У Ратова усилились подозрения, что все продумано заранее. Во всяком случае, Олег Петрович явно излагал содержание уже согласованного документа и мнением Игоря интересовался формально, словно отбывая скучную процедуру. Вряд ли он допускал мысль, что Ратов может отклонить его предложение.
— А каковы функции управления? О каких реформах идет речь? — деликатно поинтересовался Ратов.
— Ну, название говорит само за себя. Эффективность нужно повышать. Вы же именно этим занимались в своем научном центре. После назначения сразу можете приступить к оформлению ваших идей в виде проектов указов президента. Выстроим новую модель управления, а вы дадите подробное экономическое обоснование.
— Это очень интересно. Вопрос в том, пройдут ли мои предложения?
— Все и сразу вряд ли. Главное, что президент вашу концепцию видел. Она ему в принципе понравилась. Начнем с конкретных шагов. Сейчас рассматривается список предприятий и компаний, которым государство окажет финансовую помощь, чтобы преодолеть кризис. Правительство представило свои предложения. А в Кремле практически некому этим заниматься. Я имею в виду на рабочем уровне — провести экспертную оценку, разработать критерии, определить тактические и стратегические цели. Что-то президент и сам предложит. Вы должны быстро и гибко реагировать на ситуацию.
— А справлюсь? — скорее из кокетства засомневался Ратов.
— Если бы в багаже у вас был только научный опыт, не знаю, — солидно изрек Олег Петрович. — Но вы уже поработали в госаппарате. Умеете науку переводить на бюрократический язык. Так что надеюсь, что справитесь. Хочу дать совет. Главное — всякий раз четко разбираться, чьи интересы стоят за той или иной идеей. Вроде все радеют об общем благе, а поковыряй пальцем — такое иногда вылезает!
— Реформы все же будут? — спросил Ратов.
— Куда они денутся! — безмятежно отмахнулся Олег Петрович. — В ходе согласования списка окажется, что без реформ нам очень неуютно. И тогда вы предложите идеи, которые отражены в вашей концепции.
— А сразу предложить нельзя? — засомневался Ратов.
— Нет. В правительстве посмотрят и скажут: «Откуда этот реформатор взялся?» И будут правы. Должна быть внутренняя логика. Вы согласны?
— С логикой не поспоришь, — кивнул Ратов.
— И не нужно.
* * *
Все эти дни он жил как бы в двух измерениях. Торопили с ответом на многозначительное предложение администрации: требовалось только последнее волевое усилие, буквально одно движение. Но воли и желания недоставало.
Большая часть времени проходила в мыслях о Марине. Ее запах, мягкие волосы, контуры лица — они словно преследовали его воображение: появлялись, потом таяли, как туман, затем возникали вновь и опять исчезали.
Она не отпускала Игоря ни на секунду. Он все время думал о ней и ждал встречи. Наконец собрался с силами и позвонил. Договорились пообедать в модном рыбном ресторане на Тверской.
— Здесь мило, — заметила Марина.
— Современно и уютно. Что ты возьмешь?
— Только стерлядь. Тысячу лет стерлядь не пробовала. — Настроение у Марины было великолепное. Она улыбалась, выглядела непринужденной и радостной.
Ратов заказал две порции стерляди — на пару и жареную на решетке. И попросил принести несколько салатов и белое вино под рыбу. Не помешает. Марина не возражала. Она с аппетитом пробовала все принесенные блюда, много смеялась — буквально над каждой шуткой Ратова. Посетители ресторана удивленно оглядывались на их столик. Любовники, и тем более супруги, так себя не ведут. Что это — встреча старых друзей? Но женщина слишком красива, чтобы попасть в категорию друга…
После первой радости от встречи разговор становился все более серьезным.
— У тебя хорошее настроение, — заметил Игорь.
— Сама не понимаю почему. Поругалась с мужем по телефону. Он потребовал, чтобы я немедленно вернулась, а я сказала, что в Нью-Йорк больше не приеду.
— Женщину скандал не портит, а освежает. Знаешь историю, как жена посылает мужу телеграмму с курорта: «Но люблю только тебя». А вслед за ней другую телеграмму: «Волнуйтесь, подробности письмом».
— Ты меня ревнуешь. Зря. Нужно выбирать не мужчину, а жизнь.
— Выбрала?
— Выбираю, к сожалению, не я. За меня выбирают.
— Что это значит?
— Неужели не догадываешься? Ты мог выбрать меня. Тогда, раньше.
— Я и выбрал.
— Неправда. Ты предпочел свою работу, я тебе была не нужна.
— Приоритеты в жизни меняются.
— В этом тоже различие между нами. Ты меняешь свои приоритеты сам, а я вынужденно. С тобой у меня на первом месте была семья, но это не получилось. С Максом я считала главным свою работу. Он — удобный муж и не мешает делать то, что мне нужно. И опять ошиблась. Кризис и все его прелести. Потеряла работу и деньги. Не я одна. Аналогичная ситуация у всех или почти всех моих знакомых. Но это — слабое утешение.
— Временное явление. Кризис пройдет, и все восстановится.
— Не уверена. Мне кажется, после этого кризиса мир станет иным. Не знаю, как в России, но в Штатах это очень чувствуется. Даже в мелочах. На Уолл-стрит перестали проводить корпоративные вечеринки. Для них это нечто вроде революции — не праздновать по случаю Рождества. Неудобно веселиться, когда идут массовые увольнения.
— Я не знал, что в Штатах ты работала.
— А ты думал, я буду висеть на шее у мужа? — помрачнела Марина.
— Кстати, как поживает твой муж?
— Он еще сильнее расстроился, когда дела пошли вразнос. Надо признать, русские мужчины более стойкие к трудностям. Или им на все наплевать.
— Ты хорошо держишься.
— Неплохо, но на душе противновато. На бывшей работе расстались как-то неряшливо, некрасиво. Даже попрощаться по-человечески не умеют, козлы. Осадок остался.
— У меня было такое же ощущение, когда сокращали министерство и мне пришлось свернуть кипучую деятельность.
— Но тебе же предлагали остаться.
— Это было скорее извинением — остаться и заниматься совершенно другими делами. Я предпочел уйти.
— С гордо поднятой головой. Ты всегда так уходишь.
— Кстати, от меня ушла ты.
— Забудем. В Нью-Йорке художники выстроили изо льда скульптуру. Символ кризиса. И она на глазах у всех растаяла. Считай, моя прошлая жизнь тоже растаяла. Нет ее.
Марина говорила возбужденно, даже взбудораженно. Но продолжала улыбаться. Правда, в глубине глаз появилась жесткость, словно она чувствовала боль, но не хотела ее показать.
Когда Игорь и Марина вышли из ресторана, в городе опять заморосил холодный дождь со снегом.
— Поедем ко мне, — предложил Игорь.
— Нет, сейчас мы простимся.
— Может, все же погуляем по переулкам?
— Это нас далеко заведет. Прости, я спешу, — сказала Марина и растаяла в толпе. Как ледяная фигура в центре Нью-Йорка.
Вокруг чадили автомобили и брели пешеходы. Каждый по своим делам.
Уже поздно вечером Игорь не удержался и позвонил. Марина ответила сразу. Будто ждала звонка.
— Почему ты уехала?
— Я боюсь. Мне страшно… опять влюбиться в тебя.
— Кстати, ты была не права.
— Я всегда не права.
— Когда мы прощались, ты сказала, что прогулка по переулкам может далеко нас завести. Я посмотрел карту этого района. По переулкам-закоулкам далеко не уйдешь. Все перегорожено, много тупиков, улицы и переулки идут по кругу.
— Вот в этом все дело. — Марина вздохнула и выключила телефон.
* * *
Президент был озабочен и посмотрел на Ратова с плохо скрытым недовольством.
«Отвлекаю занятых людей от дела, даже неудобно», — не удержался от мысли Ратов.
— Давайте познакомимся поближе, — уже с доброжелательной улыбкой, но весьма строго предложил президент.
Ратов гордо кивнул, давая понять, что это предложение полностью отвечает его тайным желаниям.
— Что вы думаете по поводу мирового кризиса? В чем его главные причины? — сумрачно поинтересовался президент.
— Если рассматривать только мировой кризис и не затрагивать нашу специфику… — дипломатично начал Ратов и невольно замялся.
Президент бросил на него быстрый взгляд и саркастически улыбнулся.
«Видимо, думает — вот еще один зануда. Зря я про нашу специфику. Он о ней и не спрашивал».
— Основной источник кризиса, — быстро продолжил Игорь, — дестабилизация финансовой системы. Надули финансовый пузырь, и он в конечном итоге лопнул.
— Вы это о ком?
— О финансовой системе США, — быстро ответил Ратов.
— Продолжайте.
— Если говорить научным языком, американцы искусственно стимулировали спрос путем эмиссии. Накопленные долги стали превышать объемы новых кредитов. Естественно, это вызвало кризис всей системы.
— Говорить можете и научным, и любым другим языком. Лишь бы понятно. Реальный кризис перепроизводства, как нас учили в свое время, — уточнил президент. Он уже не отрываясь пристально разглядывал Ратова, словно пытался разгадать его мысли и понять, насколько парень убежден в том, что говорит.
