Устин Пырько ожидал чего угодно, только не этого. Он сел рядом с Моней, вытащил из кармана брюк мятую пачку «Беломора», закурил, выпуская дым кольцами, и, наконец, сказал:
– Знаешь, что полагается за такое?
– Что? – еле выдавил из себя Моня.
– Статья 19 – 325 пункт «б» – разглашение частными лицами сведений, заведомо являющихся государственной тайной. Срок – от трех лет до десяти.
Сказав это, он погасил о лавку недокуренную папиросу, хлопнул Моню по плечу, взял клетку и направился к машине.
За всю свою жизнь Моня Карась так и не научился распознавать, когда эти люди, именующие себя почему-то компетентными органами, шутили, а когда говорили всерьез. Ему казалось, что они существовали в каком-то особом мире, где юмор был тем смешнее, чем больше страху он нагонял на других.
Как бы там ни было, но больше Моня своего попугая не видел. Одни говорили, что клетка с ним какое-то время находилась в кабинете Устина Пырько, который гордился тем, что натаскал Доктора Геббельса отвечать на гитлеровское приветствие так, как учил великий Вождь и Учитель. «Хайль Гитлер!» – кричал майор попугаю, на что получал в ответ: «Наше дело правое, мы победим». Другие утверждали, что попугай был подарен первому секретарю райкома, что он якобы дожил до ХХ съезда КПСС, после которого вернулся к фразе из своего прежнего репертуара и целыми днями твердил: «Сталин капут». Третьи, впрочем, настаивали, что легендарного попугая не было вовсе, что это только один из бобруйских мифов. Однако, если следовать их логике, то можно договориться до того, что не было и тети Баси, и Мони по фамилии Карась, и Устина Пырько, и даже, представьте себе, самого города Бобруйска. А вот это уже, извините, наглая ложь.
Глава третья,
в которой приводятся некоторые факты из истории Бобруйска, упоминается Провидение, надзирающее за городом, рассказано о том, до чего может довести людей квашеная капуста, а также немного про любовь
1
Сказать, что к истории своего города бобруйчане относились трепетно, значит не сказать ничего. Человека, который попытался бы найти малейшие нестыковки в стройном рассказе о славном прошлом Бобруйска, сразу бы перестали пускать в приличные дома. А в Бобруйске, как вы понимаете, все дома были приличными, и уровень этого самого приличия определялся не внешним видом, не достатком хозяев, не мерой их воспитанности. Приличным дом считался уже потому, что в нем проживал потомственный бобруйчанин, ведущий свою родословную непосредственно от Адама и Евы. Если бы вам пришла в голову нелепая мысль, что вообще-то люди на Земле произошли от человекообразных обезьян, и вы эту мысль неосторожно произнесли вслух, то, уж будьте уверены, ни один житель славного города не только не подал бы вам после этого руки, но попросту отмахнулся, как от назойливой мухи, прилетевшей с какой-нибудь заштатной помойки. Дело в том, что, согласно канонической версии, все люди произошли от Адама и Евы, но с одной поправкой: вначале от этой парочки произошли исключительно жители Бобруйска, а потом уже остальные гомо сапиенс, расплодившиеся далеко за пределами города. Те, кто изучал историю человечества не по всяким там мифам и легендам, а разбирался в ней исходя из подлинных фактов, должны знать, откуда, как говорят бобруйчане, у этой истории растут ноги – с головы или, извините, из другого места. Впрочем, чтобы не вступать в спор по поводу сравнительной анатомии, жители славного города пришли к выводу, что ноги растут аккурат из легендарного Эдема. А расти они начали с того момента, когда соответствующие органы, неусыпно следящие за Адамом и Евой, донесли до Высшего Начальства информацию о надкушенном яблоке, которое парочка этих бездельников сорвала с ветки запретного Древа. Разгневанное Начальство решило не откладывать наказание в долгий ящик и, дабы впредь подобное не повторялось, тотчас же приступило к написанию уголовного кодекса, первого в подведомственной Ему Вселенной.
Содеянное Адамом и Евой, согласно этому кодексу, тянуло на бессрочную ссылку, причем в районы, весьма отдаленные от райских кущ. А дальше все уже было просто. Посудите сами, если координаты пустыря, куда отконвоировали согрешившую парочку, перенести на современную Карту Мира, то даже закоренелые скептики увидят, что эти координаты полностью совпадают с географической точкой, на которой впоследствии было построено фанерное здание приемного пункта конторы «Вторчермет».
Кстати, по поводу того, какие именно выражения использовало раздраженное Начальство, послав Адама и Еву куда подальше, то есть в то самое место, ну, в общем, которое стало потом досточтимым городом, среди бобруйчан по сей день существуют некоторые разногласия. Зато все единодушно сходятся в другом: когда Адам и Ева заложили на пустыре краеугольный камень будущего Бобруйска, а затем уселись на него отдохнуть, Ева произнесла сакраментальную фразу, которая в будущем начнет пользоваться бешеным успехом практически у всех женщин. «Адам, – спросила она, потупив глаза, – ты меня любишь?» На что Адам, вздохнув и оглядываясь по сторонам, резонно ответил: «А что, у меня разве есть выбор?»
Так вот – насчет выбора. Провидение, поставленное Высшим Начальством с целью направлять жителей Бобруйска на путь праведности и милосердия, то ли невнимательно прочитало текст инструкции, то ли попросту скуки ради принялось вытворять такое, что бобруйчанам ничего не оставалось, как постоянно уворачиваться от очередного сюрприза изменчивой судьбы. Единственное, что в этих условиях оставалось непоколебимым, так это чувство горожан к власть предержащим. И, надо сказать, чувство это было не только пылким, но и абсолютно взаимным. Бобруйчане изо всех сил ненавидели разнообразные власти, испокон веку распоряжавшиеся ими, а разнообразные власти, в свою очередь, изо всех сил ненавидели подотчетных им жителей славного города.
Был, правда, случай, когда однажды между жителями Бобруйска и новыми руководителями, называвшими себя «власть советов», установилось нечто вроде нежного флирта.
– Ах, – томно вздыхали бобруйчане и под грохот многочисленных оркестров несли к ногам загадочной власти кумачовые знамена, сделанные из товарных запасов разграбленного магазина «Горелик и сыновья».
– Пусть будет «ах», – благосклонно кивала «власть советов» и милостиво разрешала петь ей осанну в ответ на туманящие взор картины будущего, старательно нарисованные восторженными энтузиастами.
Энтузиасты, в отличие от прочих смертных, получали за свой восторг вполне приличные пайки. Но однажды наступило время, когда пайков, в том числе и приличных, на всех не хватило, и туман начал понемногу редеть, рассеиваться, а когда он исчез, изумленные бобруйчане увидели такую же грязь и такое же прозябание, что и при предыдущей власти, для которой, впрочем, грабить магазин «Горелик и сыновья» было вовсе не обязательно.
– Мы тебя больше не любим, – попытались вернуться к прежним взаимоотношениям жители города.
– Нет, лю́бите, – отвечала «власть советов».
– Не любим, – из последних сил настаивали бобруйчане.
– А разве у вас есть выбор? – усмехалась «власть советов» и нежно прикладывала маузер к затылкам непонятливых горожан.
2
Провидение, похоже, осталось довольным, а бобруйчане, поняв, что выбора действительно больше нет, занялись привычным для них выживанием, время от времени отвлекаясь на свадьбы, дни рождения и проводы ушедших в лучший из миров, куда, как они надеялись, «власть советов» с ее штатными энтузиастами и скудными пайками добраться все-таки не успела.
Тетя Бася, которая считалась лучшей поварихой в Бобруйске и умела, по ее словам, «из ничего плюс воздух» сотворить любое угощение на свадьбах, вывела правило «трех Б», способное, по ее мнению, хоть как-то поднять дух сограждан. Когда блюдо «из ничего плюс воздух» ставили на стол, она обычно переступала порог кухни и, вытирая раскрасневшееся лицо тыльной стороной фартука, произносила короткую, но энергичную речь.
– Желаю вам, – говорила она, обращаясь к жениху и невесте, – чтобы в вашей жизни никогда не было трех «Б».
– Что такое вы говорите? – стыдливо опускали глаза гости.
– Я говорю мудрость, – отвечала им тетя Бася, – я говорю, чтобы ваше прошлое вас не будоражило, настоящее – не бесило, а будущее – не беспокоило.
– Это мудрость, – соглашались гости, после чего тетя Бася под их аплодисменты величественно возвращалась на кухню к раскаленной плите и шипящим сковородкам.
Справедливости ради надо сказать, что миссионерская деятельность тети Баси потерпела в конце концов сокрушительное фиаско. Старательные бобруйчане пытались жить согласно предложенному правилу, но, увы, не нашлось ни одного счастливчика, у которого бы это получилось. Прошлое все равно будоражило, настоящее бесило, а будущее беспокоило, и это еще мягко сказано.
