Третьей группировкой корейских коммунистов была так называемая «маньчжурская» или «партизанская» фракция, во главе которой стоял Ким Ир Сен. О его биографии до 1945 г. мы говорим в другом месте, а здесь стоит лишь упомянуть, что Ким Ир Сен, в прошлом — заметный командир действовавших в Манчжурии антияпонских коммунистических сил, провел 1941–1945 г. в СССР, где он был капитаном Советской Армии. Вместе со своими бывшими партизанами, которые тоже служили в советских вооруженных силах, Ким Ир Сен прибыл во Владивосток, а оттуда на пароходе «Пугачев» добрался до Вонсана. В Пхеньян Ким Ир Сен приехал в конце сентября 1945 г. и, надо признать, его появление там оказалось весьма кстати. [29]
К этому времени советским властям стало ясно, что попытки наладить сотрудничество с местными националистами и лично с Чо Ман Сиком не приводят к успеху и необходимо искать другую фигуру, на которую можно было бы опереться в проведении своей политики на Севере Корейского полуострова. Не исключено, что на первых порах такая фигура мыслилась как своего рода «дополнение» к Чо Ман Сику, который все равно считался бы формальным руководителем Северной Кореи. Наиболее очевидной кандидатурой мог бы показаться Пак Хон Ен, лидер Коммунистической Партии Кореи, но с точки зрения советских военных у него было несколько серьезных недостатков. Находившийся в Сеуле Пак Хон Ен был, во-первых, недостаточно хорошо известен советскому руководству, во-вторых, казался слишком ненадежным из-за своих сравнительно слабых связей с СССР, в-третьих, в прошлом (в начале 1930-х гг.) он был связан с Коминтерном, что могло не понравиться Сталину и его окружению, недолюбливавшему бывших коминтерновцев. О каком-либо кандидате из числа собственно советских корейцев, которые в подавляющем большинстве впервые прибыли в Корею и были совершенно неизвестны там, не могло быть и речи. Таким образом, появление молодого и энергичного капитана Советской Армии Ким Ир Сена, в прошлом — довольно известного командира маньчжурских партизан, а ныне — помощника коменданта города Пхеньяна, действительно пришлось весьма кстати. Выбор пал на него, и после серии консультаций с Москвой принято решение о всяческой поддержке Ким Ир Сена как будущего лидера Северной Кореи. [30]
Первым известным нам событием, которое могло указывать на начинающееся выдвижение Ким Ир Сена стала встреча Чо Ман Сика, Ким Ир Сена и Г. К. Меклера (в то время — подполковника, начальника 7-го отдела политотдела 25-й армии), состоявшаяся вечером 30 сентября в пхеньянском «заведении» «Хвабан», типичном для Дальнего Востока «веселом доме», который представлял из себя гибрид ресторана, увеселительного заведения и борделя высшего класса. Сам факт организации важной политической встречи в подобном месте может вызвать у западного читателя некоторое удивление, но в действительности в этом-то как раз нет ничего странного: именно в таких заведениях на Дальнем Востоке испокон веков и организовывались неофициальные встречи политиков и интеллигентов. Встреча, в которой в качестве переводчика участвовал также и майор М. Кан, была связана с предпринимавшимися в то время советским командованием попытками привести к власти на Севере Чо Ман Сика. Как вспоминает Г. К. Меклер: «Я главным образом просил Чо Ман Сика сотрудничать с советской администрацией, а он требовал помощи в «строительстве единого национального государства». [31] Сам факт приглашения Ким Ир Сена на эту встречу показывал, что он начал привлекать все большее внимание советских военных властей.
Серьезная беседа в веселом доме. Г. К. Меклер (в центре), Чо Ман Сик (по правую руку от него) и Ким Ир Сен (по левую, сосредоточенно орудует палочками) во время встречи 30 сентября. На заднем плане — девицы заведения…
В этой обстановке произошло первое публичное выступление будущего руководителя КНДР перед жителями Пхеньяна на митинге 14 октября в честь Советской Армии. Современная северокорейская казенная историография утверждает, разумеется, что сам этот митинг был созван в честь Ким Ир Сена. Влияние этих утверждений столь велико, что даже Г. К. Меклер и некоторые другие участники событий в своих воспоминаниях называют его именно «митингом в честь Ким Ир Сена». [32] Однако сообщения современных событию советских изданий и сделанные во время самого мероприятия фотографии не оставляют сомнений в том, какой характер носил митинг в действительности. По-видимому, то обстоятельство, что впоследствии митинг всегда называли именно «приветственным митингом в честь Ким Ир Сена» привело к определенной аберрации памяти у многих очевидцев. Тем не менее сам факт, что в качестве «представителя благодарного корейского народа» выступил именно Ким Ир Сен, говорит об очень многом.
Впоследствии официальная пропаганда утверждала, что в митинге участвовало 100 тыс. человек. Это, конечно, преувеличение, но не вызывает особых сомнений, что митинг был массовым, и что количество участников измерялось десятками тысяч. Открывший митинг И. М. Чистяков представил собравшимся Ким Ир Сена как «национального героя» и «знаменитого партизанского вождя». [33] Это, конечно, было некоторым преувеличением: многие из собравшихся о Ким Ир Сене до этого времени и не слышали, а для большинства он был полулегендарным героем, почти фольклорным персонажем. После этого Ким Ир Сен, одетый в позаимствованный специально для этого случая у М. Кана штатский костюм, но с орденом Красного Знамени на груди (впоследствии в Северной Корее все снимки этого выступления издавались в отретушированном виде, без иностранного ордена на груди Великого Вождя Корейского Народа) произнес речь в честь Советской Армии. Речь эта была написана в политотделе 25-й армии по-русски и переведена на корейский кем-то из советских офицеров-корейцев (возможно, Чон Тон Хеком). В силу этого в речи было много специфических оборотов, используемых в советских политических материалах на корейском языке, но мало знакомых или даже вовсе непонятных большинству слушающих пхеньянцев, на которых они производили странное впечатление. [34] Одновременно с Ким Ир Сеном с речью на митинге выступил и Чо Ман Сик, который, будучи главой Временного Административного комитета 5 провинций, являлся формальным руководителем местной администрации. Следует обратить внимание и на то, что председателем митинга был новоизбранный руководитель Северокорейского бюро Компартии Кореи Ким Ен Бом. [35] Это еще раз указывало на статус Ким Ир Сена как одного из трех высших лиц Северной Кореи, но еще даже не «первого среди равных» (таковым на тот момент, скорее всего, мог считаться Чо Ман Сик).
Ким Ир Сен выступает на митинге 14 октября. Впоследствии эта фотография неоднократно переиздавалась в КНДР — но без советских генералов за спиной Вождя и с заретушированным советским орденом на его костюме
К моменту своего выступления на митинге Ким Ир Сен уже занимал один немаловажный пост, о чем, впрочем, собравшиеся в подавляющем большинстве еще не знали. 13 октября в Пхеньяне было создано Северокорейское бюро Компартии Кореи, которое подчинялось располагавшемуся в Сеуле ЦК Компартии во главе с Пак Хон Еном и должно было координировать деятельность коммунистов в районах, оказавшихся под советским контролем. Подчиненное положение бюро было подчеркнуто направленной после его создания в Сеул телеграммой, в которой выражалась «поддержка правильной линии т. Пак Хон Ена». Официально о создании бюро было объявлено лишь через неделю, 20 октября. Причины этой задержки не ясны.
С совещанием 13 октября связана и другая загадка. Начиная с 1958 г. северокорейская историография стала утверждать, что совещание состоялось 10 октября. Впоследствии этот день стал одним из северокорейских официальных праздников. Не ясно, чем был вызван пересмотр даты. [36] Надо отметить и то, что в современной официальной северокорейской историографии (начиная с 1956 г.) умышленно искажается название этого важного органа, с создания которого там не без оснований начинают отсчет истории правящей Трудовой партии Кореи. Современные северокорейские историки называют его «Организационное бюро компартии Северной Кореи» (Пук чосон конъсанданъ чочжик вивонхве), вместо правильного «Северокорейское бюро компартии Кореи» (Чосон конъсанданъ пук чосон пунгук). Причина этого позднейшего переименования вполне понятны: таким образом затушевывается зависимость этого органа от сеульского ЦК Компартии Кореи, во главе которого тогда стоял Пак Хон Ен, впоследствии объявленный американским и японским шпионом и павший жертвой репрессий.
Председателем бюро избрали Ким Ен Бома, который еще в 30-е гг. был направлен в Корею Коминтерном для нелегальной работы (разумеется, об этом назначении позднейшая северокорейская историография не упоминает, а представляет дело так, как будто Ким Ир Сен стал главой северокорейской партийной организации в момент ее создания). Честно говоря, не совсем понятно, чем объяснить такое возвышение Ким Ен Бома, человека, который по складу своего характера явно не подходил для подобной работы. По воспоминаниям дочери А. И. Хегая Майи Хегай, отношение к Ким Ен Бому в кругах корейской правящей элиты было в конце 40-х гг. откровенно ироническим, хотя и добродушным, да и сам он, любитель холодной лапши и старинной архитектуры, отнюдь не стремился к вершинам власти. Видимо, кратковременное возвышение Ким Ен Бома — человека милого, спокойного и отнюдь не склонного к участию в политических интригах — следует просто списать на ту неразбериху, что царила в те первые недели после Освобождения. Что же до будущего «Великого Вождя и Солнца Нации», то Ким Ир Сен сначала просто вошел в состав бюро в качество одного из его членов, а через 2 месяца сменил Ким Ен Бома на посту председателя, став, таким образом, высшим руководителем северокорейских коммунистов. Формальное решение о назначении Ким Ир Сена руководителем северокорейского бюро было принято на проходившем 17–18 декабря 1945 г. Третьем расширенном пленуме Исполкома Северокорейского бюро Компартии Кореи, хотя, разумеется, фактически все было решено в кабинетах советских политиков и генералов существенно раньше. [37]
