— Понял: готовы к стыковке, — повторил я, стараясь охватить весь поток информации, поступающий из аппаратуры.
Дагалоу доложила:
— Относительная скорость двести километров в час, мистер Сифорт.
— Вас понял. Двести километров в час. Маневровые двигатели, торможение на пятнадцать. — Струи газов вырвались из ракетных двигателей, тормозя движение корабля.
— Относительная скорость сто пятнадцать километров в час, расстояние двадцать один километр. Корабль по-прежнему двигался слишком быстро.
— Тормозные двигатели, восемнадцать. — Мы постепенно уменьшали скорость, но из-за торможения стали отклоняться в сторону. Я скорректировал движение боковыми маневровыми двигателями.
В обычных двигателях использовали в качестве топлива жидкий водород и жидкий кислород. Вода была дешевой, а ядерные реакторы «Гибернии» производили достаточно энергии, чтобы перерабатывать ее в водород и кислород. Но запасы воды ограничивала емкость резервуаров «Гибернии». Чтобы двигаться быстрее, необходимо затратить больше воды. Сколько же потребуется при торможении? Лишнего не было. Теоретически мы могли добраться до Надежды, истратив всего несколько суповых ложек жидкого водорода и кислорода, но тогда путешествие кончилось бы уже после нашей смерти. Какое соотношение между затратами горючего и выигрышем во времени является оптимальным? Это зависело от количества предстоящих маневров. Хорошая задача со многими переменными.
Сближение проходило негладко. Приходилось отплывать назад и тратить драгоценное горючее, чтобы выровнять корабль и попасть в два ожидающих нас воздушных шлюза. Командир Хаг молчал. Наконец я занял нужную позицию: в двухстах метрах напротив шлюзов и с нулевой скоростью по отношению к орбитальной станции.
— Курс два семьдесят, два толчка. Это сдвинет наш карандаш влево, но он сохранит положение, параллельное станции. — И он поплыл, но слишком быстро. Я забыл, как мало топлива требуется для маневров на небольших расстояниях. Нос «Гибернии» повернулся и оказался в опасной близости к воздушному шлюзу станции.
Я запаниковал:
— Торможение девяносто, один импульс!
Лейтенант Дагалоу выполнила команду, при этом лицо ее оставалось бесстрастным.
Господи, Отец наш Небесный! Я усугубил свою ошибку, отклонив от станции не нос корабля, а корму.
— Торможение два семь ноль. Включить все двигатели!
Экран потемнел, когда орбитальная станция погрузилась в тень нашего корабля.
Зазвучал сигнал тревоги. Изображение на экране неожиданно задрожало. Моя рука судорожно вцепилась в пульт, чтобы удержаться при столкновении, которого так и не последовало.
Заглушая сирену, раздался пронзительный голос Дарлы:
— Потеря герметичности в переднем грузовом отсеке!
— Серьезные повреждения в центральной части корабля! — крикнула миссис Дагалоу.
Главный экран накренился. Голос Дарлы звучал настойчиво:
— Тревога! Повреждение диска! Декомпрессия на втором уровне! — От ужаса меня стошнило.
Командир Хаг повернул ключ на своем пульте управления. Сигнал тревоги исчез, уступив место благословенной тишине.
— Вы убили половину пассажиров, — мрачно сказал он. — Более трети вашего экипажа находится в разгерметизированной зоне, и почти все они, скорее всего, погибли. Ваш корабль вышел из-под контроля. Дыра в корпусе больше, чем носовой шлюз.
Из-за меня корабль получил повреждения большие, чем в свое время «Селестина». Я закрыл глаза, не в состоянии произнести ни слова.
— Встаньте, мистер Сифорт.
Я с трудом поднялся и постарался сосредоточиться.
— У вас все получилось неплохо, кроме посадки, — сказал капитан с добрыми нотками в голосе. — Действовали вы медленно, но установили корабль в нужное положение. Вам не удалось рассчитать свои действия, и поэтому за короткий срок пришлось сделать больше, чем это возможно. В результате вы потеряли корабль.
— Да, сэр. — Я потерял корабль, а вместе с ним и все шансы стать лейтенантом до возвращения на Землю. Он удивил меня.
— Повторите инструкции, Сифорт. Столько раз, сколько понадобится. Надеюсь, на следующем уроке вы сделаете все как надо.
— Да, сэр!
— Вы свободны.
Я тихо вышел. Это был самый плохой день в моей жизни.
— Не хочу говорить об этом, Аманда. — Она сидела, забравшись с ногами на кровать в своей просторной каюте на первом уровне, а я устроился на полу рядом.
У меня не было вахты, а корабельные правила не запрещают офицерам общаться с пассажирами. Флотские власти благоразумно разрешили то, чего нельзя предотвратить.
— Ники, каждый совершает ошибки. Не мучь себя, в следующий раз сделай лучше. И все.
Я с горечью ответил:
— Вакс и Алекс сажают корабль и остаются в живых. А мне, старшему гардемарину, это не удалось.
— Все у тебя получится, — успокаивала она меня. — Надо только еще немножко поучиться.
Я не сказал ей, как лейтенант Казенс будет муштровать меня, чтобы подготовить к следующей тренировке. Хорошо, если под конец я не забуду, как надо одеваться. Эта мысль вызвала отвращение, и я содрогнулся, словно от боли. Вообше-то я не паникер, а к некоторым вещам отношусь по-философски. Иначе мне не удалось бы окончить Академию. Но отвечать за жизнь других людей выше моих сил. С этим мне никогда не справиться.
С угрюмым видом я перебрался с пола на стул:
— Извини, что докучаю тебе своими проблемами, Аманда.
— Ну, Ники, не валяй дурака. Мы ведь друзья. — Да, друзья. А мне хотелось бы большего. Но она равнодушна ко мне. Может быть, из-за этой разницы в возрасте? Ведь я моложе ее на целых три года! — Не понимаю, зачем мучить гардемаринов подобными тренировками? Для этого существует пилот.
— За корабль в ответе командир, — принялся я терпеливо объяснять. — Всегда. Пилот Хейнц, как и главный инженер, и доктор, не строевой офицер.
— Как это понимать?
— Они не занимают командных должностей. Если заболеет командир, командование кораблем примет на себя первый лейтенант, лейтенанта может заменить миссис Дагалоу, а ее — лейтенант Мальстрем.
— Но причаливать корабль все равно будет пилот. Не могут же заболеть или умереть все сразу.
— Пилот не будет нести полной ответственности. Это не его корабль.
— Все равно глупо ожидать, что мальчишки, которые еще вчера были кадетами Академии, знают, как надо летать на корабле.
— Как надо управлять кораблем.
— Не все ли равно? Ты знаешь, что я имею в виду.
Я постарался объяснить:
— Аманда, мы должны научиться исполнять обязанности лейтенанта и командира. Поэтому без тренировок не обойтись.
— И все-таки это глупо, — упрямо повторила Аманда. — И жестоко.
Я не стал возражать.
3
— Сделай потише, Алекс. — Я собирался спать. Весь день мне не везло, и сейчас я был зол.
— Виноват, мистер Сифорт, — Алекс быстро убавил звук своего головида.
Алекс был всего на год моложе меня. Стройный, гибкий, с хорошим характером, компетентный — он обладал всем, чего мне так не хватало. Вот только музыку он любил современную, квакающую. А мне больше нравились композиторы-классики, такие как Леннон, Джэксон и Бидербек.
Я пожалел, что вел себя грубо, но в то же время возблагодарил Бога за то, что старший и могу приказывать. Необязательно, конечно, быть старшим, можно и без этого справиться, но так гораздо удобнее. В качестве старшего я ложился спать, когда хотел, завтракал и обедал в первую очередь. Предполагалось, что я контролирую подчиненных, находившихся в одном со мной кубрике. Впрочем, я понимал, что мой авторитет, мягко выражаясь, не очень высок.
На судне Военно-Космического Флота гардемаринов не подбирали по совместимости. Были это новички, только что окончившие Академию, или люди, уже прослужившие несколько лет, предполагалось, что жить и работать они будут без особых конфликтов. По корабельному уставу поддерживать дисциплину в кубрике входило в обязанности старшего гардемарина, но по традиции за остальными сохранялось право неповиновения. И тогда двое могли одолеть одного. Столкновения в этой ситуации были неизбежны и требовали разрешения, поэтому офицеры смотрели сквозь пальцы на царапины, подбитый глаз или синяки у гардемарина.
Между мной и Ваксом Хольцером установилось молчаливое согласие: друг друга мы не трогали, в то время как других гардемаринов он буквально терроризировал. Однако я не демонстрировал ему свое превосходство как старший по званию, потому что знал, что получу отпор. Я даже игнорировал, хотя и с трудом, его привычку называть меня фамильярно «Ники». В остальном же мы избегали любых экспериментов на выживаемость.
Вакс зашевелился, открыл один глаз и посмотрел на Алекса. Я надеялся, что все обойдется, но он буркнул:
