— Заходи, Мара, — сказал он, вставая.
— Сиди, — ответила жена. — Я присоединюсь к тебе.
Она села в соседнее кресло и взяла его за руку. Он почувствовал, как она придвинулась ближе, поймал себя на том, что отодвигается от нее.
— Эй, Скайуокер, — сказала она. — Я же вроде не пришла требовать с тебя плату.
— Это утешает.
— Да? — Она повысила голос. — Не думай, что мне это не приходило в голову. Как, например, когда я не смогла удержать завтрак, или когда у меня одно из этих двадцатиминутных сверхсветовых турне по каждому из ощущений, которое у меня когда-то было, плюс еще по нескольким, о которых я и не думала, что они существуют — и потом опять с начала. Когда мои лодыжки начнут раздуваться, как у гаморреанского хряка, и я начну превращаться в хатта, я бы посоветовала всем ответственным за это сторожить свои задницы.
— Эй, подожди минутку. Я не припоминаю, чтобы мы с тобой сговаривались. Я был так же удивлен, как и ты. Кроме того, это твой последний план убить меня привел ко всем этим вещам, включая беременность. Продолжай в том же духе, и мы скоро опередим Хана и Лею.
Мара хихикнула.
— Дорогой, — сказала она лицемерным тоном. — Я люблю тебя, ты моя жизнь и мой свет. Если ты сделаешь со мной такое еще раз, я сожгу тебя на месте.
Она нежно сжала его руку.
— Как я и говорил, — сказал Люк. — Чем я могу тебе угодить, дорогая?
— Расскажи мне, что не так.
Он пожал плечами и снова повернулся к городскому пейзажу.
— Джедаи, конечно. Мы разваливаемся на части. Сначала галактика поворачивается против нас, потом мы поворачиваемся друг против друга.
— Очень плохо, что я не позаботилась о Кипе много лет назад, — сказала Мара.
— Даже не шути на эту тему. И это не Кипа ошибка, а, в конечном счете, моя… Ты когда-то объясняла мне это, помнишь?
— Я помню, что поправляла тебя по нескольким вещам. Это не значит, что Кип сейчас был прав.
— Да, он неправ. Но когда дети заблуждаются, не говорит ли это кое-чего о родителях?
— Хороший момент, чтобы сказать мне, что ты собираешься стать паршивым отцом. Или, может, ты не думаешь, что я буду хорошей матерью?
Она говорила в шутку, но он почувствовал внезапную волну страха, депрессии и гнева, исходящую от его жены.
— Мара, — сказал он. — Это была просто метафора.
— Я знаю. Ничего. Продолжай.
— Это не ничего.
— Это ничего. Гормоны. Перемена настроения. Очень раздражает, связано с химией, и вообще не твоя забота, Скайуокер. Продолжай, о чем говорил. Без родительских метафор.
— Хорошо. Я имею в виду вот что: мои уроки не были ни достаточно долгими, ни достаточно строгими, ни достаточно исчерпывающими, раз другие смотрят на Кипа в поисках ответов.
— Нас предают и убивают, — сказала Мара. — Кип дал им насчет этого ответ. А ты не дал.
— Погоди. Теперь ты соглашаешся с Кипом?
— Я соглашаюсь, что мы не можем просто сидеть и ждать. Знаю, что ты тоже не хочешь, но ты не выражаешь это достаточно хорошо. Кип дал джедаям видение, настолько же ясное и простое, насколько ошибочное. Все, что мы сделали — это дали им неясные заверения и запреты. Мы должны сказать им, что делать, а не чего не делать.
— Мы?
— Конечно, мы, Скайуокер. Ты и я. Куда ты, туда и я.
Она снова легонько прикоснулась к нему в Силе, и Люк на мгновение вздрогнул Это было приятное ощущение, тепло рядом с холодным и колючим гнездом его сомнений и боли. Как он посмел усомниться? Как он мог позволить еще кому-то увидеть это, когда это могло означать конец всего?
Прикосновение ослабло, как будто отступая, он раслабился, и оно вернулось, еще более вкрадчивое и более сильнее… Он сдался, открываясь ей, и они слились в ярком потоке. Он обнял ее и позволил ей отогнать его худшие сомнения своими руками и внутренним сиянием.
— Я люблю тебя, Мара, — сказал он какое-то время спустя.
— Я тоже люблю тебя, — ответила она.
— Тяжело смотреть, как все разваливается.
— Ничего не разваливается, Люк. Ты должен верить.
— Я должен быть сильным с ними. Я должен быть примером. Но сегодня…
— Да, я видела. У тебя был момент слабости. Думаю, я единственная, кто заметила.
— Нет. Энакин заметил тоже. Это расстроило его, очень сильно.
— Ты беспокоишься об Энакине? — спросила она, уловив подтекст его слов. — Он боготворит тебя. Если есть кто-то, кем он всегда хотел быть, то это ты. Он никогда не примет сторону Кипа.
— Не это меня беспокоит. Он больше похож на Кипа, чем думает, но он не видит этого. Он через слишком многое прошел, Мара, и он слишком юн, чтобы легко перенести все то, с чем ему пришлось иметь дело. Он все еще несет на себе вину за смерть Чубакки, и в глубине души какая-то часть его все еще думает, что Хан тоже обвиняет его. Он видел смерть Дешара’кор. Он винит себя в уничтожении хэйпанского флота при Фондоре. Он носит в себе всю эту боль, однажды она выльется нечно такое, справится с чем у него не хватит опыта. Горе и вина — всего в микроне от гнева и ненависти. И он все еще беспечен, все еще считает себя бессертным, несмотря на все смерти, которые он видел.
— Вот почему он расстроился из-за твоей сегодняшней слабости, — предположила Мара. — Он думал, что ты тоже бессмертен.
— Он верил в это. Но теперь он знает, что если можно потерять Чуи, то можно потерять кого угодно. От этого ему отнюдь не полегчало. Он теряет веру во все, на что он полагался всю жизнь.
— У меня не было полностью нормального детства, — сказала Мара, — но разве это не происходит в определенный момент с большинством детей?
— Да. Но большенство детей не являются учениками-джедаями. Большинство детей не столь могучи в Силе, как Энакин, или столь склонны к ее использованию. Ты знаешь, что когда он был мальчиком, он однажды убил гигантскую змею, остановив ее сердце при помощи Силы?
Мара прищурилась:
— Нет.
— Да. Он защищал себя и своих друзей. Вероятно, это казалось ему единственым, что можно было сделать в тот момент.
— Энакин — прагматичный парень.
— Вот в этом-то и проблема, — вздохнул Люк. — Он вырос джедаем. Использовать Силу для него — все равно что дышать, и для Энакина в ней нет ничего мистического. Это инструмент, с помощью которого он может делать то и это.
— Джейсен, с другой стороны…
— Джейсен старше, но вырос он подобно Энакину. Это две разные реакции на одинаковую ситуацию. Что у них общего — это то, что ни один из них не думает, что я действительно все делаю правильно. И, что еще хуже, я думаю, что по крайней мере один из них прав. Я видел… — он запнулся.
— Что? — мягко подтолкнула Мара..
— Не знаю. Я видел будущее. Несколько будущих. Как бы не закончилось это дело с йуужань-вонгами, закончу его не я, и не Кип, и никто из старших джедаев. Это будет кто-то новый.
— Энакин?
— Не знаю. Я боюсь даже говорить об этом. Каждое слово все размывает, посылает волны Силы всем, кто его слышит, меняет вещи. Я начинаю понимать, что чувствовали Бен и Йода. Наблюдая, пытаясь направлять, надеясь, что я не ошибаюсь, что я вижу ясно, что есть такая вещь, как мудрость, и я просто не дурачу сам себя.
Она мягко засмеялась и поцеловала его в щеку.
— Ты слишком много волнуешься.
— Иногда я думаю, что волнуюсь недостаточно.
— Волнуешься? — сказала Мара мягко. Она взяла его руку и положила ее себе на живот.
— Ты хочешь поволноваться? Слушай.
Она еще раз обняла его в Силе, и еще раз они слились друг с другом и с третьей жизнью в комнате — с той, что росла в чреве Мары.
Осторожно, нерешительно Люк потянулся к своему сыну.
Сердце билось в прекрасном простом ритме, и вокруг него плыло что-то вроде мелодии, знание одновременно чуждое и знакомое, чувства, подобные осязанию, обонянию и зрению, но совсем непохожее, вселенная без света, но со всем теплом и безопасностью мира.
— Изумительно. — пробормотал он, — что ты можешь дать ему все это. Что ты можешь быть этим для него.
— Это гнетет меня, — сказала Мара. — Это причиняет беспокойство. Что, если я делаю ошибку? Что, если болезнь вернется? И, хуже всего… — она остановилась, и он ждал, зная, что она в конце концов дойдет и до этого. — Это легко, в некотором смысле. Чтобы защищать его сейчас, все, что я должна делать — это защищать себя, а это я делала всю жизнь… Сейчас моя жизнь — это и его жизнь. Но когда он родится, уже так не будет. Вот сторона, которая меня беспокоит.
Люк обнял жену одной рукой и прижал к себе.
— Все будет хорошо, — сказал он. — Я обещаю тебе.
— Ты можешь обещать это не больше, чем держать молодых джедаев внутри себя или уберегать их от опасности. Здесь то же самое. Те же страхи, Люк.
— Конечно, — ответил он. — Конечно, да.
Они сидели и смотрели на небо Корусканта и больше не разговаривали, пока к их двери кто-то не подошел.
