Бескомпромиссный, как Гаррисон, Джон Пирпонт отождествлял аболиционизм с борьбой против реакции в целом. Его настроение хорошо отражают следующие строфы одной из его поэм:
Эй, рабы рабов! Вы все еще спитеИ мечтаете о свободе во сне?Ну что ж, мечтайте, когда рабствоС силой наступает вам на горло,А его оковы, глубоко впиваясь в ваше тело,Разъедают его, как раковая опухоль.
Ну что, скажите, я не прав,Называя вас рабами? Так докажите обратное.Выступит свободная пресса – ей заткнут рот,Встанете на ее защиту – вас застрелят.Да, люди должны бояться писать то,Что не устраивает «братство»!
Пирпонт клеймил закон о беглых рабах как «сговор с иудами», а на утверждение, что это вполне конституционно, он отвечал так: «Допустим, что это действительно так? Но если конституция оправдывает зло, то я просто обязан ее нарушить… Даже если на моем пути станет Конституция Соединенных Штатов… Она не должна препятствовать мне, она должна помогать мне в пути, иначе мне придется просто перешагнуть через нее».
Такие полные возмущения высказывания, оскорбительные и логичные, глубоко беспокоили церковный приход Пирпонта. Воскресная месса должна была быть направленной на легкую медитацию о будущем, на спокойное общение с Богом, на примирение личных интересов и религии, но этот сумасшедший настаивал на установлении связи между учениями Христа и повседневной жизнью и пропагандировал опасное радикальное участие в социальной борьбе! Приход был возмущен, по крайней мере его большая часть. Почему бы Пирпонту не последовать совету преподобного Фрэнсиса Паркмена (которого придерживалось подавляющее большинство священников) и избегать «определенных досадных и сложных вопросов», таких как рабство? Доктор Паркмен наложил удобные ограничения на задачу церковника: «Проповедовать неизменное слово; с открытым сердцем предлагать людям молитву; поддерживать постулаты нашей веры во всей их простоте и святости; думать о душах людей, не повышая голоса и не путаясь в сиюминутных интересах этой жизни – таким образом человек зарекомендует себя перед Богом, как его покорный слуга».
Но для Джона Пирпонта это означало кривить душой перед верой и идти на компромисс со злом, игнорируя социальные задачи религии. Религия представляла собой меч социальной справедливости, пророки Ветхого Завета не сторонились «досадных и сложных вопросов» и не боялись «повысить голос». Несомненно, это был путь к миру, но не к справедливости, и поэтому со своей кафедры Пирпонт яростно клеймил социальные пороки, особенно рабство, и оправдывал свои действия Священным Писанием.
Часть его прихода протестовала, но Пирпонт оставался несгибаемым. В 1838 году эти страсти переросли в войну. Комитет конгрегации, представлявший абсолютное большинство, попросил пастора избегать «будоражащих тем», и прежде всего «отмены рабства», на что Пирпонт ответил: «Если я и соглашусь не затрагивать какую-либо тему с моей кафедры, то это будет одна из самых будоражащих тем».
Борьба обострялась, оппозиция обвинила Пирпонта во «вмешательстве в законы страны», в коммерческой нечестности и в моральной нечистоте (эта «моральная нечистота» заключалась в использовании слова «шлюха» в его проповеди!) и потребовала его смещения с поста. Пастор отказался уйти, настаивая на рассмотрении дела церковным судом: «Если ваши обвинения окажутся справедливыми, то для меня это окажется фатальным, а если они окажутся злобными наветами, это будет фатально для вас. Либо докажите свою правоту, либо откажитесь от своих обвинений». Явно побаиваясь суда, оппозиция все же настаивала на его отставке и отказалась выплачивать пастору содержание.
В итоге несгибаемый Джон Пирпонт добился суда, на проведении которого он настаивал. Официальная жалоба в церковный совет содержала серию обвинений по поводу морального облика Пирпонта, но суть дела сводилась к тому, что «пастор слишком глубоко внедряется в вопросы законодательства, касающегося запрета на торговлю спиртными напитками, отмены тюремного заключения за долги, и слишком часто затрагивает противоречивую тему отмены рабства».
Суд начался в 1841 году, продолжался шесть месяцев и привлек к себе большое общественное внимание. Пирпонт не отрекся от своих высказываний и был триумфально оправдан советом, который отверг все обвинения в аморальности, но выразил определенное недовольство по поводу некоторых эпизодов противоречивой деятельности Пирпонта. Суд не нашел оснований для его смещения с должности. После апелляции Верховный суд поддержал это решение. Получив оправдательный приговор, Джон Пирпонт все же оставил свой приход. Его уход был принят.
Оставаясь таким же бескомпромиссным в вопросе о рабстве, как и Гаррисон, Пирпонт сочувствовал аболиционистам, которые разошлись с Гаррисоном по вопросу независимых политических действий. Он активно занимался организацией «Партии свободы» и выдвижением ее кандидата на пост губернатора Массачусетса. Понимая, что рабство было тесно связано с другими социальными проблемами – рабочим движением, коррупцией правительства, захватом государственных земель спекулянтами Севера и рабовладельцами Юга, – Пирпонт согласился на слияние «Партии свободы» и партии фрисойлеров и стал одним из ее кандидатов в конгресс. Не являясь полностью аболиционистской, партия фрисойлеров выступала против распространения рабства в новые штаты, брала на себя обязательства «защищать право на свободный труд от посягательств рабовладельцев и бороться за обеспечение свободных людей бесплатной землей». Более того, новая партия выступала за бесплатное выделение поселенцам земель из общественных фондов. Это популярное требование в конце концов было отражено в законе о гомстедах (земельных наделах) 1862 года и было поддержано профсоюзными группами, которые признавали, что «рабство отрицательно влияет на положение рабочих и проведение реформ». На партию фрисойлеров ополчились виги и демократы (которые хитро старались обходить проблему рабства), называвшие ее крайне революционной, но Джон Пирпонт безоговорочно ее принял. Впоследствии она внесла непосредственный вклад в дело организации Республиканской партии.
Затем разразилась Гражданская война! Семидесятишестилетний бунтарь, все еще боец, записался капелланом в армию, которой предстояло покончить с рабством. В апреле 1865 года восьмидесятилетний юбилей Пирпонта отмечался в Вашингтоне и перерос в торжества по поводу окончательной победы дела борьбы против рабства. Уильям Ллойд Гаррисон приветствовал его как старого бунтаря, «известного своими независимыми взглядами, острыми речами, бесстрашием в поисках истины и неугасимым интересом к делу прогресса и реформам в самом широком смысле». Джон Пирпонт был из породы духовных пророков, для которых религия не сводилась лишь к спасению несчастных душ, а являлась огненным мечом социальной борьбы за справедливость, отражавшей более глубокую и тонкую природу пуританизма.
Глава 5. Финансы: Джордж Пибоди и Джуниус Морган
– Как сложны все эти перемены! Я никогда не уверена, чем я стану. От минуты к минуте!
В тот день столько было всяких удивительных происшествий, что ничто не казалось ей теперь совсем невозможным.
Алиса в Стране чудес
Бунтарский дух Джона Пирпонта не совпадал с настроем всей страны, который формировался вместе с развитием индустриализации. Он просто служил сопровождением и аккомпанементом этого развития.
Это воистину был век материального прогресса, готовящегося к покорению потенциально богатого континента с безграничными естественными ресурсами. Подобно всем стихийным силам, этот резкий прорыв материального прогресса был яростный, не терпящий никаких ограничений и зачастую пугающий своими ближайшими последствиями. Но в итоговом значении он был динамичен, неминуем и прогрессивен. В то время как пламенное бунтарство Джона Пирпонта было достойно восхищения, все возникавшие проблемы и их решения определял именно ход этого материального прогресса.
На далеких равнинах Запада пионеры строили новую аграрную нацию, в избытке производя сельскохозяйственную продукцию. Естественно, у них возникала острая потребность в промышленных товарах. На Востоке, в Нью-Йорке, Пенсильвании и Новой Англии, прочно установилась фабричная система. Ее непрерывному развитию способствовало расширение рынков. После американской революции производство росло быстрыми темпами, особенно в текстильной, сталелитейной и металлургической промышленности. Строительство железных дорог шло еще более бурно. В 1828 году протяженность железных дорог составляла всего три мили, в 1837-м – 1417, а в 1857-м уже 24 476 миль. Предпринимательство и накопительство, независимо от их методов и целей, завладели умами и поступками людей. В условиях свободной и равной конкуренции любая возможность рассматривалась с точки зрения идеала малого бизнеса – «набить свою кубышку». И деловое предпринимательство неудержимо рванулось вперед.
