называли «большая зала», забили двенадцать. Нет, я не умел определять время, но знал, что родители и брат должны вернуться, когда толстая короткая стрелка будет стоять где-то вверху круга. Но с учетом того, что дороги сырые, они могли задержаться в пути. И я даже с удовольствием представил, как они увязнут в какой-нибудь глубокой луже, и лошадь не сможет тронуться, как они будут скользить по размякшей земле, все грязные и мокрые, пытаясь вытолкать повозку. Тогда у меня было бы еще немного времени, но нет, вскоре Орик залаял на особый манер, означавший, что прибывают свои. Мой волшебный мир рухнул. Я машинально запихнул книгу под кофту, намереваясь стащить ее, но тут же осадил себя и вернул ее на место, так как брат наверняка бы заметил пропажу. Потом побежал к своей лестнице на чердак и запрыгнул с бешено колотящимся сердцем в кровать. Я должен был снова стать прежним мальчишкой-пастухом, глупым и необразованным. Хотя я уже знал, что скоро все изменится.
Заглянула мать, справиться о моем самочувствии. Я, насколько мог, успокоил дыхание, и, легонько покашливая, сказал, что уже чувствую себя немного лучше.
– Как прошла служба в церкви? – спросил я. – Что говорил отец Виттий?
– Сегодня он рассказывал нам об отроке Варфоломее, – улыбнулась мать, смотря куда-то в окно.
– И что же отрок Варфоломей?
– Это был мальчик, примерно такого возраста, как и ты. Ему плохо давалась грамота, и однажды в поле ему встретился один старик, который оказался святым. Старик помог Варфоломею в изучении грамоты, он благословил его, и Варфоломей со слезами молил, чтобы поселился старец в доме родителей его. В доме старца накормили, и он сказал, что бог дарует Варфоломею знания, чтобы он прославлял его.
– Он со слезами молил, чтобы старец поселился в доме родителей его? – повторил я, пребывая в оцепенении.
– Да, – легонько кивнула мать, – так и сказал: «Со слезами молил». А что ты так заинтересовался? Жалеешь, что не пошел?
– Да, жалею, – ответил я, и мать ласково потрепала меня по голове. Когда она собиралась уже уходить, я спросил: – Мама, так значит, святые все же есть?
– Наверное есть, но я их не встречала.
Как только мать вышла, мысли безумным вихрем пронеслись у меня в голове: что если тот старик был святым, а я так нехорошо с ним разговаривал? Что если он проверял меня, насколько я добрый и милосердный, а я чуть не нагрубил ему и даже не подумал дать ему приют? Краска стыда залила мое лицо. Как я мог плохо думать о том, кто может творить такие чудеса! Ведь грамота не может быть от лукавого.
Я больше не мог лежать на чердаке, мне нужна была книга, и я знал только одного человека, который мог бы мне ее одолжить. Это был тот самый грузин, дом которого стоял возле старого тополя.
В прошлом году, когда я прогуливался с Ориком, я увидел смуглую темноволосую девочку, игравшую в тряпичные куклы возле покосившегося забора маленького ветхого дома. Я знал, что в том доме давно никто не жил, и с удивлением смотрел на девочку. Она тоже с любопытством поглядела на меня и помахала рукой. Так я познакомился с Софико, младшей дочерью грузина Ладо. Софико же познакомила меня со всей своей семьей, и с тех пор я, когда улучал время, приходил в гости к их дружной семье. Я знал, почему они жили обособленно, и почему мой отец и остальные жители недолюбливали их. Они были слишком ярким и жизнерадостным пятном в наших серых и скучных Холмах.
В семье Ладо было четверо детей: семнадцатилетний Тито, потом Тина, Софико моего возраста, и самым маленьким был Мамука пяти лет. Глядя на них, я узнал, что братьям и сестрам не обязательно враждовать и ссориться, что отцу или матери не обязательно выделять кого-то одного из них, ведь их любви хватит на всех. И самым необычным для меня было то, что все дети, за исключением, конечно, маленького Мамуки, ходили в школу.
Как быстрая тень пробегающего по холмам облака, я прошмыгнул до прихожей, запрыгнул в свои старые калоши, накинул прорезиненную куртку и ускоренным шагом направился в сторону дома Ладо. Ноги увязали в размокшей дороге, комки грязи отлетали и норовили залететь внутрь, и уже скоро я почувствовал, как по моим голым пяткам и пальцам размазываются сырые и противные комки земли.
– Дядя Ладо! – закричал я через забор. – Дядя Ладо!
В дверях дома скоро показалась высокая фигура мужчины.
– Иларий, что случилось? – обеспокоенно спросил он.
– Дядя Ладо, у вас же есть книги? – я решил не церемониться.
– Книги? – брови грузина удивленно поползли вверх. – Есть, а что?
– Дайте, пожалуйста, одну, любую, почитать. Мне просто почитать! – я готов был упасть прямо в грязь и умолять его.
– Почитать? Да ты же не умеешь читать или научился?
– Научился, дядя Ладо, научился!
– Да не кричи ты так, я же не глухой, – он радушно улыбнулся. – Раз научился, значит, найду тебе книгу. Пойдем в дом. Я уж-то думал, война началась.
На пороге, когда я снял свои калоши, он с укоризной покачал головой, увидев мои грязные ноги, и заставил вытереть их мокрой половой тряпкой.
– Так, какую бы тебе дать, – сказал он, озадаченно стоя возле шкафа с книгами. – Дам-ка я тебе самую лучшую и интересную книгу, мою любимую. Только смотри, к ней нужно относиться бережно, – он ухмыльнулся в черные пышные усы, ласково потрепал меня за волосы и протянул книгу с изображением тигра.
– Ух ты, с картинками! – я ликовал. Но как только я взял книгу в руки, случилось что-то плохое: знаки красного цвета, выдавленные на обложке, не слились в слово. С замиранием сердца и с болью в глазах, открыв первую страницу, я уставился на серый лист. Там было также – черные, выстроенные в ряды загогулины, не имевшие для меня никакого смысла. В тот момент я ощутил отчаяние сравнимое с полной потерей зрения. Лихорадочно я переворачивал страницу за страницей, и везде было одно и то же – ужасающее непонимание.
– Что-то не так? – спросил испуганно Ладо. – Тебе она не нравится?
– Нет, мне очень нравится ваша книга, спасибо большое, – я вытер нос рукавом курки и почувствовал, как щемящая досада все сильнее охватывала меня, что вот-вот я мог расплакаться.
–Тогда что случилось?
– Я… я нечаянно. Мне она уже не нужна.
– Но почему?
– Потому что я не умею читать. Простите меня, что побеспокоил вас. Я просто думал, что научился. Я пойду.
Засунув свои голые ноги
