— Ну, что скажешь, глаза и уши? — не подымая на него взгляда, спросил командир.
— Переправа закончена, Василий Семенович. Забрали всех раненых и убитых. Кроме Селиверстова. Он погиб в первую минуту, и подобрать не удалось. Из грузов — недостает двух тюков.
— Третий парашютист?
— Не нашли. Никто не видел даже.
Бородач сморщил лицо, точно собирался заплакать, завертел головой.
— Позор, капитан! Столько мужиков, отряд целый, а девчонку бросили на произвол судьбы… Где твой почтарь, тот, что к Камню ходил?
— Москалев… Неизвестно. Я полагаю, он наскочил на немцев и был убит. Только так можно объяснить те выстрелы, какие мы слышали еще минут за десять до нападения.
— Позор, позор… Головы нам с тобой надо поснимать, товарищ начальник разведки, за такую встречу.
Молодой командир стоял, сурово сжав губы.
— Ладно! — махнул рукой Бородач. — Об этом еще будет у нас разговор. А сейчас ответь мне только на один вопросик…
Он умолк, ожидая, пока два партизана, тащившие небольшой тюк, пройдут мимо ― разговор, затеянный им с начальником разведки, не предназначался для других ушей. Но партизаны, поравнявшись с тем местом, где стояли командир отряда и начальник разведки, опустили тюк на кочку, чтобы передохнуть. Это были командир взвода Ковалишин и Юра Коломиец. На левой руке у Юры ниже локтя белела окровавленная повязка. Было заметно, что боец обессилел, и именно ради него взводный решил сделать эту остановку. Сам Ковалишин, несмотря на то, что так же, как и другие, был почти с ног до головы залеплен грязью, каким‑то чудом сохранял подтянутый, бравый вид.
— Что, хлопцы, хорошо нагрели нам сегодня холку немцы и полицаи? — невесело улыбаясь, спросил капитан.
— Нагреть нагрели, а все‑таки не мы, а они остались в дураках, — рассудительно ответил Ковалишин.
— Не говори гоп… — как бы про себя буркнул Бородач.
— Селиверстов погиб… — тоскливо сказал Коломиец. — Даже не верится.
— Не верится! — согласился Ковалишин. — Хороший был боец, дисциплинированный. — Он взялся за ремни тюка, но, видимо, вспомнив что‑то, обеспокоенно повернулся к начальнику разведки. — Товарищ капитан, что, неужели третьего парашютиста так и не нашли?
— Пока не нашли.
— Вот беда! Несчастье прямо… Давай, Художник! Терпи, сейчас тебя сменят, поскольку ты с одной рукой.
Бородач выждал, пока бойцы отойдут.
— Так вот, мой вопрос к тебе, капитан. Мне нужно знать точно: Гильдебрандт сам, своею башкой допер, что мы должны были этой ночью на болоте самолеты встречать, или у него есть свой человек в нашем отряде?
— Определенно не скажу. Сам ломаю голову.
— Это не ответ. Тем более для начальника разведки.
— Дней пять мне надо. При условии…
— Какое еще условие? — сердито спросил командир, подымаясь на ноги.
— Если вы сегодня же отдадите приказ о подготовке отряда к ночному нападению на какой‑нибудь из ближайших немецких гарнизонов.
Бородач пытливо посмотрел на своего начальника разведки.
— Тебе нужна липа?
— Конечно. Для дезинформации. Проверим…
— Это можно. Хитростью хочешь взять… Думаешь, получится?
— Попробую.
Они медленно шли по вязкой тропе. Бородач вдруг остановился.
— Слушай, а не пошутил ли с нами этот твой почтарь? А что, время у него было… Взял да и подвел гауптштурмфюрера прямо к болоту. А?
— Нет, Василий Семенович, — после короткой паузы решительно заявил капитан. — На Москалева не похоже.
— Ты не спеши ручаться, ты подумай.
Капитан помрачнел, но ничего не сказал. Проводив командира отряда еще немного, он повернул назад и, хмурый, задумчивый, зашагал по тропе к болоту. Там, где кончались заросли ольхи, у выходившей из топи, замощенной хворостом тропы лежали за кочками, поросшими багульником, три партизана, славившиеся своей меткой стрельбой. Начальнику разведки отряда, капитану Сероволу было приказано с этой маленькой группой прикрывать отход колонны, если гитлеровцы и полицаи отважатся, используя партизанскую тропу, переправиться через болото.
4. В двух шагах…
Третьим парашютистом была посланная в отряд радистка, девятнадцатилетняя Ольга Шилина. Она первой оставила самолет. Мужчины ― врач–хирург и оружейный техник ― должны были прыгать следом, «впритирку», чтобы опуститься невдалеке от места приземления девушки и в случае необходимости оказать ей помощь.
Однако все обернулось поиному, одно звено неудачи цеплялось за другое. Очевидно, руководивший выброской бортмеханик не учел скорости ветра и дал девушке команду прыгать на несколько секунд раньше, чем следовало бы. Увидев, что ее сносит в сторону от сигнальных костров, Ольга решила маневрировать, но в спешке потянула не те стропы и вместо того, чтобы уменьшить снос, увеличила его. Во время приземления купол парашюта зацепился за верхушку дерева, девушка повисла над землей. Тут‑то и началось самое страшное: по–своему истолковав намерение приблизившегося к ней партизана, Ольга выстрелила в своего спасителя, а затем, когда был перерезан последний строп, вывихнула при падении на землю правую ногу.
Человек, которого она приняла было за врага, тащил ее на себе километра три по темному лесу, стараясь отойти подальше от того места, где остался убитый им полицай и повисший на дереве парашют. Разгоревшаяся позади стрельба не стихала, над лесом то и дело трепетали сполохи пущенных в небо ракет. Кажется, силы партизана были на исходе, каждый шаг давался ему с трудом, но он шел и шел со своей ношей по лесу, задыхаясь, всхлипывая, бормоча ругательства.
Почтарь взобрался на невысокий, почти голый холм, на плоской вершине которого росли только три крохотные елочки и чахлый куст дрока с гроздьями уже увядших, почерневших цветов.
К удивлению Ольги, именно здесь партизан решил укрыться до наступления темноты. Отыскав неглубокую яму, в которой могли бы поместиться двое, он тщательно замаскировал ее сухой листвой, веточками, кусочками коры и, убедившись, что все сделано как следует, со стоном опустился на землю. Видимо, он совершенно обессилел, и ему нужно было отдышаться, прийти в себя.
У Ольги имелись перевязочные пакеты, и она помогла своему спасителю наложить повязку на рану.
Он лежал в окопчике, уткнув лицо в подложенную под голову руку, молчал. Спина его мелко вздрагивала.
В лесу было светло. Стрельба давно затихла.
Ольгу испугало долгое молчание партизана. Она притронулась рукой к плечу юноши.
— Вам плохо?
— Немного знобит, — вяло отозвался тот. — Не обращай внимания. Сейчас солнышко взойдет, обогреет.
— Мне кажется, вы потеряли много крови.
— Ерунда. Рана пустяковая. Ты ведь видела — пуля только чиркнула по боку.
— Повязка держится?
— Да. Спасибо, руки у тебя золотые. И стреляешь ты довольно метко…
Девушка вспыхнула, сказала чуть не плача:
— Не надо… Я ведь думала…
— Глупости. Ты ни в чем не виновата. На твоем месте каждый бы так сделал. Хорошо, хоть гранату в меня не бросила… Было такое намерение?
— Было, — после короткой паузы призналась Ольга. — Понимаете, я решила…
Девушка торопливо заговорила. Ей требовалось выговориться, все объяснить, оправдаться.
— А потом эта проклятая нога… Надо было ей подвернуться. Вы несете меня по лесу, я вижу, как вам тяжело, а помочь ничем не могу. И плачу от стыда, от своей беспомощности.
— Ладно, замнем, — недовольно сказал Валерий. — Это все лирика… Кстати, как тебя зовут? — спросил тихо он.
— Оля.
— А я — Валерий…
Минуту–две молчали. Вдруг Валерий произнес негромко, точно подумал вслух:
— Парашют на дереве остался, вот беда… Не сумел я сорвать.
— И убитый там… — подхватила девушка, поняв, чего опасается партизан.
— Полицаи найдут — не страшно. Поди догадайся, кто его прикончил и карабин забрал. А за парашютистом они охотиться начнут.
— Пойдут с овчарками по нашему следу? — испугалась Ольга.
Валерий мгновенно вскинул голову и уставился широко раскрытыми глазами на девушку.
— Ты что? — спросил он хрипло. — Ты слышала собачий лай?
— Нет, лая я не слыхала. Я видела в кино, как это делается, собак пускают на поводке.
— А–а, в кино… — обмяк Валерий. — Напугала. Нет, овчарок они на этот раз не взяли с собой, боялись, как я понимаю, что собачий лай выдаст их. Это наше счастье. А лес прочесывать будут. Это уж обязательно.
Он снова опустил голову на руку.
Будут прочесывать лес… Ольга с тоской огляделась вокруг. Почему Валерий выбрал это место? Вершина холмика голая, и ее видно со всех сторон, а внизу начинаются такие густые заросли кустарников. Ведь там могут спрятаться не два, а двадцать, тридцать человек и никто не заметит.
— Валерий, вы не сердитесь, но я считаю, что мы выбрали неудачное место. Куда было бы лучше спрятаться…
