детей у нас нет – пропали бы!». «А что ты фасон давишь, когда тебя Маша зовёт?» – спрашивает Никитин. Федос не замечает слов Саши. «Тебе, Иван, хорошо, Маша не работает». Молчат, курят и сизый дымок тает, как облако при хорошей погоде. Мария Ивановна опять около нас . Теперь она не приглашает, а загоняет нас как гусят к столу. Разливает оставшийся борщ поровну даже в четвёртую миску, кладёт по маленькому кусочку мяса. достаёт со дна зембеля хлеб, и мы, не дожидаясь приглашения, едим. Губы сразу припухают от перца, еда чертовски вкусна и достаточно горяча. Кончаем с борщом быстро. Ещё достаётся и немного пюре. Червяк порядком заморён. Я бегу в балок мыть посуду, возвращаюсь и слышу как Мария Ивановна рассказывает повеселевшей братве: «Мой батя, братья Пётр и Степан – шахтёры спокон веков. Уголь всегда добывался силой, а тогда – особенно. Обушок – всему голова. А теперь то – техника. И вот мама днём, ночью, зимой, летом в обед носила своим на шахту вот такой же борщ с мясом или заправляла салом, пшённую разварную кашу и квас. Это всегда. Тогда бутерброды ещё не выдумали, дикое время было. Вот так сорок лет! Если бы не мама – а потом и мне пришлось- так разве мужики-то под землёй выдержали без горячего столько лет? Помню, батя уже не работал, – переехали в Сибирь за братьями, – выйдет во двор и всё смотрит и смотрит на солнце, как будто никогда не видел его. Скучал по Украине. Сибирь не уважал. Нет в ней мягкости, не особенно ласкова, сурова уж очень. Бывало сядет на солнышке, позовёт меня, посадит рядом, спросит: «Маша, кто написал: Украина – ридный край узкогрудых тополей? Я не знала кто. Мне казалось, что это батя сам от тоски выдумал… Вот и до сих пор эта привычка от мамы осталась. Знаю, что не прилично тащиться с кастрюлями на аэродром, а подумаю, как это он в воздухе без горячего, и «качусь» с кастрюлями как шарабан». Мария Ивановна собрала всё, сложила в зембель-кошёлку, подошла к инструкторам. Иван-Степь смотрел ей вслед, вздыхал как конь после водопоя, что-то шевелил губами. Вот подошла она к мужу, поправила шарф, застегнула верхнюю пуговицу реглана, приподнялась на носки, но посмотрев на Лузина, взяла зембель и попрощавшись ушла, часто оглядываясь.
Мы летали месяц. И всегда, после четырёх часов полёта, наш самолёт встречали техник Иван и Мария Ивановна, одета она была по погоде, но всегда с узелком, зембелем, в душевном равновесии и лаской. В дождь скатёрка ложилась в тех-балке, в пасмурную погоду и слякоть – на пожарный ящик, а когда зазеленела трава-мурава – на её бархатистый ковёр. Так же слышали слушали мы нотации Лузина и каждый раз видели как его, «гордого», вела Мария Ивановна к скатерти- самобранке, где вливала первую ложку «для пробы» в его возмущающийся рот. Как Никитин, потирая руки, говорил: «Что дома – стены; а здесь – природа ! Наливай, Маша». И я думал, что привычка Марии Ивановны не достойна осуждения.
…. Отложены деньги на билеты в жёстком бесплацкартном вагоне, несколько рублей на харч. Аттестаты нам вручил командир отряда. В них первый раздел говорил о нашей теоретической осведомлённости авиационных наук. Если перевести взгляд на раздел два – «лётная практика», там – порядочек. Будьте уверены, это наш «хлеб». Летать мы умеем. Пусть даже отметки занижены, это в группе Лузина, – для «страховочки». «На бумаге хуже – на деле лучше» – поговорка Лузина ребят не обижает. Между разделами – контраст, поэт сказал бы «Как чернь угля и яблонь цвет». Командира отряда почему-то прорвало, всегда немногословен, но сегодня его несёт. Может, потому, что он вчера при взлёте на «Г-1» в Усть-Орде потерял колесо и пришёл в Иркутск с одним. Мы только что встали, окна были открыты, над нами гудел самолёт, я увидел суматоху на аэродроме. Многие смотрели вверх. Вот он проплыл – двухмоторный, оранжевый, правая нога была «разута». Анфизов знал, что потерял колесо: ему сообщили на борт, но на старте у выложенного «Т» загнули правую половину поперечины – сигнал неисправности правого колеса. На крыле «санитарки», держась за дверцу, в развивающемся, как белая птица, похожая на цаплю, халате, висел доктор Лианский, страдающий моченедержанием. Земля была готова принять самолёт. Пожарники в касках разматывали рукава, один держал лестницу. Доктор Лианский уже стоял за «санитаркой», держа в руке резиновый мешочек,– у него был «сеанс». Всё дело случая. С плюсом опыта и умения Анфизов посадил машину на одно колесо искусно, а фланец ноги потерянного попал в колею дороги, и не врезаясь заскользил по накатанному грунту. Если бы диск попал рядом в мягкий грунт, машина была бы бита. А так – отделались геройством. Нет, вот он заканчивает говорить словами нашего инструктора, что мы лучшие – из худших и поздравляет нас. Потом каждая группа приглашает своего инструктора «откушать». Нас пятеро: инструктор, Иван-Степь, которого как «лучшего из худших», оставили авиамехаником в тренировочном отряде, Максимов, Севка Анисимов и я. Не знаем, придёт ли Мария Ивановна. Стоим с Севкой в коридоре – это краснощёкий, пухлый парень среднего роста, прозванный нами «петюхом» – подходит Сашка, говорит, что водка в кондиции своей имеет слабость и чертовски дорога. Где бы достать спиртяги – тот градуснее. Это он даёт намёк Севке. Тот местный и имеет «связи». На закуску денег почти нет, это не касается Сашки. Неделю назад ему прислала жена на приёмник СФД-9, которые ещё не успели прибыть, как их раскупили. Так что деньги есть, но не все. Они с Василём Самсоновым были у телефонисток, и после очень долго сидели на койке в великой задумчивости. Саша держал в горсти тонкую пачку красненьких тридцаток и шевелил губами. «Эх, хорошо бы достать картошки, отварить в мундире, огурчиков, да омуля – злодея», – думаю я. Потом объясняю свои тревожные думы Саше и прошу его субсидировать мою идею. Он с пониманием о деле запускает руку в нагрудный карман, держит её там так долго, как будто она попала в капкан. Но вот она появляется с красненькой. «Теперь только на «Рекорд» третьего класса. Всё равно, ты Антон, на эти деньги порядочной закуски не купишь. Знаешь, а если привлечь к этому делу неорганизованную массу со стороны женщин, имеющих врождённый талант изворотливости по изготовлению вкусной и здоровой пищи. А из чего-они сами должны сообразить. Самое главное–подать им идею», – философствует Александр. «Каких это женщин? Да и кто пойдёт в общежитие?» «Это
