Теперь разведчики залегли за валунами, так как дорогу преградил дзот. Лицо Кошелева сделалось мрачным, глаза лихорадочно блестели. Он понимал всю сложность обстановки. Враг пока не разбит, он отошел в лощину и накапливает силы. А тут еще этот дзот!.. Десант морской пехоты почему-то запаздывает, и, возможно, придется долго сдерживать яростный натиск горных егерей. Сумеет ли устоять против этого натиска горстка моряков, вооруженных автоматами и гранатами?
Он невольно прислушивался к разговору, который вели между собой матрос Земцов и старшина второй статьи Сдобников.
— Еще дадут они нам жару, — ворчал Земцов.
— Если вот так будем ждать у моря погоды, то, конечно, дадут, — согласился Сдобников. — Заткнуть бы им глотку!
— Легко сказать!
— Все очень просто. Главное — подобраться. Уязвимое место у такого дзота — входная ниша, прикрытая толстой железной плитой. Малым зарядом надо сорвать дверь, оглушить егерей, а потом действовать. А то еще, помню, бросали в амбразуры каски, наполненные бензином…
«Пожалуй, он прав… Надо попытаться», — подумал Кошелев. Он не совсем был уверен, что это единственно правильное решение, но времени на размышления не было. Следовало во что бы то ни стало пробиться на западный скат высоты, соединиться с другой группой отряда. А обойти дзот стороной не представлялось возможным.
После короткого разговора с Кошелевым старшина второй статьи Сдобников взял две гранаты, несколько брикетов тола, бутылку с бензином. Он выпрыгнул из-за укрытия и пополз прямо к дзоту. Он полз безостановочно, пули ложились почти у самой его головы. И чем короче становилось расстояние между Сдобниковым и дзотом, тем большее возбуждение овладевало разведчиками.
Вот Сдобников застыл у груды камней. Уж не случилось ли несчастья? Осталось всего каких-нибудь тридцать шагов. Тридцать шагов… Старшина почти достиг цели. Неужели пуля сразила его? Он лежал без движения лицом вниз…
— Пропал Илья! — с горечью проговорил Земцов. — Разрешите мне, товарищ старший лейтенант…
Но Сдобников неожиданно поднялся на ноги. Он сделал несколько шагов по направлению к дзоту… и снова упал.
— Земцов! Живо… — Кошелев помедлил и добавил: — И вы, Лойко.
Матрос Лойко вздрогнул, суетливо ощупал гранаты, почувствовал, как мелко дрожат пальцы. Он краем глаза взглянул на Земцова и успел заметить, что тот ничем не выдает своего волнения. Только чуть наморщил лоб.
— Действуйте!
Земцову и Лойко удалось сравнительно быстро подобраться к дзоту. Не поднимаясь, они забросали амбразуры гранатами и бутылками с горючей смесью. Пулеметы врага стихли. Оставалось лишь найти выходы из дзота и заложить взрывчатку.
На губах старшего лейтенанта Кошелева появилась улыбка:
— Вперед, друзья, вперед!..
Разведчики устремились к дзоту, и в это самое время из-за хребта появились «мессершмитты». Рокот их моторов слился со стрекотанием автоматических пушек и разрывами бомб.
…Андрей Кошелев не почувствовал боли. Он только успел заметить, как брызнуло перед глазами зеленое пламя. Потом сознание заволокло туманом. Бой еще продолжался, но старший лейтенант больше ничего не видел и не слышал. Он не знал также, что из лощины подошли свежие силы егерей. На самой высоте завязалась рукопашная схватка. Мичману Соловьеву, взявшему на себя командование, все время приходилось выкраивать резервные группы, перебрасывать их на самые трудные участки. Он перебегал от одного отделения к другому и там, где людям приходилось трудно, действовал автоматом, как простой боец. К ночи почти весь боезапас был израсходован.
Всего этого не знал старший лейтенант Кошелев…
…Андрей вылез из спального мешка, с удивлением огляделся по сторонам. Нависающий над лагерем экспедиции утес хорошо защищал от ветров. Было тихо. Комолые олени стояли неподвижно, словно окаменевшие. А солнце, целые потоки солнца заливали склон и вершину хребта. Наташа хлопотала у чайника, дым тонкой голубой струйкой поднимался к безоблачному небу. Проводник Уйбан был занят починкой сбруи. Рабочие уже проснулись и сновали по лагерю. Некоторое время Кошелев исподтишка наблюдал за Наташей, потом поднялся, размял затекшие руки и ноги, подошел к костру. Девушка вскинула на него усталые серьезные глаза:
— Проснулся? Так что же будем делать дальше? Продукты на исходе, а до ледников еще два дня пути, не меньше. Может быть, в самом деле послать Уйбана в Оймякон? Просто досадно — так глупо просчитаться…
— Если бы не этот разиня Лойко, все было бы в порядке, — отозвался Андрей. Он вспомнил, как из-за неосмотрительности рабочего Лойко целый тюк с продуктами съехал со спины оленя и сорвался в пропасть. Искать его среди нагромождения скал было бессмысленно, а кроме того, на это ушло бы очень много времени.
Он задумался, потом сказал:
— Черт знает что! Приснится же такое…
Наташа улыбнулась:
— Опять какие-нибудь кошмары? Высота сказывается. Я тоже стала спать плохо.
— Вот именно кошмары. Знаешь, что мне привиделось? Как будто война… Ну и я… где-то на Севере, чуть ли не в Норвегии. А Лойко — матрос. Подводник… Соловьев — мичман, а другие наши рабочие — матросы в тельняшках. Штурм высоты… стрельба, самолеты…
И будто бы меня… убили… Понимаешь?.. Убили! А ты далеко-далеко… здесь. А я там… И до того все реально, что до сих пор сердце вон как колотится…
Взгляд Наташи потеплел, она провела ладонью по его щеке:
— Расстроенное воображение. На этой высоте не такое может померещиться. Ну, а разлучить нас, конечно, ничто не в силах… Если умрем здесь от голода и стужи, то вместе. Помнишь, у Маяковского:
Землю, с которой вместе мерз,Вовек разлюбить нельзя.
Они позавтракали и двинулись в путь.
— Если за той вершиной не найдем озеро, то пошлем Уйбана в Оймякон, — сказал Кошелев.
Они поднимались все выше и выше. В глубоких ущельях лежали густые тени. Тугой ветер рвал одежду. Но Андрей не чувствовал усталости. Рядом была она, его Наташа, маленькая, но сильная, готовая к любым испытаниям.
И когда они поднялись на вершину, то невольно остановились. Там, внизу, что-то вспыхивало и гасло, искрилось, переливалось на солнце.
— Как море! — воскликнул Андрей.
— Это озеро, — тихо произнесла Наташа, прикоснулась к его руке, и он ощутил теплоту ее ладони. — Мы у цели… Там месторождение…
— Мы у цели… — повторил он.
…Утренний ветер шевельнул русую прядь на голове мичмана Соловьева. У взорванной двери дзота лежал матрос Земцов. Ничто не нарушало глубокой тишины, и думалось, что на высоте не осталось ни одного живого человека. Но это было не так. Прислонившись к гранитной глыбе, сидел матрос Лойко и с безучастным видом разглядывал раздробленную ногу. «Пожалуй, придется заводить костыль, — думал он. — Как-то примет Люда меня такого?..» Он вспомнил, как врезался в гущу егерей, размахивая автоматом, и даже почувствовал некоторое самодовольство. Теперь никто не назовет его салагой. Для первого боя он зарекомендовал себя неплохо. А ногу подлечат, обязательно подлечат…
Он бросил взгляд на море и оживился. Наконец-то! Сцепив от боли зубы, подполз к старшему лейтенанту Кошелеву:
— Товарищ старший лейтенант… Наши катера на горизонте!
Кошелев слабо повернул голову, узнал матроса, улыбнулся запекшимися губами, проговорил едва слышно:
— А, подводник… Держись, брат…
Веки его закрылись, по лицу прошла судорога, из разжатых пальцев выпала граната.
— Эй, рус, сдавайся!
Лойко резко обернулся и увидел группу егерей, стоявших у скалы. Они махали ему руками. Видно, им очень хотелось хотя бы одного из разведчиков взять живым. Появление врагов нисколько не удивило Лойко: «Все еще не утихомирились, паразиты!»
И перед лицом новой опасности он внезапно обрел душевное равновесие, уверенность в самом себе. Отступать некуда, просто некуда. Ну и пусть… Он подобрал с земли гранату, встал во весь рост, ухмыльнулся и крикнул:
— Идите сюда, погань! Не бойтесь.
Он высоко поднял руки над головой, чтобы показать этим егерям, что им не следует опасаться одного-единственного и притом покалеченного матроса.
Пока они несмело подходили, все еще боясь подвоха, Лойко в уме отсчитывал последние секунды, которые отделяют удар бойка по запалу от взрыва. На последней секунде он сделал шаг к своим врагам и бросил гранату себе под ноги.
…Командующий, уже пожилой, немного грузный человек с мощной седеющей головой, огляделся по сторонам, снял фуражку и сказал корреспонденту газеты:
— Мы, кажется, запоздали. А мне так хотелось поздравить его, передать вот эту телеграмму.
— Да и я тоже надеялся познакомиться с этим человеком, — отозвался корреспондент. — Даже не верится, что он погиб.
