Он вынудил меня повернуть голову к нему, приласкал мою щеку, коснулся губ, его глаза горели совершенно нездоровым желанием и похотью, но в этот момент его пальцы спустились к моей шее, к ошейнику и цепи, которой я была прикована к стене.
Сначала вер не поверил себе, намотал цепь на кулак, дернул, я вскрикнула от боли в горле, приподнимаясь на цыпочки, ошейник жестко душил меня. А потом вер сорвался — дернул цепь вверх и прорычал мне в лицо:
— Ты не Кассандра, моя пара никогда не позволит посадить себя на цепь. Поставить на колени! Она сильная! Умная! Ты украла ее тело! Ты не пахнешь как она!
— Отпустите, меня, пожалуйста… — задыхаясь, прохныкала-прохрипела я.
Оборотень явно был не в себе, сыпал обвинения:
— Снова на цепи? Как тогда с Морруа? Как ты могла позволить себя поймать? Бросила меня одного, променяла на него и костер…
— Мессир, — вновь подал голос, напряженно смотревший на нас вместе с тремя другими вер; похоже, я не ошиблась, Фабиус — их вожак, глава.
— Поджигайте здесь! Все! — вдруг успокоился мой очередной мучитель, неожиданно выпуская из захвата цепь, оттолкнув меня так, что я упала на колени.
— А самка? — осторожно уточнил другой спутник.
Мессир резко и угрожающе обернулся к нему, показав, что судьбу «самки» решает здесь только он. И судя по буквально затапливающему меня с головой страху и отторжению, Фабиус — не мой Волк. И оборотни — не равно спасение, как я думала тринадцать лет плена.
— Я все сказал! — прозвучал короткий приказ Фабиуса, затем он смерил меня, сжавшуюся на полу, нечитаемым взглядом, задержался на цепи и молча покинул комнату.
Остальные тоже посмотрели меня, с явной досадой поморщились и последовали за вожаком. Один вер задержался у двери, проследив за людьми-наемниками, заливавшими пол бензином. Вскоре пламя вспыхнуло так высоко и мощно, что я, отпрянув к стене, завизжала от ужаса. Я вновь попала в огненный ад, как тогда, на берегу Жапуры. Когда пожар охватил все вокруг. Только теперь у моих ног не вожак стаи догорает, а ждет пламени труп его убийцы — дона Саллеса.
Пожар разгорелся с неимоверной скоростью, по дыму и треску я догадалась, что горит не только кабинет, а весь дом. Со двора доносились крики, рев моторов, а сильный ветер только усугублял положение. Я металась, пыталась освободиться, но ключ дон выронил у окна, так далеко мне не достать. С радостным визгом я заметила нож для писем, позолоченный, в красивой подставке. Носком туфли смогла дотянуться до нее и подтолкнуть ближе к себе.
Но уже через пару минут я орала от ужаса и безысходности: нож годился лишь для того, чтобы острым концом убиться. Лезвие не годилось перерезать широкий ошейник из толстой крепкой кожи. Я в отчаянии долбила им стену, пытаясь подточить скобу, удерживающую цепь. А огонь подбирался все ближе. Там, где поливали бензином, уже начал проваливаться пол, последние дни стояла удушливая жара, а вентиляторы под потолком только гоняли воздух, «разогревая» пожар.
Я била скобу ножом, царапала когтями до крови, пыталась разорвать ошейник и рыдала от отчаянья. В какой-то момент вспомнила про пистолет. Поскуливая и подвывая, с трудом дотянулась до него кончиками когтей и вытащила. Затем, отклонив голову, приставила дуло к замку ошейника, иначе он меня задушит при обороте. От грохота выстрела я оглохла, меня чем-то чиркнуло по скуле и уху, остро запахло кровью, но оковы спали. Дом уже во всю пылал, единственный оставшийся выход — окно. Я скинула туфли, одежду и, обернувшись, в пару прыжков перемахнула дыры в полу и огонь, жадно лизнувший мои лапы.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Я приземлилась на четыре лапы, кувыркнулась несколько раз по газону и вместе с подпаленной шкурой ощутила свободу и — ударивший в морду вместе с ветром голос, от которого у моей волчицы дыбом встала шерсть на загривке:
— Ну здравствуй, Кассандра, моя сильная, славная волчица. Ты все-таки вернулась ко мне из огня!
Глава 3
Моя волчица дрожала от страха, паники и отвращения, как и моя измученная душа в ней. Я пыталась отпрыгнуть, ускользнуть, сбросить тушу огромного зверя, но силы были не равны. Что может молоденькая самка против матерого самца? Что может юный оборотень против бессмертного вера, давным-давно спятившего и от того еще более опасного и безжалостного?!
Огромный серый волк неизменно оставлял на моей шкуре множество укусов, рваных ран и даже брачных меток. Вот и сегодня силы утекали вместе с волей к сопротивлению и желанием жить, а страшная кровавая игра никак не заканчивалась. Волк, перемазанный в моей крови, гонял меня по просторным, шикарно обставленным покоям как кот мышь.
Наконец зверь навалился на меня всей массой, дыхание сперло, в шею впились здоровенные клыки. Поджав хвост и зажмурившись, я терпела, пока волк терся об меня, раня когтями и зубами, — бесполезно, но неистово, словно от этого что-то изменится и проснется у него внутри. Я умоляла Луну, чтобы его челюсти сомкнулись на моей шее и — дернули назад, вырывая горло, забирая жизнь, но мессир Фабиус де Лавернье никогда и никому не делал одолжений или даже таких специфических подарков. Как быстрая смерть, о которой я мечтала.
Теперь дрожали оба: я — от ужаса, отвращения и слабости, он — от напряжения и ярости, ведь за десять лет владения ему не удалось овладеть мной. Мучительно долгих десять лет, когда каждый день, стоило ему вернуться в свое логово-поместье, становился похож как две капли воды на предыдущий.
Сегодня, как и прежде, зверь, так и не сумевший вызвать у себя сексуальное возбуждение, наконец-то выпустил меня из своих когтей и, мгновенно сменив ипостась, развалился рядом. Здоровенный голый мужчина, весь в моей крови и буквально захлебывающийся очередным натиском безумия и разочарования, недовольно прорычал:
— Кесс, сегодня ты совсем не стараешься мне понравиться. От тебя плохо пахнет, Кесси, твой запах отбивает все желание. — Моих ответов ему не требовалось, это я довольно быстро уяснила, ведь и голоса у нас с «Кесси» отличаются.
Стоило Фабиусу протянуть заляпанную в крови руку и потрепать по носу и ушам мою трясущуюся волчицу — она будто окаменела от ужаса, покорно ожидая следующей части одного и того же «представления», участниками которого мы с ней являемся последние десять лет.
— Ты украла ее лицо, ее тело и волосы, — сначала со злобным предвкушением, а потом с нарастающей яростью обвинял Фабиус, впиваясь сильными крепкими пальцами в мою шкуру, затем начал выкручивать уши, вынуждая скулить от боли. — Где ее запах? Верни мне его!
С первых дней я боялась, что Фабиус де Лавернье убьет меня, ведь я слишком похожа на его давно погибшую пару, но при этом не пахну, как она, боюсь его, говорю не так. Он возбуждался, мучая меня, но при этом не мог взять как мужчина берет женщину. Не способен! Каждая неудача буквально взрывала его разум, лишала рассудочности и спокойствия. Усугубляла безумие!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Сначала вспышки его ярости пугали меня до мушек перед глазами. Но ко всему привыкаешь, так и этот однообразный кошмар, когда он меня сначала «соблазнял», а потом, угрожая и мучая, требовал вернуть ему Кэсс, стал отчасти привычен. Хотя со временем становилось все сложнее возвращаться в эту реальность из придуманной. Иногда меня от «розовых единорогов» отрывали палкой, боль быстро возвращала ясность мысли.
