Шуйга нашел единственный недостаток у этого решения — оно было слишком смелым. И, спускаясь с крыльца, особенно остро этот недостаток ощущал.
На лице Десницкого, разумеется, не дрогнул ни один мускул… Он предложил Шуйге поспать (!) в оплаченном номере до полудня, потому что вести машину, проспав самое большее три часа, будет тяжело. Шуйга гордо отверг это предложение — в номере с однажды выбитой дверью он бы не уснул и на секунду. Он и есть не собирался, потому что самое простое орудие убийства в этом городе — толпа озверевших с похмелья православных хоругвеносцев. И согласился пойти в открытую уже дешевую столовку только потому, что с серьезным беспокойством ждал мига, когда придется повернуть ключ в зажигании.
Заглянув в меню столовки, Десницкий просветлел — Шуйга не сомневался, что от увиденных там цен на мясные блюда. Но когда начал читать, и сам едва не расхохотался на всю столовку: первым пунктом значились пельмени «Благолепные».
— Наш последний завтрак мог бы быть и получше… — кашлянул Шуйга. Собственно, кроме пельменей, утреннее меню включало в себя только манную кашу и омлет.
Десницкий шутки, как всегда, не понял.
— Хочешь, пойдем в кафе?
— Нет, спасибо.
Зато цены были не православные, а коммунистические. Пельменей из почти постного мяса (в смысле содержания сои, а не отсутствия жира) съели по две порции, добавили к ним омлет и запили все это чаем, сваренным в кастрюле.
«Козлик» пока стоял на месте.
Девушка на ресепшене на этот раз посмотрела с отвращением и на Десницкого тоже, да с таким, что Шуйге захотелось приобнять того за талию и погромче шепнуть в ушко какое-нибудь нежное слово. Чтобы у нее совсем не осталось сомнений.
Из незапертого номера пропал только шерстяной свитер Десницкого (ручной вязки, с кельтским орнаментом), все остальное вроде бы осталось на месте. Да и брать, в сущности, было нечего. Десницкий расстроился — мама вязала. Нет, конечно, ни один мускул не дрогнул, но в глазах светилась щенячья такая тоска. Зато постиранные носки так и висели в туалете на змеевике.
— Вот православные! Заповедал же Господь: не укради! — покачал головой Шуйга.
— Не согрешишь — не покаешься, — проворчал Десницкий.
— Так ведь не у тебя побежит прощенья просить, а у Господа Бога. И, замечу, Господу Богу свитер при этом возвращать не обязательно. Удобно.
— Знаешь, я только сейчас задумался… — Десницкий присел на кровать. — Я всегда считал, что это мы в резервации отрезаны от них. Ну, что позвонить сюда нельзя, через инет связаться. А теперь понял: это же они отрезаны от нас. И от мира вообще.
— Ну да, — пожал плечами Шуйга. — А как иначе? Сделать страну православной нетрудно, а вот удержать ее в православии…
— Нет, это не для того сделано. Удержать страну в православии можно только силой, лагерями, хоругвеносцами, казачьими нагайками. А это… защита их религиозных чувств от оскорблений. Реальный мир в самом деле оскорбляет чувства верующих, это не шутка вовсе.
Если бы верующие узнали, что в резервации можно оставить у магазина не пристегнутый замком велосипед и бросить машину с ключом в зажигании, это оскорбило бы их особенно сильно. Им говорили, что альтернатива православию — однополые браки, стяжательство и вообще полная моральная деградация, а на деле выходило иначе. Есть от чего прийти в негодование.
— Реальный мир порождает в них когнитивный диссонанс, — осклабился Шуйга.
— Ладно, собираемся, — крякнул Десницкий, аккуратно убирая выстиранные шмотки в полиэтиленовый пакет.
«Козлик» стоял под дождем, такой родной, домашний…
— А давай вон того мужичка попросим «козла» завести? — Шуйга посмотрел на Десницкого с надеждой.
— Это было бы… непорядочно, — ответил тот, снова не оценив шутки. Подумал немного и добавил: — Скорей всего, он не взорвется. Но хочешь, я заведу?
Конечно, глупо было бы умереть вдвоем, но… стоять и смотреть, как Десницкий взлетит на воздух вместе с «козликом»?
— Ты не умеешь, — усмехнулся Шуйга.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Десницкий первым открыл дверь и сел в «козлик», нарочно качнув его посильней.
— Вылезай, — велел Шуйга, открыв свою дверь.
— Какого черта? — не понял Десницкий.
— Я сказал, вылезай. Я никуда не поеду, пока ты не выйдешь.
— Уверен? — на лице Десницкого снова отразился когнитивный диссонанс. Он тоже понимал, что подорваться вдвоем нет никакого смысла, и тоже не хотел смотреть на взрыв со стороны.
Здравый смысл взял верх над дешевым пижонством: Десницкий выбрался из салона и отошел к дверям гостиницы. А мог бы и спрятаться за дверьми, но на этом Шуйга настаивать уже не стал. Вряд ли в машину имеет смысл закладывать большой заряд — просто не хотелось, чтобы Десницкий смотрел.
Вообще-то страшно было, ладони вспотели.
— Эх, был бы верующим — перекрестился б, — пробормотал себе под нос Шуйга, отчетливо понимая в этот миг, что вряд ли крестное знамение настолько сильное колдунство, чтобы противостоять процессу детонации, равно как и законам физики вообще. В причинно-следственные связи, которые управляют случайностями, он верил гораздо крепче.
Ключ повернулся в зажигании непривычно легко — наверное, оттого, что был слишком сильно сжат двумя пальцами. Мотор приятно зачавкал и хорошенько рыкнул, когда Шуйга нажал на газ. Десницкий помялся еще немного и направился к «козлику».
— Спасибо, — бросил он, садясь в салон.
— Да на здоровье, — хмыкнул Шуйга, трогаясь с места.
Их остановили сразу же, как только «козлик» вырулил на центральную улицу. Неторопливо проверили документы, заглянули в багажник, осмотрели аптечку, но штрафовать не стали. И вообще, вели себя предельно корректно, будто и не видели синих паспортов. Шуйга решил, что Десницкий, может, и не параноик, но все равно это заразительно — подумалось, что проверка была какая-то странная.
По городу он ехал внимательно, осторожно, ревностно соблюдая правила — и понимал, что от этого ничего не зависит. Машин на улицах почти не было — субботнее утро есть субботнее утро, — а потому каждого, кто пристраивался в хвост, было удобно подозревать в злонамеренности.
Особенно злонамеренной показалась груженая фура, выехавшая позади «козлика» из города.
— Может, остановимся, пропустим его? — спросил Шуйга.
Десницкий посмотрел удивленно, а может даже и насмешливо.
— Бессмысленно. Лобовое столкновение верней удара в зад, — ответил он, подумав. И добавил: — Да расслабься ты. Чему быть, того не миновать.
— Не скажи. Я, пожалуй, тоже пристегнусь.
Если бы «козлик» мог выдать больше ста двадцати, Шуйга попытался бы оторваться, но идущая следом «Вольво» очевидно имела гораздо больше возможностей.
Дорога пошла в гору и вскоре выскочила из леса — со всех сторон открылась серая туманная даль, живописная, но унылая до слез.
— Красиво, — сказал Десницкий.
— Чего?
— Я говорю: красиво. — Он помолчал. А потом произнес медленно и тихо: — И здесь она, и там она, она везде одна — моя прекрасная страна, несчастная страна…
Шуйга не стал смеяться, но очень хотел. Стихи, значит, мы тоже цитировать умеем, хоть и неточно. Родину, стало быть, любим…
— Мне больше нравится «И поет мой рожок про дерево, на котором я вздерну вас», — добавил он почти серьезно. — А лучше так: «Кишкой последнего попа последнего царя удавим». А? Не хочешь?
Дорога спустилась на дно туманного пейзажа и снова рванулась вверх чуть не по-над обрывом.
— Я не кровожадный, — усмехнулся Десницкий и замолчал, любуясь местными красотами.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Эх, насколько же легко быть богом, когда мир Полудня не свернут, маленький и жалкий, до отдельно взятых резерваций посреди беспредельного Арканара! Шуйга почему-то вспомнил видеоролик, где в новой столице торжественно, именем Христовым, ломали мраморные статуи Летнего сада, изображавшие поганых богов и голых богинь. Хорошо Десницкому — он не кровожадный…
