В течение примерно тридцати лет после захвата власти в Китае коммунистами всякие интимные и даже отнюдь не интимные отношения между иностранцами и китайцами находились под запретом. Правда, те же годы стали периодом общего сексуального пуританства в Китае, когда любое стремление к сексуальным наслаждениям официально клеймилось как проявление буржуазности. Погоня за эротическими приключениями считалась контрреволюционной, ведь она ставила личное удовольствие выше триумфа пролетариата. В те времена при распределении на работу бюрократический аппарат начисто пренебрегал личными привязанностями людей, направляя супругов в разные, порой находящиеся далеко друг от друга места, так что муж и жена могли проводить вместе всего пару недель в году: долг перед страной был предпочтительнее радостей частной жизни. Ха Цзинь в романе “Ожидание” описывал тысячи правил и предписаний, касавшихся отношений между полами в армии. Например, мужчине и женщине, не состоявшим в браке друг с другом, не разрешалось уходить вместе с военной базы. В китайских городах партийные активисты из вездесущих районных комитетов внимательно следили за передвижениями рядовых граждан, высматривая признаки “безнравственного” поведения вроде добрачного секса или прелюбодеяния, даже если речь не шла об иностранцах.
К концу 1980-х Китай уже привык к тому, что там живет множество иностранцев. Были отменены многие ограничения, касавшиеся связей иностранцев с китаянками. Исчезли угрюмые охранники в зеленых шинелях, грубо преграждавшие путь местным жителям, когда те пытались проникнуть в гостиницы для иностранцев. Я помню близкое к восторгу чувство, когда впервые мне удалось пригласить друга-китайца в лобби своей гостиницы (тогда еще нового отеля “Цзяньго”), чтобы выпить с ним кофе. Это произошло в 1988 году. И все-таки если дело касалось ухаживаний и секса, то на пути любви по-прежнему вставали серьезные помехи. Примерно тогда зарубежная пресса рассказывала о нескольких случаях, когда иностранных бизнесменов штрафовали на крупную сумму, после того как заставали в постели с подругами-китаянками. Ситуация была настолько серьезной, что посольству США пришлось выпустить предупреждение о юридическом риске “связей с гражданами Китая противоположного пола”. Поднялся некоторый шум, когда сотрудник Министерства здравоохранения объявил, что “случайные связи” наряду с гомосексуализмом являются в Китае уголовными преступлениями. Потом последовало опровержение со стороны представителя Министерства юстиции, который заявил, что ни внебрачный секс, ни гомосексуализм не являются противозаконными. Как я уже говорил, в Китае имелись (и имеются) законы против проституции, по определению подразумевающей какую-то плату за услуги, и по-видимому, именно эти законы пускались в ход против бизнесменов, которых штрафовали за секс с китаянками. Хотя по меньшей мере в нескольких случаях иностранцев штрафовали даже за сожительство с их невестами-китаянками, которые никоим образом не являлись проститутками. Но очевидно, что необходимость бороться с “духовной заразой” превращала некоторых китайцев в фанатиков, особенно в ту пору, когда Китай только начал поворачиваться лицом к внешнему миру.
Строгое регламентирование сексуальной жизни и еще более строгий запрет на интимные отношения между китайцами и иностранцами можно было бы объяснить маниакальным стремлением коммунистов контролировать жизнь общества в целом. Однако, учитывая историю Китая, можно понять, что причины были все-таки глубже, и искать их следовало в оскорбленном чувстве национального достоинства, которое выразил профессор Чжан, болезненно отреагировавший на признания Китайского Прощелыги. В том самом ощущении, о котором упомянула одна из женщин, дававших мне интервью: иностранцы всегда эксплуатировали Китай, и недавно открывшаяся им возможность развлекаться с китаянками – это очередной способ эксплуатации. Во время Опиумной войны, оказавшейся первым из унижений, нанесенных иностранцами Китаю (в результате которой, помимо прочего, правители династии Цинь вынуждены были уступить Гонконг Британии), слухи о насилии британских солдат над местными женщинами вызвали в стране вспышку ярости против чужеземцев. Эти слухи привели к стихийному сбору крестьянского ополчения в местности Саньюаньли, неподалеку от Кантона, где китайцы и одержали победу над британцами (что само по себе было редкостью). С тех пор, а особенно при коммунистических правителях Китая, чьими стараниями об этом событии знает каждый школьник, Саньюаньли прославлялось как место славной народной победы.
Но история сексуальных контактов между иностранцами и китаянками восходит к гораздо более ранним временам, чем годы Опиумной войны. В мемуарах британского моряка Уильяма Хикки, жившего в XVIII веке, описывается высадка в бухте Лоб-Лоб, около Кантона, в 1770 году: Хикки и его приятель раздобыли “двух очень смазливых девчонок” у сводника-китайца, который доставил им женщин на лодке. Но к XIX веку уже вовсю разгорелась ненависть к иностранцам, отчасти благодаря усилиям местной пропаганды, которая настойчиво называла чужестранцев безнравственными, испорченными развратниками. Как отмечал историк Фредерик Уэйкмен, в стране господствовали настроения “ксенофобии и сексуальной истерии”.
Движение за реформы, начавшееся в Пекине и в приморских городах Китая в конце XIX века и искавшее способы возрождения затухавших имперских обычаев, сделало проблему взаимоотношения полов предметом национальной заботы – вероятно, впервые за всю долгую историю Китая. Интеллектуалы-реформаторы были убеждены, что традиционные конфуцианские взгляды на секс, в том числе на подчиненное положение женщин и на их обязанность повиноваться мужчинам, относились к факторам, ослаблявшим Китай. Когда в 1898 году реформатор Кан Ювэй обратился к императору с просьбой запретить древний обычай бинтовать ступни ног, он обосновал прошение тем, что этот обычай, как он выразился, ослабляет китайский народ, а потому препятствует возрастанию военной мощи. Некоторые китайские социальные реформаторы усматривали аналогию между неравным положением женщин в Китае и неравным статусом Китая среди остальных народов мира. Иными словами, слабый, униженный Китай метафорически представлялся им в образе женщины, которую принуждает к подчинению более сильный иноземец-мужчина.
Общая идея, получившая хождение среди китайской элиты, заключалась в том, что союзы более сильных и равноправных партнеров будут давать лучшее потомство. Впервые представление о браке как об исключительном и добровольном соглашении между мужчиной и женщиной потеснило более типичную полигамную модель, согласно которой жена обязана была рожать детей, беспрекословно подчиняться свекрови и не роптать, когда муж заводит наложниц. В 1930-е появилась обильная литература на эту тему, в том числе ряд периодических изданий, дававших советы сексуального характера современным супружеским парам: как вести себя в первую брачную ночь или как доставить партнеру большее удовольствие. “Лишь мягкое, вежливое обращение убедит добрую и послушную невесту в том, что ее муж – сердечный, любящий человек, заботящийся о ней, – поучало одно такое руководство, “Секреты спальни”, вышедшее в 1938 году. – Несколько теплых, нежных слов наполнят ее сердце радостью и пробудят в ней желание близости”.
Эти попытки просветительства, конечно, очень современны, однако неясно, в какой степени они действительно влияли на сексуальное поведение, органичной частью которого, как мы скоро увидим, оставался старый добрый конфуцианский, патриархальный обычай держать наложниц. Однако публичное обсуждение темы пола вывело ее на государственный уровень, чего никогда раньше не случалось: речь в данном случае шла и о важной составляющей наблюдавшегося национального упадка, и об обнаруженной возможности национального возрождения. Иными словами, еще до коммунистической революции секс сделался предметом государственного вмешательства и регулирования. В те годы в Китае обретали популярность идеи евгеники. Некоторые реформаторы-радикалы говорили о необходимости убивать “худших” детей ради улучшения “породы” в целом. Серьезную тревогу вызывали венерические заболевания, свирепствовавшие в Китае, и в некоторой степени вину за них возлагали на иностранцев. Эта проблема стала точкой пересечения имперской власти и сексуального национализма.
Действительно, некоторые венерические заболевания, в частности сифилис, получивший поэтичное название “яд сливы” из-за формы первичных язв-шанкров, были занесены в Китай во время первых контактов с европейскими торговцами, так что они были в прямом смысле иностранной заразой. К моменту установления республики в Китае, согласно исследованиям западных врачей, сифилисом болело втрое больше людей, чем в Соединенных Штатах. Как выразился один ученый, это “позволяло взвалить всю вину на некий обобщенный “Запад”. Далее он писал: “Китай колонизовала двойная сила: иностранный капитал и опасная болезнь. Империалисты “надругались” над территориальной целостностью страны, а микробы “атаковали”… мочеполовые пути”.
