Непосредственным курированием всех нас занималась заместитель директора — розовощекая блондинка из числа тех, про которых принято говорить «кровь с молоком», — Ванда Сергеевна Капралова. Она была невероятно колоритным персонажем. Как только я увидел ее, почти сразу же из недр моей памяти всплыла картина Тулуз-Лотрека «Сидящая Ша-У-Као». И я так для себя и прозвал ее, но со временем сократил до Шао. Теперь я мог вживую лицезреть не менее знаменитую клоунессу, чем ее легендарный прототип.
Ванда имела спорадическую натуру. Самый разный предлог мог вызвать у нее всплеск гнева, слез или отчаянного веселья. Такая неуравновешенность выглядела довольно странной для взрослого человека, поэтому неудивительно, что во Дворце меня сразу предупредили будто она «того». Сначала это могло показаться безобидным, даже довольно забавным, но я быстро понял, что это не смешно. Наша клоунесса тиранила весь Дворец, особенно женщин. Молодым она мстила за их молодость и привлекательность, всем остальным — за их упрямство и, как она говорила, «поперешность». Ко всем местным она относилась с огромной брезгливостью. Ее настоящей идеей фикс было желание изменить здешний уклад, «научить работать по-настоящему», но местные были крепким орешком. Они не принимали ее, сопротивлялись, и за это Ванда их ненавидела.
Капралова приехала за год до меня по приглашению Горовица, которому срочно нужен был заместитель, но на тех условиях, что он предлагал, все его знакомые отказывались. Тогда ему и подвернулась Ванда, которая, видимо, решила здесь наконец-то воплотить свои реформаторские амбиции. Я думаю, что на собеседовании она вряд ли проходила испытание с портретами — вряд ли Илья Борисович требовал от нее блистательного интеллекта. «Такая нужна, чтоб вести на баррикады, как та голая баба с флагом на картине», — вводил меня в курс дела Витька.
Ванда была незамужней, а значит, мужчинам тоже доставалось от нее за то, что те не видели в ней привлекательной женщины, способной составить их счастье. Тема личной жизни во Дворце вообще была очень сложной. Что это — рок или проклятье, я не знаю, но на деле своим обитателям Дворец отказывал в личном. Все должны были любить только его одного. По неведомому стечению обстоятельств почти все женщины Дворца были не устроены в смысле личного счастья. Риту постоянно бросали мужчины, Таня не могла решиться на серьезные отношения, от Анциферовой и Клименко давно сбежали мужья. Аннушка была матерью-одиночкой, Кондукторова и Занозина были совсем еще глупыми дурочками, к Эльвире ее мужчина приезжал лишь наездами из другого города, и никто не знал, женаты ли они или нет. Казалось, что женским счастьем была счастлива только Варенька, которая еще даже не жила по-настоящему семейной жизнью. Брак же директорской секретарши Инги Медуницы вызывал сочувствие из-за чрезвычайно ревнивого мужа, а Агнесса Карловна со своим горбуном Викентием не выглядели гармоничной парой.
Ванда надеялась обрести во мне союзника, но таковым я никак не мог для нее стать — ни по симпатии, ни по убеждению. Капралова по-своему приняла директорскую установку про спасение Дворца и теперь свято верила в свое избранничество. Я же старался защищать своих методистов от ее бредовых указаний, от бесконечных нападок и придирок. Я видел абсурдность ее хаотичных нововведений и никак не мог найти им оправдания. Ванда считала, что работать ровно до пяти вечера — это моветон. Под всяким предлогом, заваливая в том числе ненужной работой, совершенно выматывая, она добивалась того, чтобы люди оставались еще на два-три часа. Она высасывала энергию из сотрудников. Могу предположить, что причина крылась в ее одиночестве: Ванду никто не ждал вечерами, и она, должно быть, очень боялась проводить их одна. Что там вечера… Даже в своем собственном кабинете она не могла находиться долгое время одна. Почти каждый день под тем или иным предлогом кого-то из нас она приглашала поработать к себе. Часто такой жертвой оказывался я.
После первой недели работы во Дворце я понял, что оказался в высшей степени необычном месте. Этот мир был архаичным, плотным, сложным, полным причуд и необъяснимых электрических разрядов между его обитателями. Каждый из сотрудников своим неслучайным путем некогда пополнил коллекцию Дворца. И вот теперь я такой же чудак, экспонат, один из них. Что стало со мной такого, раз я здесь? Это награда? А может, ловушка? Ведь Дворец чертовски умен, и кто знает, что у него на уме на самом деле?
Здесь во всем ощущалась какая-то недосказанность, словно все состояли в сговоре против меня. Впрочем, это не удивительно, так как поначалу во мне видели лишь человека Капраловой. Долгое время я вызывал серьезное подозрение — что, мол, делает этот тип в нашем захолустье? Отчего он сбежал? Такое настороженное отношение коллег будило во мне взаимную недоверчивость. Природная идиллия вокруг, усыпляя бдительность, только подливала масла в огонь. Знаете ли, светит ярко солнышко, птички поют, пахнет кедрами и доносится шум моря: вдалеке в легком мареве видно, как с обеда во Дворец беззаботно возвращается одна из его милых барышень. Вот уже за ней приятно громыхнула кряжистая дверь. Все так спокойно и прекрасно, но что за этим?
Глава IV, из которой читатель сможет узнать о бывшем начальнике методотдела и его загадочном дневнике
В то утро я чувствовал себя выжатым как лимон. Накануне до одиннадцати вечера провозился с Вандой над презентацией к совещанию. Капралова была на редкость безграмотной, и мне приходилось после нее править все документы, а во многих случаях все полностью переделывать. Но это было ничто в сравнении с отсутствием у нее способности сосредоточить свою мысль на чем-то одном. Это раздражало, равно как ее частые перерывы «на покурить» и привычка во время вечерней работы пить коньяк.
Когда я пришел, все уже работали. В отделе вкусно пахло кофе — Рита и Таня не могли без него начать свой рабочий день. Я тоже сделал себе кофе и включил компьютер. У нас бывало по-разному: иногда стоял хохот от лавины шуток, бывали жаркие споры, а бывало, как сейчас, — молчаливая напряженная работа и только клацанье клавиатур, классическая картинка для методического отдела. Накануне от Ванды пришло задание срочно переделать все программы по новой структуре. Она настращала всех выдуманными проверками, быстренько состряпала новое Положение и дала недельный срок на переделку.
Я пил кофе и рассматривал своих коллег, занятых делом.
Рита работала за компьютером всегда возвышенно-красиво. Казалось, она играет на рояле, а не печатает. Волосы забрала наверх и закрепила карандашом. Идеально прямая спина и покатые плечи делали ее в этот момент очень привлекательной и желанной. Она поднесла кружку к губам и сделала глоток. Несомненно. Рита чувствовала на себе мой взгляд, но она так и не посмотрела в мою сторону.
Таня сидела в наушниках. Может, из-за очков, но когда она работала за компьютером, особенно когда выполняла сложную или срочную работу, она была похожа на растерянную маленькую девочку. В эти минуты во мне всегда поднималась волна нежности по отношению к ней.
В углу сидел Максим Петрович. В отличие от остальных из своей ведерной кружки он всегда пил чай. Время от времени за работой он покряхтывал, покашливал — в общем, вел себя, как и подобает настоящему деду. Мой взгляд застал его за ритуальным каждодневным занятием. Максим Петрович вытащил из ящика стола толстую пластмассовую спицу, засунул ее в ухо и очень энергично принялся ковырять. В отделе уже никто на это не обращал внимания, мне же было непросто сдерживать смех, наблюдая за сей престранной процедурой.
Столы Вари и Пети находились рядом, но они держали слово, что не будут злоупотреблять этим, отвлекаясь на разговоры. По приоткрытому рту Пети я подозревал, что он серфингует в Интернете. Славный парень, но Интернет часто увлекал его в свои бесконечные дали. Надев большие наушники, он завороженно смотрел на экран, где явно была не образовательная программа. Обычно в таких случаях я спрашивал его, над чем он работает. Но сегодня решил не трогать парня, в том числе и потому, что был убежден: методист в течение рабочего дня имеет право переключать свое внимание на что-то иное, для души.
