Я говорила ему, я не в состоянии, я уже умерла от усталости.
А он говорил: умри ещё глубже, я буду возбуждать тебя к жизни.
Я устала сопротивляться и отдалась ему, просто наблюдая за всем, что происходит как бы со стороны. Слышала его глубокое дыхание, чувствовала, до каких глубоких недр он дошел, где он буравит мою суть, где он стучится в мой внутренний колокол. И тут, что-то в голове словно щелкнуло. Я заметила его дыхание. Наверное, это отозвалось на какой-то неведомый зов мое увлечение пранаямой…
Я закрыла ему одну ноздрю, он продолжал дышать через вторую, открытую. При этом один глаз у него открылся, как глаз джина. Казалось, он хотел им спросить, что же ты делаешь, дура, я же люблю тебя. Я быстро отпустила его ноздрю, глаз захлопнулся. Он начал опять шумно и глубоко дышать.
Тогда я закрыла вторую ноздрю, у него открылся второй глаз. Он был похож на глаз китайца или тибетца, который словно говорил, что в созерцании все возможно, но ты творишь что-то не подходящее в данный момент, дочь моя.
Отпустив обе ноздри, я отдалась какому-то безмысленному потоку. Больше я не испытывала его дыхательные возможности. Он дышал как носорог. В какой-то момент я почувствовала, как что-то горячее начинает просачиваться через мои внутренние двери. И я уже была не в состоянии быть в наблюдении за наблюдателем, когда тот делает созерцательное дыхание. Я начала громко дышать. Вместе мы вошли в полёт, как две половинки, как два крыла, сросшиеся в одно целое. Одно крыло медведя, другое крыло серого лебедя…
Незаметно для нее дрема переросла в сон, и она растворилась в своем сновидении. И ей уже не было понятно сон это или явь. Все виделось так ясно и отчетливо. И в то же время было таким не реальным…
Мы летели над огромным озером. В озере плавали кувшинки. На берегу кто-то пел песню, кто-то жег благовония, кто-то играл на бубне, кто-то считал звезды. Где-то квакала лягушка и ей вторила квакушка. Где-то далеко в курятнике мне послышался крик петуха, молодого, ещё не опытного с надрывом в голосе, но который уже разрезал небо. Он резал небо какими-то фиолетовыми линиями, а где-то вдалеке загорался красивый восход. В полях падали росы. Нагие девушки бегали, купались в росе и кричали: Любовь! Любовь! Любовь!
Всё это смешалось в огромный хоровод и уходило в самую глубину синего неба. И тогда я поняла, что созерцала сотворение Любви.
Любовь… Что же это за состояние такое?
Когда действительно любишь, любишь только одного или можно любить сразу нескольких? Или тогда это не любовь? Но иногда бывает так, что вроде бы любишь и одного и другого. Тогда что это? И как разобраться, с кем быть? Ведь все время быть с двумя не получится, а когда с одним – чего-то не хватает…
– Батюшка, что же такое получается, Вася мне нравится больше. Но почему же мне с Колей так хорошо? Что же в нем есть такое, что он делает так, как не может делать Вася?
Батюшка перекрестился и сказал: Да, пахтует он твой океан Вселенной, твое бессознательное, самой глубиной и длинной своего осознанного.
Господи, да пребудет твоя суть и твоя внутренняя раковина в счастье, – сказал так отец Никодим и ушел восвояси.
Как стояла, так и остолбенела. Ничего не поняла. Поняла, что прокололась. Поняла, что рассказала, что имею еще одного. Но самый большой грех Батюшка так и не узнал. Был у меня еще третий, которого я любила как мальчика, как маленького ребенка, как свое продолжение, хотя ко мне он отношения никакого не имел. И чувствовала я над ним ответственность матери. И чувства стыда у меня не было. Заходила я к нему как женщина, как возлюбленная, а становилась матерью и начинала поучать. А он в это время все порывался постучать в мой внутренний колокол…
На мгновенье она вынырнула из своего сна и вновь погрузилась в самую его глубину.
Опять сновидения, опять он, опять эта кричащая из глубин неосознанность. Опять что-то такое, куда весна загоняет нас. Может это дебри цветущей черешни, опадающей снежными лепестками, полной завязей. А может воспоминания, заставляющие набухать соски и что-то там глубоко на другом конце маятника. И сердце начинает стучать по-другому, и птицы поют все время все об одном и том же и мухи жужжат: «Любовь! Любовь! Любовь!»
Поцелуи во все стороны, сверху вниз, на все четыре стороны света…
– Господи, идет голова кругом. Что же это такое?
– Да ничего, доченька. Это просто идет весна, – сказал отец Никодим и вернул ее в реальность.
– Батюшка, а вы же уходили.
– Никуда я не уходил, солнышко, это ты улетела. Чувство освобождения от греха делает человека подобно ангелу. Он начинает лететь в лоно сердца Отца своего, где все возможно, где всегда вечная весна. Где все прощено и есть только Любовь.
Помни об этом, доченька, и иди с Богом. Сама разберешься. Один или другой, а может третий… Слушай свое сердечко, оно подскажет тебе. Главное в жизни, чтобы была Любовь. Истинная. Подобная отражению поцелуя Господа.
Обалдевшая от сна, она открыла глаза. Посмотрела по сторонам и медленно начала возвращаться в себя. Но где-то посередине пути словно застыла, вспоминая еще что-то, и провалилась в свой новый сон.
Их экспедиция уже второй год работала в Венесуэле. Они искали кочующее племя яномами. Последний раз их каноэ перевернулись на каких-то камнях, на каких-то переходах реки из одного рукава в другой. И они чуть ли не утонули, и могли бы быть съедены пираньями, но на их удачу что-то произошло в этом месте такое, что ни одна рыба к ним не подплыла, и никто не был даже укушен. Они все благополучно выбрались на берег. Но утонули все их вещи, все, что они везли с собой. Только один герметичный ящик для аппаратуры еще держался на поверхности воды и медленно уплывал вниз по течению…
Владимир, начальник экспедиции, кричал:
– Он же не утонул! Он же уплывает! Там же камеры! Там же наши камеры!
И как будто Бог услышал его. Откуда-то появился маленький человечек. Он словно выпрыгнул из дерева и за ним еще и еще… Какие-то маленькие люди прыгали в воду и плыли в сторону этого большущего ящика. С визгом и криками они толкали его перед собой к берегу. Владимир стоял мокрый на каком-то большом камне. Он то ли плакал, то ли с него просто стекала вода. Глаза его горели. Он говорил непонятно кому:
– Не бывает такого, не бывает! Год и шесть месяцев мы гоняемся за этим племенем, ищем его и не можем найти. А тут, они нашлись сами. Надо было нам перевернуться давным-давно…
Смотри, они прыгнули в воду, спасли наш ящик с камерами. Спаслись все наши девчонки и мальчишки из экспедиции. Господи, спасибо тебе!
Амелия сидела на берегу мокрая, со своей огромной, львиной шапкой мокрых спутанных волос. Глаза у нее были широко раскрыты. Огромные, обалдевшие. Ее трясло то ли от холода, то ли от страха. А какой-то маленький индеец все время подходил к ней и трогал ее за круглые щеки пальцем, будто прикасаясь к колокольчику, словно пытался убедиться в ее реальности. Он смотрел в ее синие глаза и говорил что-то на своем непонятном ей языке.
И всем было понятно, что он попал в капкан. В капкан Амелии. Но Амелия не ставила ему капкан, она с экспедицией просто искала их уже почти два года. И вот, когда уже почти все припасы кончились, и уже сил не было искать этих кочующих яномами, Господь Бог решил сделать эксперимент. И самой интересной частью эксперимента было то, что в Амелию влюбился какой-то индейский мальчик.
Амелия сидела на камне, а возле нее уже полыхал костер. Через несколько минут вокруг костра начали собираться индейцы. Кто-то принес манго, кто-то принес папайю, кто-то принес еще какие-то фрукты из дикого сада Вселенной. Притащили волоком и этот огромный ящик с аппаратурой, который к счастью не утонул. И Владимир, открыв его, со слезами радости на глазах, трогал все камеры, все те приборы, на которые он записывал все, что видела и слышала их экспедиция.
Амелия все так же сидела на камне с широко раскрытыми от удивления глазами. Она первая попала в объектив камеры, которая сфотографировала ее и того индейского мальчика, который смотрел на Амелию и в своем сердце плясал танец любви – танец цветущей черешни в самых глубоких дебрях Амазонки.
Я приоткрыла глаза. Было мягкое серое предрассветное утро. Сны все еще кружились вокруг меня как большие белые бабочки. Я пыталась рассмотреть их, понять, что же они значат, о чем хотят мне сказать. Но тут совершенно неожиданно стало светать. Я открыла глаза и села на кровати. Что происходит? Что за странные сны! И это раннее утреннее пробуждение…
Я смотрю на часы. В 5 часов утра зачем меня кто-то будит? Все трясётся внутри, в груди, в животе. Во всем теле что-то стучит, поднимается какое-то желание. Вроде хочется что-то. Но что? Просыпаться точно не хочется. Может мне еще поспать? Нет, не могу. А может быть…? Нет, не знаю… Но что-то хочется…
