Тогда и именно в этом кругу сформировались образцы ученых и учителей постоянно живой традиции польской науки и просвещения, продолжающейся до сегодняшнего дня. Это поколение Коллонтаев, Снядецких и Сташицев создало и укрепило в польской культуре образцы научной добросовестности, верности истине и одновременно примеры того, как надо заботиться о судьбах народной культуры. Следует также обратить внимание на то, что это было первое в истории Польши поколение ученых, которое развивало науку на польском языке. Следовательно, этому поколению принадлежит заслуга создания польского научного языка.
Коллонтай с самого начала выступил как ученый, методически осуществлявший работу по выработке собственных приемов и методов научного исследования. В программных принципах его реформы нашли отражение новаторские идеи. Краковский (Ягеллонский) университет был призван стать важным звеном (в том числе и административным) структуры всей высшей школы, местом формирования преподавательских и профессиональных кадров для страны, а также центром организованной научно-исследовательской работы. Назначение университета Коллонтай рассматривал с точки зрения просветительского понимания роли науки и школы в общественной жизни. Обосновав роль науки, ее общественное призвание, Коллонтай уже в начале своей творческой деятельности выступил не только как новатор, но и как зрелый теоретик. Это достоинство Коллонтая высоко оценили его современники, в частности Я. Снядецкий, что показывается в работе М. Хамцувны (см. 43, XII–XVIII).
К сожалению, не слишком много осталось сведений об обучении самого Коллонтая в период, предшествовавший его вступлению на арену политической жизни. Мало что можно было бы добавить к тем сведениям о его образовании, которые уже изложены во введении. Хорошо известно только, что он получил основательное образование в области правовых наук, истории и философии. Во время пребывания в Италии Коллонтай имел возможность познакомиться ближе с французской и итальянской просветительской литературой; очевидно, там же он столкнулся с сочинениями физиократов, доктрина которых оказала довольно сильное влияние на его собственную философию.
Удивительным является тот факт, что, оказавшись в Кракове на поприще реформаторской деятельности, Коллонтай находит силы и время для проведения собственных научных исследований. Уже тогда он начал систематически собирать материал по истории науки и школы в Польше. В результате он основательно исследовал университетские архивы и составил акты и дневники, образовавшие полноценный материал по истории Краковской академии. Эти материалы, собранные «в четырех толстых томах, in folio», как писал он Я. Снядецкому, затерялись во время его заключения в австрийских тюрьмах, и позднейшие их поиски оказались безрезультатными. По той же причине не появилось и задуманное им сочинение об «истории наук» в Польше. Но даже то, что сделал Коллонтай в этой области, обеспечило ему имя одного из главных создателей польской историографии науки и школы, где его влияние сказывается и до сегодняшнего дня. Если добавить, что будущий автор «Физическо-морального порядка» проявлял также интерес к минералогии и геологии, то можно представить более или менее полную картину его научного творчества.
После отъезда из Кракова Коллонтая полностью захватила на целый ряд лет интенсивная и бурная политическая, публицистическая и государственная деятельность. Но даже и в этот период, а затем во время его заточения в австрийских тюрьмах Коллонтай продолжал обширные исследования в области права, истории, философии и экономики, о чем свидетельствует его публицистика. В последнее десятилетие своей жизни (1802–1812) Коллонтай снова вернулся к просветительской и научной деятельности (создание Кременецкого лицея, вторая реформа Краковской академии уже в период существования Варшавского княжества).
Таким образом, Коллонтай был ученым-энциклопедистом, оставившим самостоятельное наследие во многих областях научного знания.
Эту сторону его творчества следует особенно подчеркнуть, поскольку она зачастую нивелировалась либо вообще опускалась некоторыми представителями буржуазной историографии. Причиной этому было то, что «мастер политических дел» не соответствовал мелкобуржуазному идеалу кабинетного ученого. В качестве недостатка ему вменялось то, что он страстно включался в политические битвы своего времени и это якобы снижало ценность «чисто научных» его поисков и решений (см. 48, 123).
Конечно, следует согласиться, что политическая и публицистическая деятельность Коллонтая мешала его научному творчеству, но вместе с тем это влияние иногда было решающим в его теоретическом новаторстве. В частности, его творческие философско-исторические концепции были отчетливым результатом его активного включения в ход исторических событий. Конечно, можно указать на такие черты его взглядов и научных концепций, которые потеряли свою ясность и теоретическую последовательность вследствие недостаточной приближенности автора к исследуемым явлениям. Но в целом практическая деятельность Коллонтая расширила круг его наблюдений и опыта и способствовала многосторонности его интересов, обеспечив ему удобную позицию для глубокого проникновения в предмет исследования.
При современном разделении наук и далеко зашедшей специализации Коллонтай удивляет разнообразием своих интересов и самостоятельными достижениями в отдельных областях знания, которые своей ценностью и значимостью выходили неоднократно за рамки тех научных перспектив, которые были очерчены его временем. Главной сферой научного творчества Коллонтая были, конечно, общественные науки. Но он отнюдь не ограничивался какой-нибудь одной из этих дисциплин. Его научные достижения принадлежат сегодня к ценной традиции многих общественных наук. Польская наука о государстве и праве нашла в нем достойного продолжателя идей Анджея Ф. Моджевского, что аргументированно показано, например, в одной из работ исследователя эпохи Просвещения, и в частности творчества Коллонтая, К. Опалека (см. 72). В тесной связи с этой наукой (впрочем, иногда не разграничивая отчетливо предмета права от предмета морали) Коллонтай развивал систему этики, которая была изложена в работе «Физическо-моральный порядок». В области политической экономии, восприняв ряд идей французских физиократов, Коллонтай вместе с тем подверг критике эту экономическую школу, провозглашая, что труд и человеческая рука являются в такой же степени, как и природа, источником общественного богатства, что не только в сфере сельского хозяйства и добывающей промышленности, но также и в ремесленничестве и перерабатывающей промышленности труд работника создает новые стоимости. «Коллонтай говорит здесь именно то, что должна была в дальнейшем развить классическая политическая экономия», — напишет впоследствии выдающийся польский марксист Юлиан Мархлевский (70, 111).
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
