Тут не было ничего, что их могло интересовать. Скотины у них хватало: куры, поросенок, коза. Куда им больше!
Вдруг они увидели осла. Одного из тех маленьких, точно игрушечных, осликов, которые неизвестно на что годятся, до того они хилы.
Сперанца следила за ним глазами.
Воспоминание о давней детской мечте внезапно пробудилось у Цвана, и его вдруг охватило страстное желание иметь этого ослика.
— Минга, мы его берем.
— С ума сошел! Он и стоит дорого, и проку от него никакого.
— Минга, я его беру.
Цван подошел к продавцу, приценился, поторговался.
Но когда он обернулся к Минге, у которой были деньги, она уже исчезла.
Цван бросился искать ее, расталкивая людей.
Он нагнал ее, когда она пыталась спрятаться за каким-то ларьком.
— Дай сюда деньги!
Что-то во взгляде Цвана сказало Минге, что сейчас ему нельзя перечить.
— Я искала, куда бы зайти, чтобы достать… — проговорила она себе в оправдание.
Они вошли в ближайшие ворота, и тут началось…
Деньги были крепко зашиты в мешочек, а мешочек пришит к фуфайке. Фуфайка была самой нижней одеждой, и в нее было всего труднее добраться. Если эта операция могла оказаться достаточно сложной и для человека с нормальной фигурой, то для Минги она превращалась в своего рода акробатический номер.
Цван не находил себе места. Что если тем временем у него перехватят ослика?
— Экая ты, старуха! К дикарям, что ли, собиралась?
Наконец он получил деньги и смог сделать покупку.
Но Сперанца начала плакать, захотела есть.
Цван и Минга посоветовались, как быть. Делать было нечего, оставалось только вернуться. Один знакомый, встретивший их, пригласил их к себе, предложив подогреть скляночку молока для девочки…
— Нет, нет… она его пьет на свой манер… — пробормотал Цван.
Старики заспешили домой с непроданными яйцами и второй парой цыплят в кошелках. Они устали, и Минга думала о том, что не купила ни иголок, ни пуговиц, да и о нитках забыла…
Цван глядел на осла и посвистывал.
Едва войдя в дом, Минга позвала козу и накормила девочку. Потом положила ее в корзину и вышла посмотреть на осла.
— Что ты с ним будешь делать, Цван?
— Как что я буду с ним делать? Вот это да! Она спрашивает, что я буду делать с ослом! Да ты что, с луны свалилась?
— Но он же маленький, Цван! Видишь? Он с меня ростом…
— Нет, выше.
— Нет, тютелька в тютельку.
Минга подошла к ослу и стала с ним рядом.
— Видишь?
— Неправда, он на целое ухо выше.
Минга не стала спорить. Так или иначе, добрую часть денег они потратили и не купили ничего из того, что было нужно иметь в хозяйстве… У них стало меньше петушком, а может, и двумя: того, который вырвался, пока не было видно; три яйца разбились, а вдобавок ко всему, теперь нужно было кормить еще и осла.
На что годился такой маленький ослик? Что он мог везти? И разве у них была повозка? Да у них и нечего было возить на осле!
Минга готова была плакать с досады.
Цван, посвистывая, ходил по двору вокруг осла, как вокруг памятника. Потом вбежал в дом, схватил девочку, и тотчас же за окном послышался его веселый голос:
— Оп-ля! Оп-ля!
Сперанца сидела верхом на осле и смеялась, широко раскрыв беззубый ротик и пуская слюни.
— Видела, на что он годится? Господа своим детям покупают скотину из тряпья: собак, лошадей, ослов… А старый Мери своей внучке покупает настоящего осла!
Минга посмотрела на старика, на девочку, на осла. Она обняла всех троих долгим любящим взглядом и вошла в кухню. Она начинала думать, что, в сущности, может быть, они хорошо сделали, что купили осла.
Глава восьмая
Весна сияла в долине.
В гнездах водяных птиц, плавающих среди кувшинок и приставших к камышам, уже трепетала жизнь под покрывавшим их пухом, и берега болота смеялись желтой, красной, зеленой красками.
В долине весну возвещает кукушка.
Это самый характерный голос равнины. Он слышится отовсюду, этот короткий вопрошающий крик без ответа, проносится над тобой, улетает… Невольно повертываешься то в одну, то в другую сторону, чтобы понять, откуда он раздается, куда он уносится… И так со всеми звуками долины. Они разливаются слабыми, ленивыми волнами, не спеша, как бы по инерции, катятся в вышине и все дальше и дальше плывут в безграничном просторе.
Когда две недели назад закуковала кукушка, Цван позвал Мингу, и они вместе прислушались.
— Так и есть…
Это значило: скоро начнутся работы и долина оживится присутствием людей.
Несколько дней спустя прибыла первая партия батраков. Цван ее уже поджидал.
Люди еще издали кричали и махали ему рукой.
Цван не выдержал и побежал навстречу товарищам.
Кончилось зимнее одиночество; опять зазвучат человеческие голоса, шаги, песни.
Крича и перебивая друг друга, все направились к дому, где их ждала Минга, приготовив вино. Такая уж была традиция: в первый день работы Мори приглашали работников выпить, оказывая им таким образом гостеприимство от имени долины.
Как всегда, начался долгий обмен новостями. Каждый год кого-нибудь не хватало: то старик умер зимой, то другие не могут двигаться из-за страшных болей в суставах, — это часто случалось с батраками, работавшими на болоте.
Им на смену приходили новые жертвы — подростки, которых представляли Мори как детей такого-то и такого-то. Цван заставлял пить пареньков, которые к этому не привыкли, но хотели доказать себе и другим, что они уже настоящие мужчины.
Девочки с косами на спине молча смотрели на Мингу.
Тогда Цван подмигивал им и говорил:
— Глядите на нее. Глядите получше, потому что и вы такими станете. Что? Не знали?..
Те отводили глаза, и Цван от души смеялся над их смущением. Минга качала головой.
— Зачем ты их пугаешь? Работа и так тяжелая, не надо на них вдобавок страх нагонять…
Заговорили о Берто и о том, что для Мори счастье иметь такого сына.
Минга не упускала случая сказать:
— Да, он зарабатывает много больше, чем здесь, но и в городе хлеб не легко достается. А потом, там ведь и тратят больше — все приходится покупать, даже дрова…
Цван говорил:
— Оно и понятно, что он много зарабатывает. Его работа не то, что наша, — были бы руки, и ладно. Там голова нужна, голова! А ведь не у каждого голова на плечах.
Батраки с восхищением смотрели на Цвана.
— Вы счастливые люди… Такой сын лучше пенсии. Вам теперь нечего бояться за завтрашний день… В селении все говорят, что на деньги, которые вам Берто присылает, можно жить господами…
— Скажу, не кривя душой: на сына мы не нарадуемся… Мы не хотим этим пользоваться, но он всегда говорит: «Покупайте что только хотите, а платить — моя забота…»
Минга с изумлением смотрела на мужа. Цван, казалось, и сам верил в то, что говорил, и от волнения глаза у него наполнились слезами.
Что это с ним? Неужто на старости лет он ко всему еще сделался вралем?
Встретив удивленный и пытливый взгляд Минги, Цван почувствовал себя неловко.
Потом все стали смотреть на девочку, которая, ползая на четвереньках, старалась догнать козу и смеялась, показывая два зуба.
Тогда Цван пошел за ослом.
Его встретил хор восклицаний. Что это? Откуда он взялся? Берто прислал! Он! Кто же еще? Берто хотел, чтобы Цвану больше не приходилось таскать на плечах дрова из долины!
Цван опять поймал взгляд Минги, теперь уже явно озабоченной. Тогда, чтобы не слышать неизбежных комментариев, он вызвался немного проводить батраков.
— Значит, Цван, вы больше не будете работать?
— Что? Вы думаете, я стану жить на счет сына? Нет, нет, я работу не брошу. Вот скоро пригонят скотину, тогда дойдет черед и до меня. Минга — другое дело. У Минги и с маленькой хлопот хватает, так что сна уж на уборку не выйдет.
Но Минга вышла на уборку.
— Видно, тебе в голову ударило, что сын посылает нам пару сольди. Кажется, до сих пор мы сами себе на жизнь зарабатывали? Так чего же теперь? Не хочешь же ты сесть ему на шею. А маленькая? Она ведь растет, о ней тоже надо подумать. Приданое-то ей надо будет справить. А пряжа каждый год дорожает. Или ты хочешь, чтобы дочка Берто вышла замуж, как я: узелок в руке, вот тебе и приданое?..
— Но я ж тебя все равно взял.
— Подумаешь! У тебя самого только и было, что козлы да четыре доски вместо кровати…
— Но мы же не тужили,
— Это правда, Цван.
Они отвели друг от друга глаза, вдруг застеснявшись нахлынувшего на них чувства. Потом улыбнулись… Оба подумали о том, как они ели лягушек… Долгие годы лягушки были их главной пищей, и Цван этим оправдывал свое пристрастие к вину,
— Разве ты не понимаешь, Минга, что если я буду пить воду, они заквакают у меня в желудке? Вино, вино нужно, чтоб они молчали…
Лягушки на завтрак, лягушки на ужин… Лягушки квакали всюду — и во сне и на яву. Всю жизнь! А жизнь еще не кончилась.
