Девушка, споро расправлявшаяся с Нюрой, ужаснулась:
– Барышня, да вас и тереть-то страшно! Как учиться будете?
Распаренная Нюра счастливо улыбнулась:
– Выдержу…
– Дай-то Бог.
Павлова не была самой маленькой ростом, но была тоненькой и от этого выглядела совсем крошкой.
После похода в баню им позволяли до самого ужина ходить с распущенными волосами – чтобы просохли. Стало понятно, что старших девочек отправляют мыться первыми не из-за важности, просто у них волосы длиннее и сохнут дольше.
Рядом с Нюрой девочки, ожидавшие своей очереди быть причесанными, шепотом обсуждали какую-то жабу. Павлова не удержалась и также шепотом поинтересовалась:
– А кто это?
– Ты новенькая? – снисходительно усмехнулась одна из учениц. – Конечно, иначе знала бы, что мы зовем жабами воспитательниц.
– Но почему, разве они похожи?
В ответ последовало то самое «поживешь – увидишь», которым объяснялось все.
В училище следовало пожить, чтобы морщиться при одном упоминании воспитательницы, даже если ты относишься к ней прекрасно, чтобы ругать монастырские порядки, даже если они не доставляют неприятностей, тайно нарушать правила, даже если в том не было никакой необходимости и смысла, непременно быть влюбленной в кого-то из преподавателей и принадлежать к группам поклонниц Кшесинской или Преображенской, получать записочки от мальчика классом старше, даже если тот тебя не интересует, мечтать «вырваться на волю», что понятно, и прочее…
Правда, было и то, что не осуждалось, например, ждать посещения родных или возможности выйти на сцену театра.
Посещения разрешались дважды в неделю и проходили в строгом соответствии с правилами.
– Аня! Павлова! – позвала дежурная Нюру. Это значило, что пришла мама, кому же еще?
Аня порывисто устремилась в комнату для встреч, где ее уже ждала Любовь Федоровна, но опомнилась и умерила свой шаг «до элегантного», как требовала Екатерина Оттовна Вазем. Но в последний момент все равно не выдержала и почти кинулась на шею маме:
– Мамочка! Как я соскучилась!
– Нюрочка, какая ты стала…
Любовь Федоровна расцеловала свою девочку и принялась ее оглядывать, поворачивая вокруг.
– Мамочка, зови меня Аней. Так положено – Анна Павлова.
– Хорошо. Как ты тут? Я тебе пирожных принесла.
– Нет-нет, это запрещено! Нас хорошо кормят, и нам нельзя сладкого.
Ане так много нужно рассказать маме, кажется, не хватит не только времени свидания, но и завтрашнего дня тоже. Успела только кое-что, обещав остальное договорить в следующий раз.
– Здесь столько всего интересного!
В стороне также щебетали другие второклассницы, старшие девочки поглядывали на малышей чуть насмешливо и снисходительно, их родственники приходили реже и сидели недолго. Надо было рассказать и о порядках в училище, и о Екатерине Оттовне Вазем – их новой наставнице в танцевальном классе, экзерсис которой совсем не похож на тот, что был у Облакова в первом классе, и о старшеклассницах, и о бане…
Аня не могла наговориться и, лишь когда их позвали на обед и пришло время расставаться, вспомнила, что ничего не спросила у мамы!
– Мамочка, а как ты? Как бабушка?
– Бабушка плачет, боится, что тебя обидят. А я… хорошо, Нюрочка. Если тебе хорошо, то хорошо и мне. Только грустно без тебя.
У Ани навернулись на глаза слезы, не хотелось признаваться, что днем, пока занята, не вспоминает о маме и доме, но по вечерам, стоит улечься спать, накатывает тоска и хочется плакать.
– Мне тоже грустно, мамочка. Но шесть лет пролетят незаметно, я выучусь, буду танцевать в Мариинском театре, и мы будем жить в большой-пребольшой квартире с прислугой и парадным выездом.
– Выдумщица ты моя! – поцеловала ее в голову Любовь Федоровна. – Но я верю, что ты будешь танцевать в Мариинском. Беги, тебя зовут. И мне пора.
Аня убежала, а Любовь Федоровна, вздохнув, побрела к выходу. Ее девочка стала самостоятельной и больше в ней не нуждается. Хотя Любовь Федоровна радовалась тому, что Нюра учится там, куда трудно попасть и где трудно удержаться, что она станет артисткой, что ее взяли «на кошт», сознание, что дочь поневоле отдалится и будет жить своей жизнью, угнетало. Мать чувствовала себя куда более одинокой, чем ее упорхнувшая дочь.
Любовь Федоровна исправно приходила каждый раз, когда бывали дни посещений, и мечтала, как заберет свою дисциплинированную дочь на рождественские каникулы – целых три дня! Но уже тогда сказалась большая занятость будущих балерин – в училище начали готовить новый спектакль.
Аня не могла поверить такому счастью: они будут танцевать специально для учеников написанный спектакль! И кем – самим Петром Ильичом Чайковским! А либретто написано Мариусом Петипа и Директором Императорских театров Всеволожским! И ставить балет будет по указаниям Мариуса Ивановича его ближайший помощник Иванов! И…
Продолжать можно бесконечно.
Выйти на сцену в настоящем балете «Щелкунчик», причем в главной роли девочки Клары (позже роль переименовали в Машу), мечтали все ученицы с того самого дня и будут мечтать всегда, пока только будет идти на сцене этот балет.
Разве могла Аня Павлова не мечтать о роли Клары? Нет, она не мечтала – она видела себя танцующей Клару. А как же иначе?
Балет и оперу к нему («Иоланту») готовили в качестве рождественского подарка всем – и зрителям, и самим юным артистам – к декабрю 1892 года, но репетиции начались поздно, в сентябре. Конечно, у второклашек надежды получить главные роли не было никакой. Это понятно, они всего год в училище, хорошо хоть на сцену выпустят.
Ничего, это ведь только начало, успокаивала себя Аня. Придет и наше время.
По замыслу дирижера оркестра Дриго, дети – гости праздника появлялись на сцене с музыкальными инструментами в руках и должны были играть на них. Но как, если большинство играть попросту не умело?! Дудеть в трубы как попало?
Когда раздавали инструменты, Павлова попыталась взять что-то покрупней, но Дриго, окинув ее взглядом с головы до ног, покачал головой и протянул какую-то трещотку. Испугался, что тоненькая, маленькая девочка попросту не поднимет трубу или у нее недостанет сил дунуть?
Это были не просто дудки или барабаны, их разработали и изготовили в мастерской с учетом тональности, чтобы не получилась какофония звуков. По замыслу Дриго, вступая по очереди, дети дополняли бы игру оркестра. Но сколько ни бились, ничего не получалось, тогда ученикам и ученицам было разрешено играть каждому свое, но не очень громко.
И вдруг потрясение: Клару будет танцевать Стася Белинская! Ей, ученице второго класса, доверили ведущую роль! Конечно, Стася крепче, она хорошо танцует, она премиленькая девочка, но как же?.. Аня не могла поверить, что Стася, которая училась вместе с ней, выбрана, а она сама нет!
В тот вечер Аня долго не могла заснуть, ворочаясь в постели, пока Лена Макарова не зашипела:
– Прекрати крутиться и вздыхать! Услышит Ольга Андреевна, тебя накажут. А с тобой и меня.
Аня затихла, но спать не могла.
Почему Стася? Всего лишь потому, что у нее миленькое личико? Аня вынуждена признать, что Белинская и танцует прекрасно, пожалуй, лучше других. А она сама по-прежнему слаба.
Надо закаляться! – решила Аня.
Если кто-то и заметил, как она тихонько выскользнула из-под одеяла и поспешила из дортуара, то вида не подал. Может, ей требуется выйти по нужде?
В октябре в Петербурге уже холодно, а на каменном полу босые ноги замерзли сразу, но Аня решительно подставила ковш под струю холодной воды, стараясь не шуметь. Обливаться по утрам по пояс мало, чтобы закалиться, ей нужно делать это чаще и с головой.
– Ничего, до утра волосы высохнут, – успокоила она себя, выливая воду на голову.
Только теперь она сообразила, что не взяла полотенце и вытираться будет нечем. Но отступать некуда, потому последовал следующий ковш, а за ним еще один. Вода в трубе уже протекла и была теперь ледяной. Зуб на зуб не попадал.
Аня судорожно пыталась отжать мокрые волосы, когда в умывальной вдруг зажегся свет и раздался возмущенный голос Марии Андреевны:
– Это еще что?! Что ты делаешь?!
От неожиданности Аня еще и уронила полный ковш ледяной воды.
– Я? – Она тряслась от холода, вода текла с нее ручьями, мокрыми были не только волосы, но и ночная рубашка. – З-з… закаляюсь…
Воспитательница метнулась к шкафу, вытащила большое полотенце и поспешно закутала мокрую девочку, подхватила Аню на руки и понесла в дортуар к печке.
Разбуженные шумом девочки сонно интересовались, что случилось.
– Павлова промокла.
– Как она могла промокнуть? – удивилась Вера Трефилова.
– Нечаянно! – строго и раздельно произнесла воспитательница, пресекая любые расспросы. – Ложитесь спать, ничего страшного.
Утро Аня встретила в лазарете. Обливание ледяной водой даром пройти не могло.
