- Меня нет дома - кто бы ни звонил, хорошо?
- Без всяких исключений? - спрашивала Кира, имея в виду "звезду".
- Без всяких, - говорил Вадим и закрывался в своем кабинете.
И она знала, что он пишет. Не тексты - их он писал, где придется: на кухне, в спальне, лежа головой у нее на животе, в столовой между котлетами и десертом. Но стихи он всегда писал только в кабинете, отгородясь даже от нее плотно закрытой дверью. Это, как запой, могло продолжаться по нескольку дней подряд, и по лицу мужа Кира догадывалась, что результат не устраивает его самого и что в конечном итоге он использует этот материал для новой песни. Она жалела Вадима: покупала в "Норде" его любимый торт с меренгами, играла для него Моцарта и даже терпела его закадычного друга Алика.
Уж этот Алик, автор "антикварных" хохм, которыми блистал на эстраде Санек... Кире он всегда был неприятен, этот его дружок: до того сладкий, что даже липкий.
- Ну что у вас с ним общего? - сердилась Кира.
- Как - что? - отшучивался Вадим. - Алик - мой собрат по перу!
- Не удивлюсь, если он никогда не слышал, кто такой Сомс Форсайт, твой "собрат"...
- Понятия не имеет, - соглашался Вадим. - И даже не догадывается о существовании некоего Джона Голсуорси. Ну и что?
- Как "ну и что"? - терялась Кира. - Тогда о чем же вы с ним говорите?
- О... другом, - неубедительно объяснял Вадим и сразу раздражался. Отстань, пожалуйста, я же тебя не спрашиваю, что у тебя общего с Верой!
- Мы с Верой очень разные, - соглашалась Кира, - но она - подруга детства, это совсем другое!
Черт с ним, с Аликом! Имелись у них и настоящие друзья... например, Медведевы.
Саша Медведев, чтец филармонического отдела, декламировал с эстрады Пушкина и Маяковского, а в узком кругу - Ахматову, Пастернака и Мандельштама. Его жена Леля к искусству никакого отношения не имела: она преподавала физику в средней школе, но это была самая поэтическая женщина из всех, кого знала Кира, - качество, трудно поддающееся определению. Прическа, вернее ее полное отсутствие, манера одеваться, тихий голос - все в ней было особенное, свое собственное. Когда Саша читал стихи, она слушала, полузакрыв глаза и обнажив в полуулыбке плотную подковку зубов, и вид у нее был отсутствующий. И все время они старались коснуться друг друга: она клала свою маленькую руку на его колено, или он поглаживал ее тонкую шею - там, где на нее падали сзади небрежно заколотые волосы, или они просто держались за руки. Медведевы приходили, и для Киры наступал рай на земле... Она любила эти вечера еще и за то, что они возвращали ей ощущение близости с Вадимом, той кровной близости, какой она ни к кому не испытывала до него. На этих домашних вечерах Кира садилась за рояль и по просьбе Вадима пела старинные английские баллады. (Кстати, он сам и разыскал их для нее.) На столе горела свеча, другую, стоя рядом, держал для нее Вадим, освещая ноты... Кира пела на английском языке, и от ее нежного слабого голоса, чуть закинутой русой гладко причесанной головы, живого звука рояля и непонятного смысла на глазах Лели выступали слезы.
Гости уходили, а Вадим приносил из кабинета папку со своими ранними стихами и читал их только для нее одной. Потом они тушили свечи и ложились; и ради этого вечера и сменяющей его ночи Кира терпела все, что приходило им на смену.
И еще они любили встать не рано утром, не спеша позавтракать в светлой кухне чашкой крепкого кофе и яичницей с гренками и выйти на улицу без каких-нибудь определенных планов - недаром они оба были страстными любителями досуга. Заходили в кино посмотреть новый фильм, потом просто бродили по городу, забредая в свои любимые уголки, или шли в Эрмитаж и, переходя из зала в зал, подолгу стояли в коридоре у высокого окна, любуясь Невой... Вечер чаще всего заканчивался в дорогом ресторане - они могли себе это позволить.
Болезнь давала ремиссию, и, вопреки здравому смыслу, Кира надеялась, что она прошла совсем. Один из таких периодов совпал с ее беременностью, и Кира вдруг решила оставить ребенка. Вадиму она пока не говорила, сначала сама привыкая к этой мысли. Она его оставит - пусть будет... По ее подсчетам шел уже третий месяц, поташнивало, сперва натощак, а потом - после еды, но она не подурнела; наоборот, что-то такое появилось в глазах, как будто они подсвечивались изнутри, даже мать заметила и спросила:
- Что это у тебя с глазами? Аж светятся в темноте... как у кошки.
Кира недолго светилась: в одно действительно прекрасное зимнее утро, когда Вадим был в отъезде на Всесоюзном конкурсе вокалистов, в дверь неожиданно позвонил Алик...
Они сидели на кухне, и она поила его кофе с остатками нордовского торта, а за окном, как на новогодней открытке, мелкими ровными хлопьями сыпал снег. Алик, манерно отставив мизинец, отхлебывал из ломоносовской чашки с петухами и рассказывал. Подробно, с указанием имен и дат, доводил до ее сведения все еще не известные ей похождения Вадима. Среди прочих было упомянуто имя поэтической Лели Медведевой...
- Вы не поверите, Кира, как он неразборчив! - Алик взял салфетку и аккуратно промокнул губы. - То есть иногда просто диву даешься...
Кира катала по скатерти крошки и молчала.
- Вас, наверное, удивляет - почему я вам все это рассказываю? поинтересовался он. - Да просто мне надоело исполнять при нем роль дуэньи и покрывать его милые шалости. Кроме того, могут быть неприятности: боюсь, что некоторые его дамы... э-э, еще моложе, чем выглядят. - Он выжидательно посмотрел на нее и покачал головой: - Уму непостижимо: зачем, имея такую жену, как вы... женщину с большой буквы...
- Что - бабу не поделили, собратья? - перебила его Кира и поднялась из-за стола.
Алик пожал плечами, улыбнулся и тоже встал.
- Не совсем так, вернее, совсем не так, - ничуть не смутившись, сказал он. - Но, можете мне поверить, у меня есть свои веские причины. - Поклонившись, он вышел из кухни; не спеша одел перед зеркалом в прихожей свою шикарную дубленку, и она закрыла за ним дверь.
В тот же день, не дожидаясь возвращения Вадима, Кира собрала чемодан и уехала к матери.
Аборт она не сделала случайно: в день, когда ей нужно было ложиться в клинику, вдруг подскочила температура, и мать велела:
- Не будь идиоткой - могут быть осложнения. Не горит... Я не считаю, что у тебя есть основания для развода...
- Мама!
- Я так не считаю, но ... в любом случае, если ты что-нибудь там повредишь, то, спрашивается, кому ты будешь такая нужна?
Кира обещала подождать, пока спадет температура, а тем временем мать позвонила Вадиму в Юрмалу и сообщила ему о ребенке.
- Я думаю, ты должен знать, - сказала ему мать. - Не хочу вмешиваться в ваши отношения, но твой Алик форменная сволочь...
Первым же рейсом, не дождавшись окончания конкурса, Вадим прилетел в Ленинград, и они снова "выясняли отношения"... Вадим построил свою защиту на ирреальности происшедшего.
- Как по-твоему, - вопрошал он, - Алик - это тот человек, которому можно верить?
- Не мог же он взять и все придумать, так не бывает.
- Ты недооцениваешь Алика... как раз мог.
- Но если ты оцениваешь его по достоинству - как же ты мог с ним общаться? - спросила Кира.
- Погоди, не сбивай... вот ты говоришь, Леля Медведева - ты что, не знаешь, какие у них взаимоотношения с Сашей? Уж ты-то знаешь! Значит, это ложь. А если предположить, что здесь он соврал, то почему он не мог с таким же успехом соврать и во всем остальном?
- Зачем? - не могла поверить Кира.
- Ну, это длинная история... можешь не сомневаться, у него были свои причины! Как-нибудь я тебе расскажу...
Причины, действительно, были, точнее - причина: одна балерина из кордебалета, которую Вадим не хотел уступить "собрату".
Аборт Кира так и не сделала... Так что в итоге своим появлением на свет Натка была обязана бабке.
Сцена, завершившая эту драму, смахивала скорее на фарс. Через два месяца после примирения Кира уехала в Ригу на гастроли; она была на шестом месяце беременности, но этого почти не было видно. Вернулась она раньше, чем предполагала, на целых три дня - классическая ситуация из анекдотов Санька, с той разницей, что там из командировки неожиданно возвращался муж. Правда, она позвонила Вадиму из гостиницы перед отъездом, но не застала его дома. С вокзала она позвонила снова, и опять никто не снял трубку. Поднявшись к себе на третий этаж, Кира поставила чемодан на площадку и вставила ключ в замочную скважину. Замок не поддавался... Она вертела ключ и так и этак, не понимая, что дверь закрыта на задвижку изнутри; и, решив, что замок испорчен, уже собиралась спуститься на первый этаж, где жил их сантехник, но в эту минуту за дверью что-то упало и покатилось. "Господи, воры..." - испугалась Кира и в ту же минуту явственно услышала женский смех. За дверью их квартиры смеялась женщина, и, услышав ее смех, Кира поняла. Она повернулась к двери спиной, взяла чемодан и стала медленно спускаться вниз. И не чувствовала ничего, совсем ничего, кроме усталости - такой, что хотелось лечь прямо тут, на каменных ступеньках, и уснуть, и ничего не знать.
