впиваются в обод руля.
– Это неправильно. – Тихо говорит Эмилия, отворачиваясь к окну.
– Я рад, что ты спишь спокойно ночами.
– Потому, что я ни в чем не виновата! И ты тоже! – Не выдерживает она. – Хватит уже наказывать себя за то, чего не совершал!
Я бью по тормозам. Машина останавливается у обочины.
– Выходи.
– Кай, прости, милый. – Эмилия тянется ко мне. – Не знаю, что на меня нашло.
Эта девушка просто шикарна, у нее идеальная фигура, красивое лицо. Равных ей в городе нет. Она могла бы не растрачивать себя на такого, как я, но все равно делает это. Поэтому остатки моего уважения к ней растворяются в придорожном тумане.
– Все нормально. – Выдыхаю я, не глядя на нее. – Я не злюсь. Просто иди домой, а я поеду к себе.
– Но я могла бы поддержать тебя…
– Не стоит. У меня все в порядке.
Мои пальцы смыкаются и размыкаются на руле. Боясь, что напряжение хлынет через край, Эмилия послушно вылезает из машины.
– Как хочешь! – Она хлопает дверцей.
Я срываю автомобиль с места.
Мне не жаль ее. У нас давно все разладилось, если честно. А общие секреты делают совместное пребывание практически невыносимым. Если эта девушка будет рядом, мы вместе полетим в темную пропасть. В одном она права: я намеренно уничтожаю себя. Внутри меня та же чернота, что и снаружи.
* * *
– Какое счастье, сынок, ты пришел! Я чуть с ума не сошла! – Мать стискивает меня в объятиях, едва я переступаю порог. – Где ты был?
В квартире пахнет жареной картошкой, луком и табачным дымом. По ясной причине Эмилия никогда не переступала и не переступит порог моего жилища – я не собираюсь ее пугать.
Все мои нынешние друзья из другого мира: из того, где не бывает неоплаченных счетов, долгов по коммуналке, старых скрипучих деревянных полов и крикливых соседей, входящих без стука, когда им вздумается. Наша квартира – настоящий проходной двор, и Эмилии незачем было знакомиться с изнанкой моей жизни, ей хватало и странного запаха, исходящего временами от моей одежды – запаха бедности.
– Телефон остался в машине, мам. Не видел пропущенных.
– А это еще что? – Она отрывается от меня и оглядывает мое лицо.
– Это… так, вчера на игре.
– А, ну, не ври мне! – Мать с размаху бьет мне в грудь. – Твой тренер уже третий день телефоны обрывает! Обыскался тебя! Ты знаешь, что можешь вылететь из команды за пропуски?
«Да какая разница».
Я опускаю взгляд и вижу в ее руке мобильный.
– Ты говорила с тренером?
– Да, но я… – Она сглатывает. – Я должна сообщить тебе кое-что.
И в этот момент я замечаю, как опухло и покраснело ее лицо.
– Ты плакала?
– Твой отец… – Мать прижимает телефон к груди.
– А, ты про это. – Внутри меня что-то обрывается. Я отвожу взгляд, скидываю обувь и прохожу в гостиную. – Туда ему и дорога.
– Харри, конечно, вел себя по-скотски, – соглашается она, следуя за мной по пятам, – но все же, ты – его сын.
– Он и не вспоминал об этом. – Я снимаю куртку и швыряю на диван.
– Да, но… Его сбила машина, когда он переходил дорогу от стоянки к своему офису. Представляешь? Какая нелепая смерть.
– Я аж расчувствовался. – Хмыкаю.
– Кай! Так нельзя!
Мне приходится обернуться, что взглянуть ей в глаза.
Мать ниже меня на голову. Годы добавили ей морщин и полноты, но теперь она выглядит гораздо лучше, чем пять-семь лет назад. Нет алкогольной одутловатости на лице, взгляд абсолютно ясный. Если бы не по-дурацки повязанный на голове шейный платок, она выглядела бы гораздо моложе своих лет.
– Что заставило тебя переобуться, мам? Я думал, он сдохнет, а ты и бровью не поведешь.
– Я только что говорила с врачом клиники, где твой папаша испустил дух. – Наконец, мать деловито расправляет плечи. – У его соплячки случился нервный срыв, и ее накачали успокоительными.
– Ты о его дочери? – Я выгибаю бровь.
– Не называй ее так, у Харри был один ребенок, и это ты. – Прищуривается она. – Эта овца и не вспомнила бы, что у него есть и другие родственники, если бы ни обстоятельства.
– Какие?
– Через полтора месяца ей исполнится восемнадцать, а пока этого не случилось, ее грозятся забрать в социально-реабилитационный центр для несовершеннолетних. Разве только… временно не назначить попечителя из числа родственников… – Мать ухмыляется. – Если кто-то выразит такое желание, конечно… И так как Харри удочерил ее, ближайшим родственником ей теперь приходится Хелена.
– И? Разве девчонка не может действовать самостоятельно? Ей же почти восемнадцать?
– Для признания самостоятельности нужно вести предпринимательскую деятельность или работать где-то. Но Мариана сейчас «совершенно убита горем». – Презрительно морщится она. – И пока кто-то не сообщил ей о такой возможности, мы можем взять все в свои руки. – Глаза матери загораются. – Кто-то должен забрать тело из больничного морга и оформить попечительство над девчонкой. Мы с Лео планируем забрать бабку и поехать вместе в столицу: во-первых, она уже практически глухая, во-вторых, ее сын умер, и ей захочется присутствовать на похоронах, в-третьих, она не будет возражать против того, чтобы взять заботу о внучке и пожить с нами в особняке Турунена…
– Можно еще раз? – Хмурюсь я. – Ты собралась жить в его особняке?
– А что такого? – Всплескивает руками мать. – Девчонку отправят с детский дом до совершеннолетия, если не вмешаться! Зачем нам ждать полгода до вступления в наследство на твою долю, если мы можем пользоваться богатствами уже сейчас? Возьмем ее под опеку, въедем в дом, там же половина – наша!
– Есть еще его мать.
– Бабке недолго осталось. – Отмахивается она. – А так, я очень хорошо поговорила по телефону с Марианой. Девочка расстроена и напугана, я пообещала, что мы привезем бабушку и все решим. – Мать победоносно улыбается. – Она уже ждет нас.
– Ты серьезно? – Мне не хочется верить своим ушам. – Да пусть ее забирают в этот детский дом, или как его там! Ей полезно. Меня тоже однажды чуть туда не забрали. – Я мерю комнату шагами, а затем поворачиваюсь к матери. – И вообще. Мне ничего от них не надо! К черту наследство!
– Что? – Ее лицо пунцовеет. – А я? – Она взмахивает руками. – Столько лет лишений, а взамен ничего? Его вторая жена по курортам каталась, пока я донашивала платье, в котором ходила беременная тобой! Она покупала себе украшения, а я в это время ставила заплатки на колготки! Кто мне возместит мои страдания? А?! Я тоже хочу долбанные бриллианты и чертовы Мальдивы! Сколько можно смотреть на других и облизываться? Я тоже
