Место для второй огневой точки прапорщик наметил в полуверсте перед восточной окраиной Улуккул-Аклес; третья располагалась на правом фланге предполагаемого движения французов.
Все три пулеметных гнезда – тщательно замаскированные, с запасными позициями, – располагались перед фронтом семнадцатой пехотной дивизии генерала Кирьякова, занимавшей плато. Ровными линейками расставлены батареи, прикрытые брустверами из фашин и корзин с землей. В тылах зарядные ящики и запряжки, дальше, за деревней, – обозы, дымят костры, варится кулеш. Солдаты сидят на земле возле составленных в пирамиды ружей, взад-вперед проносятся казаки и верховые адъютанты.
* * *
Генерал Фомченко, обходивший позиции вместе с Меньшиковым, особо напирал на маскировку. Прапорщик усмехнулся, припоминая багрового от жары генерала. Фомченко сопровождал княжеский кортеж на двуколке – как выяснилось, большинство «потомков» не умеют ездить верхом. Впрочем, одернул себя Лобанов-Ростовский, нехорошо смеяться над коллегой-авиатором (он ведь генерал-лейтенант авиации?), да еще и таким заслуженным! Ну не умеет ездить верхом – так и что с того? Зато в тактике разбирается превосходно и командными талантами бог не обидел. Недаром Фомченко жестко осадил генерала Кирьякова, повторившего известное еще со времен Семилетней войны присловье: «На подъеме с моря и с одним батальоном шапками забросаем неприятеля и как кур перестреляем».
Прапорщика покоробила показная лихость этого немолодого человека, а еще сильнее – его опрометчивость. Неужели здесь считают, что доблесть военачальника-полководца состоит в том, чтобы относиться к врагу с пренебрежением, полагая его каким-то картонным, пребывая в неколебимой уверенности, что он непременно будет действовать вот так, а не эдак?
Фомченко так рыкнул на генерала, что тот растерялся – то ли стреляться от позорища, то ли вызывать грубияна на дуэль? И лишь под ледяным взглядом Меньшикова сдулся, забормотал что-то и постарался поскорее затеряться среди штабных.
А потом Фомченко предложил всем присутствующим выйти из палатки. Снаружи ждали трое матросов с «Алмаза», караулящие нечто, старательно укрытое от любопытных глаз чехлом. По знаку генерала парусину сдернули, и…
– Перед вами, господа, пулемет системы «Максим», образца тысяча девятьсот пятого года на крепостном лафете. К сожалению, не самая лучшая модель, но уж какой есть. Для наших условий – в самый раз.
Старенький пулемет, помнивший еще русско-японскую войну, сняли с тумбовой установки «Алмаза». Древний колесный станок тоже имелся на крейсере – на случай высадки десанта. Теперь раритет пригодился.
Офицеры окружили агрегат и принялись рассматривать казенную часть, утыканную непонятными приспособлениями, медный ствол с крошечным, меньше ружейного калибра, дулом, подозрительно тонкие колеса и станину в виде железной трубы с лемехом на конце. Шестидесятипятилетний генерал, начальник 6-го корпуса, взгромоздился с помощью адъютанта на сиденье и взялся за рукоятки. Прапорщик, почтительно склонившись к генералу, показал, как выставлять с помощью винта вертикальную наводку, как устанавливать планку прицела для стрельбы на большие дистанции, как заправлять патронную ленту.
Фомченко подождал, пока офицеры и генералы осмотрят необычный механизм, и продолжил:
– Как вам, несомненно, известно, пехотный батальон способен выпустить в минуту около шестисот пуль. Это устройство вполне его заменяет, представляя собой куда менее уязвимую цель для огня неприятеля – особенно с учетом дальности эффективной стрельбы более кило… более версты. При наличии трех пулеметов по фронту противник, атакующий силами полка, будет выкошен огнем за пять минут. Единственная сложность состоит в нехватке боеприпасов, а потому демонстрировать сейчас действие пулемета мы не будем. Увидите завтра, в бою.
После этого генерал изложил разработанный план: при появлении франко-турецкой эскадры обозначить отход войск с плато, приглашая неприятеля занять оставленные высоты. И он, конечно, примет это любезное приглашение. Еще бы: здесь ключ ко всей русской позиции. Восточнее начинается обширное дефиле, по которому проходила Севастопольская дорога. Дальше дефиле плавно поднимается, образуя западные скаты Курганной высоты, а перед плато, в излучине Альмы, в беспорядке разбросаны саманные домишки и изгороди татарской деревни Альматамак. До уреза воды от нее версты две; дороги, проходящие через Альматамак, карабкаются на возвышенный южный берег, а дальше разбегаются в стороны: одна на Качу и далее на Севастополь, другие – к татарским деревенькам в Улук-Кульской долине. Взяв плато, неприятель получает возможность громить артиллерией резервы на обратных скатах возвышенностей, а также нанести удар во фланг и тыл центра русской позиции.
В «прошлый раз» так оно и получилось – оказавшись под угрозой бомбардировки с моря, Кирьяков отвел войска с плато, и французы заняли его без малейшего сопротивления. Но на этот раз их ждет классический огневой мешок: втянувшись на плато, войска попадут под перекрестный пулеметный огонь. В деревеньке тоже приготовлен сюрприз: в чахлых садиках замаскированы три батареи, а на задах Улуккул-Аклес ждет своего часа еще одно «чудо-оружие» – многоствольные ракетные станки в конноартиллерийских запряжках. По замыслу, ракетчики вылетят в обход деревни на прямую наводку, дадут слитный залп по смешавшемуся неприятелю, после чего на отвозах уволокут свои «органы» в тыл, на перезарядку.
И все это возможно лишь в том случае, если не будет бомбардировки с моря. Тысячи чугунных ядер и бомб способны перемешать с землей не одну дивизию. Но, чтобы обрушить огонь корабельных орудий на открыто стоящие батареи, французам придется выстроить линкоры большой дугой от мыса Лукул до траверза альминского устья. Вариантов тут нет – дальность стрельбы гладкоствольных пушек заставит выбрать именно такое расположение, а там…
А там их будет ждать еще одна ловушка. Восемнадцать гальваноударных мин, все, что имеются на борту «Заветного», выставленные в одну линию. Эти мины способны проламывать днища дредноутов и рвать надвое стальные эсминцы – что им деревянные корыта, пусть и здоровенные?
План этот предложил Сергей Велесов, «гость из будущего», которого совсем недавно выловили из воды миноносники. Возражений не нашлось; оставалось удивляться, почему севастопольцы сами не додумались до столь очевидного решения? Из гимназического курса истории прапорщик помнил, что во время Крымской войны мины не без успеха использовались на Балтике. Да и здесь, на юге, на Дунае, были случаи применения этого оружия. Конечно, изделиям академика Якоби очень далеко до мин «образца 1912 года», но ведь и они оказались серьезной угрозой для британских боевых кораблей! Что мешало запасти на главной военно-морской базе Черноморского флота несколько сотен таких снарядов? Две линии минных заграждений могли бы наглухо запечатать вход в Севастопольскую бухту. В Кронштадте или, скажем, при обороне Свеаборга никому и в голову не пришло топить военные корабли как паршивые баржи, для того чтобы загородить фарватер…
* * *
Прапорщик огляделся. Шагах в тридцати из-под лопат летела земля – солдаты, прикомандированные к пулеметной команде, заканчивали рыть ход сообщения к запасной позиции. На основной же позиции расчет (матросы с «Алмаза» под командой кондуктора и прикомандированный к ним мичман-севастополец) уже обустроился. Земляные стенки старательно выровнены; бочонок с водой для охлаждения ствола аккуратно прикрыт деревянной крышкой. Короба с запасными лентами уложены в нишу, выдолбленную в земляной стенке окопа; рядом, в пирамиде, сколоченной из жердей, стоят мосинские карабины пулеметчиков и гладкоствольные «переделочные» ружья. В тылу, в отдельно отрытом окопчике, дымит костерок, попыхивает паром жестяной чайник.
Пулемет стоит на жиденьком дощатом настиле. Мичман в полотняной летней фуражке и запачканном землей белом сюртуке, закусив от восторга губу, водит туда-сюда кожухом ствола.
Таких пулеметов – «Максимов» на крепостных лафетах – у прапорщика было три. Их решили поставить здесь, на плато, а три других, «Мадсен» и «Льюис», снятые с гидропланов, а также великолепный пулемет на треноге, переданный с «Адаманта», составили подвижный отряд в резерве главнокомандующего. Пулеметы поставлены на рессорные пароконные пролетки, и при необходимости их можно быстро перебросить на любой участок.
Лобанов-Ростовский подошел к «Максиму», заглянул в щель стального щитка. Все правильно – мичманец не валяет дурака, а вовсе даже наоборот: тренируется, учится переносить огонь с одной цели на другую. На склоне, по которому через несколько часов предстоит подниматься французской пехоте, натыканы прутья, обозначающие сектора обстрела. Вот мальчишка и старается: ловит прицелом вешки, воображая, что это ряды французских стрелков в красно-синих мундирах.
