* * *
Ветер закружился над деревней,хищный ветер из холодной мглы…Завздыхали бедные деревья,закачались голые стволы.
Сокрушенно наклонялись елки —шум верхушек, шелест, шорох, стон…Словно где-то ехал поезд долгийпод какой-то затяжной уклон.
Слезы с веток сыпались на крышу,сучья глухо падали в траву.Этот безутешный шепот слышу,с чувством сострадания живу.
12 апреля 1986
Боткинская осень
Впервые
Все поплыло перед глазами,и закружился потолок.За стенку я держусь руками,пол ускользает из-под ног.
И вот я болен. Я – в кровати…Беспомощность не по нутру.Стараюсь в ночь не засыпать я,боюсь, что не проснусь к утру.
* * *
Как будто вытекла вся кровь,глаз не открыть, набрякли веки.Но звать не надо докторов —усталость это в человеке.
А за окном трухлявый дождь.И пугало на огородеразводит руки… Не поймешь,во мне так худо иль в природе.
Тоскуют на ветвях навзрыдграчами брошенные гнезда.Но слышен в небе птичий крик:вернемся рано или поздно!
Хочу тоску преодолеть.Надеюсь, что преодолею.А ну-ка, смерть! Не сметь! Не сметь!Не сметь садиться мне на шею!
Сентябрь 1986
Больница
И я, бывало, приезжал с визитомв обитель скорби, боли и бедыи привозил обильные корзиныцветов и книжек, фруктов и еды.
Как будто мне хотелось откупитьсяза то, что я и крепок, и здоров.Там у больных приниженные лица,начальственны фигуры докторов.
В застиранных халатах и пижамахсмиренный и безропотный народ,в палатах по восьми они лежали,как экспонаты горя и невзгод.
Повсюду стоны, храп, объедки, пакость,тяжелый смрад давно немытых тел.Бодры родные – только б не заплакать…Вот тихо дух соседа отлетел…
А из уборных било в нос зловонье,больные в коридорах, скуден стол.Торопится надменное здоровье,как бы исполнив милосердья долг…
Со вздохом облегченья убегая,я вновь включался в свой круговорот,убогих и недужных забывая.Но вдруг случился резкий поворот.
Я заболел. Теперь живу в больнице.И мысль, что не умру, похоронил.Легко среди увечных растворился,себя к их касте присоединил.
Теперь люблю хромых, глухих, незрячих,инфекционных, раковых – любых!Люблю я всех – ходячих и лежачих,отчаянную армию больных.
Терпением и кротостью лучатсяиз глубины печальные глаза.Так помогите! Люди! Сестры! Братцы!Никто не слышит эти голоса…
Сентябрь 1986
* * *
Вроде ссоры не было, заминки,недовольства, склоки иль обиды.Потихоньку разошлись тропинки, —сам собою скрылся ты из вида.
Жили в одном доме по соседству,каждый вечер вместе гужевались,а потом переменил ты место,и дорожки наши разбежались.
Я-то думал, сведены мы дружбою.Оказалось – это география…Так друг дружке стали мы ненужнымив нашей разобщенной биографии.
Сентябрь 1986
Больничные частушки
Хорошо тому живется,
у кого одна нога:
и порточина не рвется,
и не надо сапога.
Фольклор
Тот, конечно, перебьется,у кого одна рука, —ведь один рукав не шьется,и перчатка не нужна.
*
Хорошо тому живется,у кого стеклянный глаз:капли капать не придется,а сияет, как алмаз.
*
Если глухо одно ухо,ты, подруга, не зуди:стерео не надо звука,и наушник лишь один.
Хорошо тому живется,если нет обеих ног —шортами он обойдется,брюк не надо и сапог.
*
Хорошо живется в мире,у кого одна губа.У него улыбка шире,весела к нему судьба.
*
Замечательно живется,если нет обеих рук —он жилеткой обойдется,Экономия вокруг!
*
Хорошо тому живется,у кого один лишь зуб:он без мяса обойдется,будет есть протертый суп.
*
А вот как тому живется,у кого одно яйцо?Он без женщин обойдется…А без женщин жизнь – дрянцо!
Сентябрь 1986
* * *
О, эта неуверенность в глазах,приниженность, готовность к нездоровью,запрятанный в зрачках привычный страх,что всякий раз судьба ответит болью.
Какая цепь несчастий, неудач,болезней, слабоволий, невезенийсоздала лики, где запрятан плач?..В них – стыд и горесть самоунижений.
Просительны фигуры, голоса,бездонны годы тихого страданья…Я взгляды отвожу, а их глазаучастья просят, словно подаянья.
А после долго чувствую спиной,что здесь постыдна самооборона.И я иду, подстреленный виной,и тщусь забыть… Как муторно, как скорбно!
Сентябрь 1986
* * *
Сто различных настроенийу подружки дорогой.Словно кружит день осенниймежду летом и зимой.
Рядом быть с тобой не скучно,не дано предугадать:вдруг лицо покроют тучи,то оно – как благодать.
Вот летит из туч луч света,светится в ответ душа.Ты прекрасна в бабье лето,невозможно хороша.
Ты щедра и бескорыстна,будто неба синева.Загрустила… Словно листья,тихо падают слова.
Вспышка! Ссора! Нету мира!Ветер вспыльчивый задул,закачалась вся квартира,я из дома сиганул.
Предугадывать нелепо,что нахлынет на тебя,просто надо верить слепои терпеть, терпеть, любя.
Ведь предвидеть нереально:вдруг навалится циклон,или с нежностью печальнойты приходишь на поклон.
Я задел тебя не очень —пролился слезами дождь…Просто потому что осеньи ты сильно устаешь.
Я, конечно, на попятный,стал вокруг тебя кружить.Ты нежданна и внезапна,как природа и как жизнь.
P. S. Дом напоминает кратериль затишье пред грозой…Потому что мой характертоже, скажем, не простой.
Как столкнутся две стихии —вихри, смерчи и шторма!…Лучше напишу стихи я,чтобы не сойти с ума.
Октябрь 1986
* * *
Вроде, и друзей довольно,вроде, многими любим.Только, как мне стало больно,оказался я один.
Все куда-то подевались,разбежались кто куда.Мы с тобой вдвоем остались,значит, горе – не беда.
Очутился в лазаретена больничной простыне,и в лицо дохнуло смертью,вроде, я уже извне.
Коль пора поставить точку,ставь без злобы, не ропща.Умираем в одиночку,веселились сообща.
Сентябрь 1986
Мои вещи. Триптих
Мои ботинки
Нет ничего милей и прощепротертых, сношенных одежд.Теперь во мне намного большевоспоминаний, чем надежд.
Мои растоптанные туфли,мои родные башмаки!В вас ноги никогда не пухли,вы были быстры и легки.
В вас бегал я довольно бойко,быть в ногу с веком поспевал.Сапожник обновлял набойки,и снова я бежал, бежал.
В моем круговороте прошломвы мне служили как могли:сгорали об асфальт подошвы,крошились в лужах и в пыли.
На вас давил я тяжким весом,вы шли дорогою потерь.И мне знакома жизнь под прессом,знакома прежде и теперь.
Потом замедлилась походка —брели мы, шаркали, плелись…Теперь нам не догнать молодку,сошла на нет вся наша жизнь.
Вы ныне жалкие ошметки,и ваш хозяин подустал.Он раньше на ходу подметки,но не чужие, правда, рвал.
Вы скособочены и кривы,и безобразны, и жутки,но, как и я, покамест живы,хоть стерлись напрочь каблуки.
Жаль, человека на колодкунельзя напялить, как башмак,сменить набойку иль подметку,или подклеить кое-как.
Нет ничего милей и прощепотертых, сношенных вещей,и, словно старенький старьевщик,смотрю вперед я без затей.
Моя рубашка
Моя бывалая рубашкавсегда на пузе нараспашку —ты как сестра иль верный брат;погончики и два кармашка,была ты модною, бедняжка,лет эдак семь тому назад.Была нарядной и парадной,премьерной, кинопанорамной,пока не сделалась расхожей,такой привычной, словно кожа.С тобой потели не однажды,и мерзли, мучались от жажды,и мокли, и глотали пыль,снимая вместе новый фильм.Ты к телу ближе всех, конечно.Но, к сожаленью, ты не вечна.Не мыслю жизни без подружки,тебя люблю, к тебе привык.От стирки, глажки и утюжкина ладан дышит воротник,от старости расползся крой,да и манжеты с бахромой.С тобой веду себя ужасно:вся пища капает на грудь,теряю пуговицы частои рву по шву… какая жуть!Моя вторая оболочка!Мне без тебя не просто жить,а мне велят поставить точку:лохмотья стыдно, мол, носить.Не понимает нашей дружбыжена, что тоже мне нужна.Рубашек стильных мне не нужно,моя привязанность верна.Женой ты сослана на дачу.В тебе ходил я по грибы.А вот сегодня чуть не плачуот рук безжалостной судьбы.Конец! Разорвана на тряпки!Тобою трут автомобиль.А я снимаю в беспорядкев рубашке новой новый фильм!
Моя шапка
