Эти попытки просветительства, конечно, очень современны, однако неясно, в какой степени они действительно влияли на сексуальное поведение, органичной частью которого, как мы скоро увидим, оставался старый добрый конфуцианский, патриархальный обычай держать наложниц. Однако публичное обсуждение темы пола вывело ее на государственный уровень, чего никогда раньше не случалось: речь в данном случае шла и о важной составляющей наблюдавшегося национального упадка, и об обнаруженной возможности национального возрождения. Иными словами, еще до коммунистической революции секс сделался предметом государственного вмешательства и регулирования. В те годы в Китае обретали популярность идеи евгеники. Некоторые реформаторы-радикалы говорили о необходимости убивать “худших” детей ради улучшения “породы” в целом. Серьезную тревогу вызывали венерические заболевания, свирепствовавшие в Китае, и в некоторой степени вину за них возлагали на иностранцев. Эта проблема стала точкой пересечения имперской власти и сексуального национализма.
Действительно, некоторые венерические заболевания, в частности сифилис, получивший поэтичное название “яд сливы” из-за формы первичных язв-шанкров, были занесены в Китай во время первых контактов с европейскими торговцами, так что они были в прямом смысле иностранной заразой. К моменту установления республики в Китае, согласно исследованиям западных врачей, сифилисом болело втрое больше людей, чем в Соединенных Штатах. Как выразился один ученый, это “позволяло взвалить всю вину на некий обобщенный “Запад”. Далее он писал: “Китай колонизовала двойная сила: иностранный капитал и опасная болезнь. Империалисты “надругались” над территориальной целостностью страны, а микробы “атаковали”… мочеполовые пути”.
Разумеется, поведение иностранцев в районах договорных портов, которыми они заправляли, нисколько не способствовало изменению данного образа. В течение почти ста лет терпимость к проституции и бандитизм в Международном поселении и на территории Французской концессии в Шанхае, находившихся под британским и французским контролем соответственно, превратили Шанхай в ведущую мировую столицу продажного секса. Это место, особенно в первой половине XX века, наглядно иллюстрировало представление о том, что на пышном и грешном Востоке возможно все, и доказывало, что такое представление основано на реальности: возможно было пускай и не все, но очень многое. “Шанхай, продажный город” – так называлась книга, написанная Эрнестом Хаузером и вышедшая в 1940 году. Само заглавие намекает, что в Шанхае покупается и продается все, в особенности запретные удовольствия. Этот город славился своими “певичками”, как обычно называли куртизанок. Желтая пресса, особенно самое заметное из таких изданий, газета “Цзинбао” (“Кристалл”), с 1919 года выходившая каждые три дня в течение двух десятилетий, постоянно рассказывала о делах и распрях самых знаменитых городских куртизанок, а заодно сообщала названия борделей, где их можно разыскать, и их телефонные номера. Более низкую ступень занимали многочисленные и менее удачливые “фазанихи” – рядовые уличные проститутки, получившие такое прозвище за крикливые наряды и обыкновение перепархивать с места на место, – всем была известна их назойливая манера приставать к прохожим и низкий социальный статус. Опросы, проводившиеся в 1935 году, позволили установить, что в Шанхае работает приблизительно сто тысяч проституток – примерно тринадцатая часть всего женского населения. В одной только Французской концессии, где в 1920-е, согласно записям, проживало чуть меньше сорока тысяч женщин, проституцией занималась каждая третья. Не все проститутки были китаянками. Среди самых знаменитых шанхайских проституток были и белые женщины – русские, которых толкнули на этот путь трудные жизненные обстоятельства, наступившие после бегства от революции. Низшую ступень занимали девушки, промышлявшие в “цветочных курительных” – опиумных притонах, где за определенную плату можно было получить трубку и в придачу право тискать женщин, которые заманивали клиентов у входа в эти безвкусно-кричащие заведения и распевали распутные песни.
Иностранцы, контролировавшие Шанхай, делали попытки уменьшить размах проституции, и разумеется, множество благотворительных учреждений, в основном христианских, силились помочь женщинам, для которых торговля телом была занятием, спасавшим от нужды и дававшим возможность выжить. И все равно на протяжении десятилетий, пока торговый порт Шанхай контролировали иностранцы, продажный секс процветал там так буйно, как мало где еще в мире.
Несложно понять, отчего в 1949 году, после захвата власти коммунистами, секс вообще стал расцениваться как законная сфера государственного надзора, а секс с иностранцами вызывал непременные ассоциации с унижениями имперской эпохи. Кроме того, раздел Китая на две части впервые (но далеко не в последний раз) положил начало его разделению на две “эротические зоны” – прозападную, или проамериканскую, где в смысле эротической свободы все оставалось возможным, и другую, антиамериканскую, зону полного запрета на эротику. Тайвань, куда в 1949 году бежали китайцы-националисты и правительство которого США вплоть до 1979 года признавали единственным законным правительством Китая, был сексуальным раем для американцев, в том числе для солдат с военных баз, размещавшихся на острове, а в 1960-е и 1970-е – и для тех, кто приезжал из Вьетнама “для отдыха и развлечений”. Китайская Народная Республика, напротив, всячески ограждала себя от иностранцев. Позднее разделился и Вьетнам, причем не только на два враждующих лагеря, примкнувших к противоположным политическим и экономическим системам, но и на две полярные зоны эротической культуры. В Южном Вьетнаме западный мужчина мог переспать за день с тремя разными женщинами, а в Северном о близком общении с женщинами и речи идти не могло.
Тем не менее к началу 1990-х, когда сексуальные отношения в целом освободились от контроля со стороны партии, Китай стал более или менее похож на любую другую страну. Именно в этом смысле, если рассматривать долгий период истории, Китай остался прежним. Когда Мао Цзэдун мирно упокоился под стеклом в своем Мемориальном зале в Пекине, Китай сбросил иго сексуальных репрессий, которое вождь возложил на простых граждан. К 1990-м в эротическом отношении Китай разительно отличался от той страны, которую мне довелось наблюдать в начале 1980-х. Похоже, таков был естественный ход истории коммунизма: вначале он провозглашает равенство полов и свободу половых отношений, затем устанавливает режим сексуальных репрессий, а через некоторое время в страну возвращается стихия разнузданной похоти.
Нельзя сказать, что старый Китай когда-либо полностью переставал существовать для китайцев, облеченных властью и влиянием, он полностью перестал существовать только для иностранцев. Даже в эпоху маоизма, когда подавляющему большинству населения навязывался режим сексуального воздержания, сам Мао в полной мере беззастенчиво наслаждался сексуальными привилегиями, какими издавна пользовались китайские властители. Это известно из мемуаров его личного врача, Ли Чжисуя, который поддерживал с Председателем очень близкие отношения в течение всего периода правления Мао. Пока Мао находился у власти, ему поставляли сексуальных партнерш охранники, которые прекрасно знали, что он предпочитает совсем юных и невинных. “Культурная революция” провозглашала своим публичным лозунгом аскетизм, – писал Ли, – но чем громче партия призывала к аскетизму и моральному поведению, тем больше сам Председатель предавался удовольствиям. Его постоянно обслуживал гарем из юных девушек. Именно тогда, в разгар “культурной революции”, Мао иногда развлекался в постели с тремя, четырьмя, даже пятью женщинами одновременно”. Находясь у себя дома в Чжуннаньхае (жилом комплексе для высших партийных чиновников, расположенном к западу от древнего Запретного города) Мао пользовался услугами стайки хорошеньких девушек, а во время званых вечеров он обычно удалялся сразу с несколькими из них в спальню, находившуюся недалеко от плавательного бассейна. А в Доме народных собраний – огромном правительственном здании для официальных приемов на пекинской площади Тяньаньмэнь – специально для Мао имелась огромная роскошная комната № 118, и, опять-таки по свидетельству его личного врача, “и там, и в других помещениях Дома народных собраний его ублажали некоторые из молодых сотрудниц”.
В 1957 году на Мао с критикой обрушился Пэн Дэхуай – маршал, командовавший китайскими войсками во время войны с Кореей. В 1959 году он стал жертвой “чистки” за совершенное lèse-majesté[3] в отношении Мао. Один из пунктов обвинительного акта Пэна гласил, что Мао ведет себя как император – возводит для себя виллы с бассейнами и держит гарем из трех тысяч наложниц. Возможно, эта цифра и была несколько завышена, но, безусловно, гарем Мао, пускай он даже уступал величиной типичному императорскому гарему, унаследовал главные черты гаремов прежних эпох: между наложницами вспыхивали жестокие ссоры, а фаворитки Мао пользовались особым влиянием и почетом в Чжуннаньхае. В последние годы жизни Мао его речь сделалась настолько неразборчивой, что его уже никто не понимал. И разыгрывались сцены, будто выдернутые из имперского прошлого: партийным вождям приходилось полагаться на уникальные способности чтения по губам Чжан Юфэнь, давней проводницы личного поезда Мао и его любовницы, и слушать, как она передает им наставления Председателя, которые она одна умела расшифровать. Мао придерживался старых даосских взглядов на секс и обычно давал читать своим сексуальным партнершам даосский учебник секса “Тайные уловки простой девушки”. Хотя врач Мао об этом ничего не писал, маловероятно, что в годы правления Мао такая книга могла быть доступна широкой публике. Мао вслед за даосами верил, что мужчина способен достичь долголетия, восполняя свою мужскую энергию ян, постоянно подпитывая организм инь-шуй – вагинальными выделениями юных женщин, желательно девственниц.
