка. Очередные три фута. — Извини. — С этими словами она нырнула под кровать. Поймав наконец упрямый рулон, она вынуждена была пятиться наружу, высоко задирая зад. Грациозным это движение никак не назовешь. — Готова спорить, что с матерью Терезой такого никогда не случается.
Бриджет решила, что его ворчание означало смех. Встав, она продемонстрировала ему развернувшийся бинт. Хлопья пыли прилипли к нему, словно к липкой бумаге для мух. — Ну вот. Испорчен.
— Почему же, можно пользоваться. Это же не открытая рана.
Она с сомнением посмотрела на его грудь и нахмурилась. Темная ссадина под левым соском явно требовала тугой повязки.
— Ты уверен, что ребро сломано?
— Пощупай.
Это в ее намерения не входило, но его тон не допускал возражений. Этот Бен умеет командовать — властный тип. С каждой минутой он казался ей все более пугающим.
Присев на край кровати, Бриджет приложила пальцы к его ребрам, осторожно сдвигая их к сломанному ребру, — она почувствовала, как он вздрогнул.
— Извини.
— Так ты это никогда не определишь.
— Я не хочу делать тебе больно.
Он бесцеремонно поймал ее руку и прижал ее пальцы своими по всей длине ребра. На этот раз вздрогнула Бриджет.
Спустя бесконечную секунду он судорожно выдохнул.
— Пока оно цело. Если в нем есть трещина, то бинты не дадут ему окончательно разломиться. Острые края мне ни к чему. Бриджет?
Она страшно побледнела.
— Кто ты такой — десантник?
Он расхохотался, ударился головой об изголовье кровати, когда результат неосмотрительного выражения эмоций дал себя почувствовать, и впился пальцами в матрас, дожидаясь, пока боль уляжется. На верхней губе у него выступили свежие капельки пота. Заметив, что она встревожилась, он постарался улыбнуться:
— Я не настолько стойкий.
— Ага. А эта кровать — не железная.
Ее лицо было всего в нескольких дюймах от его глаз. Губы у нее были бледно-розовые, мягкие, без следов губной помады. На нижней губе остались вмятинки от ее ровных белых зубов.
Он наблюдал за ней с той неловкой минуты, когда она сделала ему комплимент относительно его выдержки. От боли Бен вцепился… как он думал, в матрас — только под его пальцами оказалась ее теплая ляжка. Она сделала вид, что ничего не произошло. Он приказал ей потуже затягивать ему ребра.
Она повиновалась. Каждый раз, когда Бриджет заводила руку ему за спину, чтобы перехватить рулон бинта, ее обтянутые трикотажем груди касались его кожи. Ворот ее футболки растянулся, и сейчас в нем видны были хрупкая ключица и мягкая округлость белого плеча. Волосы она нетерпеливо перебросила через плечо. Всякий раз, когда она наклонялась ближе, он пытался определить, что за аромат от них исходит.
Бен вытянул шею, незаметно касаясь щекой этой собольей роскоши. Несколько прядей зацепилось за его щетину. От нее пахнет, как от ангела. А от него дьявольски разит.
Закончив повязку, она выгнулась, чтобы дотянуться до ножниц. Прикрыв ее руку своей, он удерживал бинт на месте, пока она завязывала узел. Довольная результатом своих трудов, Бриджет подняла голову.
И их губы оказались совсем рядом. И оставались рядом — так близко, что поцелуй казался неизбежным.
Она резко отстранилась. Что бы ни вызвало тревогу в ее глазах, ему следовало ее успокоить. Ей не следует ему доверять, но это не значит, что он не станет использовать ее доверие в своих целях. Он попробовал вздохнуть чуть глубже.
— Мне уже лучше. Из тебя получается хорошая медсестра.
— Это исключительно хобби.
Он многозначительно понизил голос:
— И часто ты им занимаешься?
Она замерла, словно услышав треск погремушки гремучей змеи.
Глупый ход. Он собирался пошутить, использовать эту двусмысленность для того, чтобы превратить мимолетное влечение в безобидный флирт.
А она вдруг стала неестественно спокойной, и лицо у нее застыло.
— У моего брата СПИД. Я только что два месяца выхаживала его — пневмония.
Он с трудом сдержался, чтобы не обругать вслух собственную неловкость.
— Мне очень жаль.
Слова прозвучали на редкость беспомощно. Столь же жалким был и его жест: он похлопал ее по руке.
Бриджет отодвинулась от него и начала просматривать аптечку, отыскивая в ней то, что им понадобится дальше. Не глядя на него, она готовила себя к тому, как он отреагирует на ее слова: с презрением, подозрительностью, предубежденностью.
Бен скорее бы сам сломал себе еще одно ребро, чем оправдал бы ее ожидания. Вопрос, который он выбрал, был очевиден:
— Как он его получил?
— Ты хочешь спросить — заслуженно ли?
— Я хочу сказать, что существует множество путей… — Он практически незнаком с этой женщиной, а она ставит его в неловкое положение быстрее, чем борцу-супертяжеловесу удалось бы положить его на обе лопатки. — Я не хочу сказать…
— Он — гей. Он и его возлюбленный считали, что ничем не рискуют. — Она подогнула ногу под себя и откинула с лица прядь волос. — Так?
Бен не знал, что можно сказать в такой ситуации. Ему никогда не был понятен такой образ жизни. Но это не значило, что ему нравится, когда люди умирают молодыми.
Бриджет заглянула ему в лицо и смогла увидеть то, что он пытался спрятать за маской сдержанности.
— Тебе бы надо его благодарить. Если бы не он, то я бы тебе сейчас не помогала.
— Ты научилась оказывать первую помощь ради него?
— Я в Сан-Франциско с огнестрельными ранениями дела не имела. Чему я научилась — так это тому, что неважно, насколько легкомысленно ведут себя люди и как они рискуют: если они заболели, то они больны. И им нужно помогать. Я много этим занималась. Помогала Ричи и кое-кому из его друзей. А ты пожинаешь плоды. Забавно, правда?
Бен остановил ее руку, бессознательно терзавшую край стерильного бинта.
— Мне очень жаль.
Она подняла голову, и на лице его читались достоинство и такая ранимость, какую она ни за что не хотела бы ему показать.
— Угу, может, и жаль.
Ее всепрощающая улыбка больно задела сердце.
— Сколько ему было?
Она подняла брови, и ее мягкие губы изогнулись в искренней улыбке:
— Двадцать девять. Он на два года моложе меня, борется со смертью — но в остальном у него все прекрасно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
