— Слушай, Вовка, я совсем забыл, — сказал Мишка поникшим голосом, когда достал половинку черной буханки, — ведь надо было зайти в магазин, хлеб получить по карточке. Да еще сегодня должны были масло подсолнечное давать. Ну все, батя выпишет сегодня ремня нам по жопе.
— Мишка, так пошли сейчас, возьмем все, что нужно, — сказал Вовка.
— Не ты точно, Вовка, совсем ни хрена не помнишь, сейчас магазин поселковый закрыт до четырех часов. А в других нам ничего не дадут. А там очередь уже с обеда стоит. Мы, конечно, встанем, но сегодня может и не хватить ничего. А если хватит, то мы уже в темноте пойдем, отберут у нас всё, да еще и навешают. Нашего батю в поселке боятся, но ему некогда по улицам ходить, искать концы, он лучше нам навешает, чтобы драться могли. Ты помнишь, как нас на прошлой неделе отоварили? Да не помнишь ты ни хрена, — сказал в полном унынии Мишка. — Ты сам сидел и ныл, когда тебе Граф в глаз дал.
— А это еще кто такой? — спросил удивленный Вовка. — Что еще за графья тут живут?
— Да не графья, а Граф, шестерка Софрона. Ты когда сказал бате, что тебя Граф побил, так он тебе еще добавил, сказал, что если не можешь сдачи дать, не жалуйся, вдвойне огребешь.
Вовка задумался.
Да, у Павла Александровича воспитание было то, что надо. Ну что же, пора менять приоритеты.
— Миха, давай, бери карточки и сумку, мы идем в магазин, — скомандовал он.
Брат окинул Вовку сомневающимся взглядом, но все же полез в комод и вытащил из верхнего ящика два желтоватых листка карточек, из которых сегодня продавцы вырежут два прямоугольничка, по которым им придется получить хлеб и масло.
Когда они подошли к магазину, очередь из бабок и дедок выходила из магазина метров на двадцать. Сначала Вовка слегка сдрейфил, в его детстве он такие очереди видел только в 1964 году, когда в Союзе был неурожай. Но потом, когда он заметил, что никто не лезет вперед и сзади к магазину никто не подходит, то решил, что и сегодня они получат всё, что нужно. В очереди их знали многие, и те, кто знал, знали и о молнии, и вскоре его уже задолбали вопросами о самочувствии. Время в очереди шло медленно, но все же она двигалась. К шести вечера они попали в магазин.
— Хорошо, я мамке записку написал, а то побежала бы искать, — сказал Мишка, — она уже домой скоро придет.
Когда с хлебом и маслом, налитым в бутылку из-под ленд-лизовского американского виски, они вышли на улицу, уже смеркалось.
— Ну вот, Вовка, давай бегом домой, а то опять, как в тот раз, кодлу встретим, и всё. Хлеб отберут, а тебе морду начистят.
— А тебе что, не чистят, что ли, — удивился Вовка.
— Не, я еще маленький, — сказал Мишка, — считается западло меня бить.
Они шли по плохо освещенной улице, до дома оставалось совсем немного, когда из-за ближайшего угла вышли четверо парней.
— Эй, парнишки, ну-ка швартуйтесь к нам, — прозвучал уверенный голос, — деньги, махру сразу доставайте.
— Я же тебе говорил, — раздался в Вовкином ухе жаркий Мишкин шепот, — сейчас все отберут да опять тебе морду начистят.
Подойдя ближе, Вовка в свете ближайшего фонаря оценил диспозицию. Трое парней, его одногодков, и парень постарше года на два. Все они строили из себя урок и были одеты соответственно. Вокруг не было ни души.
— Ты опять здесь, пацан! — вновь раздался обрадованный голос. — Мало получил в прошлый раз?
— Представьтесь, ребята, а то нехорошо, вы меня знаете, я вас нет, — спокойно ответил Вовка.
Парни недоуменно переглянулись. Потом один из них, мелкий веснушчатый мальчишка в надвинутой до ушей кепке, заикаясь, сказал:
— П-п-парни, его же на днях молнией ша-шарахнуло, г-г-говорили, что о-он п-п-память п-потерял.
— Ну, сейчас он ее снова потеряет, — сказал главный в этой компании, надевая на правую руку свинцовый кастет.
— Так нечестно, — пискнул Мишка из-за Вовкиной спины, — вас четверо, да еще кастет. Я завтра всем расскажу, что вы поселковых, как городских, бьете.
Парни переглянулись, и кастет был убран.
Вовка, пользуясь заминкой, быстро сказал, обращаясь к старшему:
— А давай один на один стукнемся, или зассышь, кодлой бить будете?
— Нет, вы слышали, что он сказал? — обратился заводила к остальным. — Неделю назад ныл почти на этом месте, а сейчас драться хочет.
Мальчишки дружно засмеялись. Еще бы, их предводитель был почти на полголовы выше Вовки и килограммов на десять тяжелее.
Он вышел вперед и выплюнул окурок, который во время беседы торчал из угла рта.
Неожиданно его нога, обутая в кирзовый сапог, вылетела вперед. Он метил Вовке в пах. Но тот, отскочив назад, резко разорвал дистанцию.
— О, глядите, да он, как козел, заскакал, — раздались насмешливые выкрики.
Но Вовка уже ничего не слышал. Давно не испытываемое чувство вновь захватывало его, а в голове крутились бесконечные драки его прежнего детства, когда он сам был их заводилой. Видимо, выражение его лица настолько изменилось, что его противник тоже стал серьезен и уже без пренебрежительной улыбки пошел в наступление. Вовка хорошо понимал, что стоит ему пропустить удар от значительно более тяжелого противника, и он уже не боец. Поэтому он все делал, чтобы уйти от этого удара. А тот, никак не попадая в юркого мальчишку, уже совсем забыл об обороне и размахивал руками, как граблями. Вот на таком замахе и подловил его Вовка, четко ткнув кулаком в подбородок. Его противник, постояв долю секунды, кулем упал на землю.
После этого Вовка повернулся к растерянно смотревшим на это хулиганам и сказал:
— Кто следующий получить хочет?
Заика пятился назад, повторяя без заикания:
— Вовка, не надо, мы же с тобой в одном классе учимся.
Но когда тот шагнул вперед, вся троица бросилась в темноту, оставив своего вожака лежать на дороге.
Вслед за ними по пустынной улице разнесся победный Мишкин вопль. Он подбежал к поверженному врагу и хотел с разбегу заехать ногой ему под ребра. Но Вовка вовремя крикнул:
— Не смей, сейчас сам получишь, нельзя лежачих бить!
Он наклонился над лежащим парнем и спросил:
— Мишка, а это кто?
— Ты что, Вовка, и Графа не узнал? Это же Витька Графов, это он тебя на прошлой неделе отпинал. Тогда тебе батя еще добавил за нытье и жалобы.
Вовка потрепал Графова по щеке, тот в ответ открыл глаза и начал медленно оглядываться.
Затем он медленно сел и с удивлением спросил:
— Так ты что, пацан, меня отрубил, что ли?
— Выходит, что так, — ответил Вовка.
— А что, кенты мои сдернули?
— Сдернули. Сдернули! — злорадно завопил Мишка. — Бежали, только пятки сверкали.
Графов, пошатываясь, поднялся.
— Ну, Фома, у тебя и колотуха, оказывается, а я тебя за пустое место держал, — сказал он, оглядываясь по сторонам. — А мои действительно сдернули, послушай, — обратился он вновь к Вовке, — давай к нам в компанию приходи, где мы собираемся, знаешь, но долго не думай, я один раз приглашаю.
После этой речи Витька, потирая челюсть и слегка пошатываясь, исчез в темноте.
Пока шли до дома, Вовка устал от восторженного описания боя. Мишка то и дело комментировал:
— Он ногой, а ты ее рукой отбил! А он со всего размаха! А ты ему в челюсть тырс и отрубил!
— Дома не говори, — буркнул Вовка перед дверями, Мишка послушно кивнул головой. Но когда они зашли в дом, Мишка вылетел в комнату, где за столом сидели родители, и с ходу заорал:
— А Вовка сейчас Графа вырубил! На нас у дома Кияновых его кодла наехала, а Вовка один на один Графа уделал.
Мать побледнела и ахнула. А вот эмоции Павла Александровича были не так понятны.
Он почти не изменился в лице и с надеждой спросил:
— Вовка, это правда, точно отрубил Витьку?
— Да, папа, одним ударом, — кратко прозвучал ответ.
Отец медленно встал из-за стола и почти уперся головой в потолок.
— Мать, — сказал он, — достань-ка чекушку, которая у тебя лежит, это дело надо отметить! Я уже не верил, что такое случится. Вовка, иди ко мне, дай тебя обниму, сынок, нет, все-таки заиграла в тебе моя кровь!
Недовольная мать со стуком поставила на стол чекушку водки. А Павел Александрович тем временем шарил по карманам.
Он вытащил из них несколько бумажек и сказал:
— Вот, бери, тут на мяч должно хватить. Это тебе мой подарок за то, что человеком стал, а не размазней. — Потом обратился к матери: — Ну что, Люда, нахмурилась, радоваться надо, а то всю дорогу парень битый приходил, а теперь, вишь, как дело повернулось. Хоть не стыдно соседям в глаза смотреть.
Павел Александрович налил граненый стаканчик себе, а во второй чисто символически налил несколько капель.
— Ну, Люда, давай за наших обормотов, чтобы все у них было хорошо.
Он единым махом опорожнил стопку и тут же налил себе следующую. Выпил ее уже без тостов, с сожалением посмотрел на пустую бутылку и принялся за свежую картошку, поджаренную на плохом подсолнечном масле. Вовка и Мишка, усевшись за стол, не отставали от него. А мама, уже поужинавшая, с удовольствием глядела на своих мужчин. Но затем она устроила Вовке целый допрос, и с каждым его ответом становилась все мрачнее и, наконец, заплакала.
