– Конечно! – Немедленно, с искренним душевным порывом, ответила Джулия, возможно, предполагая какой-то игровой конкурс.
– Музыканты ушли отдыхать. Могу я занять место за фортепиано?
– Конечно! – Снова повторила Джулия, но теперь уже с порывом удивления.
Ольга Валентиновна неодобрительно посмотрела на мужа. Но он, как мне показалось, нарочно не взглянул на нее, встал со стула быстро прошел на эстраду и сел за фортепиано. Никто вначале не обратил на него внимания. Только двое русских, с которыми мне так и не удалось найти контакт, напряженно стали смотреть на сцену, что от меня в этот раз не укрылось. Юрий Григорьевич, сидя за фортепиано, крепко сжал пальцы в кулаки несколько раз, потом сплел и выгнул их в обратную дугу – мне даже показалось, что хрустнули суставы, и осторожным, плавным движением положил их на блестящие клавиши. Послышались первые аккорды мелодии, и в них я узнал «Баркаролу» Чайковского. Зал вначале шумел не слушая его, но задумчивая мелодия постепенно продиралась сквозь гам и невольно головы присутствующих, стали поворачиваться в сторону эстрады. Гул постепенно замирал. Сплав мелодий итальянской созерцательности и русской меланхолии, креп и заполнял собой весь большой зал. Видимо, резкие и бессмысленные ритмы предыдущего этапа веселья, несколько утомили отдыхающих и душа непроизвольно хотела впитать в себя, что-то спокойное и ласковое. Может быть! Не берусь об этом говорить с полной уверенностью, но сейчас зал действительно наслаждался отдыхом. Мягкая мелодия не доводила партнеров до животного отупения гулкими ударами барабана и пронизывающим мозги электрическим визгом гитары, а проникала в душу и заставляла всмотреться в себя.
Юрий Григорьевич, несомненно, обладал музыкальным даром и играл неплохо, хотя мне показалось, что у него были некоторые шероховатости в исполнении. Возможно, я сужу слишком строго его исполнение. Классическую музыку я, обычно, слушаю в записи и иногда в концертных залах в исполнении профессиональных музыкантов. Но все равно, «Баркарола» в исполнении Юрия Григорьевича была неплоха и проникала в души, как луч солнца, неожиданно пробившийся сквозь сплошные грозовые тучи. Это я говорю не в переносном смысле, а в прямом – за пределами ресторана бушевали дождь и гроза. Музыканты оркестра, кто с рюмками, кто с фужерами подошли к сцене и стали вслушиваться в русско-итальянскую мелодию Чайковского. Видимо, и они сами устали от беспрерывного грохотания и завывания своих инструментов и их музыкальные души более, чем души отдыхающих, требовали очистительной мелодии.
Юрий Григорьевич закончил играть, аккуратно убрал руки с клавиш, словно вслушиваясь в эхо уходящее от фортепиано, потом резко встал и сразу же пошел со сцены. Но не тут-то было. Оркестранты остановили его, а зал стал хлопать, сначала неуверенно, по отдельности, а потом аплодисменты слились в один рукоплескающий гул. Человеческая душа устроена так, что красивое проникает в нее без всякого сопротивления со стороны мозга, естественным путем, как любовь! Юрий Григорьевич снова поднялся на сцену и поклонился зрителям, а музыканты начали занимать свои места, разбирая инструменты. Тот, который играл на фортепиано и на электрооргане одновременнно, потянул за руку Юрия Григорьевича к своим инструментам, предлагая, тем самым, сыграть вместе с ними. Это было понятно по энергичным движениям итальянца. Зал затихал аплодисментами. Юрий Григорьевич неожиданно, в крайнем случае для меня, уступил итальянцу и снова сел за фортепиано. Клавишник, который тянул его к музыкальному инструменту встал за свой электроорган, стоящий рядом с фортепиано и посмотрел вопросительно на нашего знакомого – что будем исполнять? Остальные музыканты также выжидательно глядели на него, приготовив свои инструменты к работе. Юрий Григорьевич несколько секунд будто бы раздумывал, а потом, начав в медленном темпе, постепенно ускоряясь, заиграл «Калинку». Конечно, эту знаменитую во всем мире песню, знали все. Музыканты осторожно стали включаться в русскую мелодию. Орган создавал общий фон, ударник отбивал русский ритм, электрогитара нащупывала свое соло, духовики приготовились грянуть свой вариант импровизации. Присутствующие смотрели на сцену с нескрываемым интересом – получится ли у них что-нибудь совместно? Но музыканты были одаренные ребята и без труда входили в русскую мелодию, привнося в нее итальянский колорит и свой буйный темперамент. Немного передохнувшие зрители, вскакивали со своих мест и началась русская пляска. Я схватил за руку Джулию, потянул за собой Ольгу Валентиновну, успел кивнуть жене – вперед за нами и мы прямо здесь же, между столиками организовали хоровод. К нам подбегали другие, разбивали наши руки и становились в круг. Так, все в более убыстряющемся темпе мы стали кружиться вокруг столов. Хоровод становился в диаметре все больше и больше. Всем это нравилось. И все с невероятным удовольствием подпрыгивали, расходились, а потом быстро сходились к центру и здесь замирали на несколько секунд, ощущая биение темпераментных сердец друг друга, чтобы снова быстро разойтись, еще быстрее сойтись и замереть так на несколько секунд, в волнующем прикосновении горячими телами! «Калинку» сменили разудалые «Коробейники», потом пошла разухабистая «Барыня», а потом… и не помню что. Я обратил внимание на пляску тогда, когда русская мелодия стала незаметно переливаться в итальянскую и все узнали бессмертные – «Сердце красавицы, склонно к измене» Верди, «О мое солнце». Но все шло в танцевальном ритме, который становился все медленнее и медленее и, наконец, совсем замер.
Возбужденные и задыхающиеся танцоры остановились в хороводном беге и обернулись в сторону эстрады. Потные от усердия музыканты, удовлетворенные от сознания того, что импровизация им удалась и завела весь зал, широко улыбались, перебрасываясь между собой довольными фразами. Юрий Григорьевич встал. Он не обращал внимания на музыкантов, которые жали ему руку в знак благодарности за то, что он внес свежую струю в опостылевший танцевальный ритм сегодняшнего вечера и поднимали указательный палец вверх: «Хорошо!» На ходу, отвечая на их рукопожатия и, не глядя на танцующих, которые будто ждали продолжения, он спрыгнул с низенькой эстрады и направился к нашему столику. Мы его встречали аплодисментами. Русская и итальянская народная музыка, которой он, вместе с оркестром, наполнил зал, оказались необычно близки и гармонично дополняли друг друга легкими игривыми итальянскими руладами и четкими озорными русскими перепевами. Все было неожиданно красиво. Джулия была в восторге и, хлопая в ладоши, восклицала:
– Браво! Прима! Я же знала, что русские всегда должны себя показать лучше других! Грациас, синьор Юрио, спасибо! Я от вас ждала чего-то такого, ну ни как то, о чем я рассказывала, но что-то такое… – От волнения она не могла подобрать нужных слов для выражения своего восторга.
Да, темпераментная Джулия, действительно, была в восторге. Юрий Григорьевич что-то смущенно пробормотал ей в ответ, что было несвойственно ему и мне показалось, что он собой недоволен. Джулия предложила выпить за успех маэстро, как она выразилась. Мы это сделали с удовольствием. Вскоре Джулию позвал Джованни и она, извинившись, ушла по своим делам.
– Юрий Григорьевич. – Обратился я к нему. – Я знаю, что вы творческий человек. Но поверьте, я не ожидал такого совмещения в вас качеств живописца и музыканта… Просто великолепно. В какой сфере творчества вы больший профессионал? Не знаю.
Он в ответ улыбнулся и его смуглое лицо, почему-то, побледнело.
– Вообще-то я профессиональный художник и имею в этом виде творчества высшее образование. А в музыке я любитель, дилетант. Да и играл я с ошибками, особенно Чайковского. А в исполнении классики нужна строгость…
– Да, в классике нужна строгость. – Согласился я с ним, решив не указывать на ошибки в его исполнении. – Но должна быть и индивидуальность. Вот она именно и присутствовала у вас.
Его жена была, судя по ее выражению лица, была недовольна ответами мужа – сказал что-то лишнее. И он это заметив, перевел разговор на другое:
– Да, погода испортилась. Может быть несколько дней не сможем загорать…
– Нам через четыре дня уезжать. До сегодняшнего дня погода стояла великолепная и такая концовка не испортит нам впечатление от Италии.
– Через четыре дня… – Произнес задумчиво он. – Да быстро время летит. – Неопределенно заключил он.
Снова играла музыка, скакали и извивались в танцах тела отдыхающих, а мы вяло разговаривали друг с другом. Было видно, что наши знакомые чем-то недовольны и вскоре, распрощавшись с нами, отправились к себе в номер. Чуть позже ушли и мы. А еще, чуть раньше нас, ушли к себе и те двое непонятных русских мужчин.
Следующее утро выдалось не дождливым, но пасмурным. Мы со своими земляками встретились за завтраком. Юрий Григорьевич выглядел озабоченным, а его жена встревоженной. Разговор не вязался. Людей за завтраком было немного, видимо, большинство отдыхающих отдыхали после бурной ночи. Я предложил им до обеда посидеть у меня в номере, побаловаться сухим итальянским вином. Его в этих местах делают просто великолепным – тонкий аромат, а кислинки в самый раз. Самый привередливый гурман останется доволен калабрийским вином.
