— Эй, — услышал я голос невежливого господина, который почти бежал за мной. — Вы, кажется, искали Джорджа?
— Да, — удивился я.
— Так это я. Меня действительно зовут Джордж.
Я решил, что имею дело с больным или уж очень экстравагантным лордом.
В машине он дал мне свой паспорт… И я понял ошибку. У нас было написано «Генри Джордж», а он был Джордж Генри. Джордж — это было его имя.
И обращение к нему по имени звучало примерно так же, как если бы я подошел к Андрею Андреевичу Громыко и спросил:
— Это ты, Андрюша?
33. Дело вкуса
В том же старом Шереметьево со мной произошла смешная история.
Я ждал самолет, на нем должна была прилететь делегация, с которой мне предстояло работать. Самолет все не прилетал, и я направился во вполне естественное место. Там же и услышал, что самолет, которого я ждал, совершил посадку.
Я заторопился и почти побежал в зал прилета. По дороге заметил двух молодых женщин. Одна показалась мне очень красивой. Я так на нее засмотрелся, что чуть было не сшиб другую. Извинился и пошел дальше.
— Ну как она? — приставали потом ко мне девчонки из «Березки».
— Кто? — не понимал я.
Оказалось, что я засмотрелся на переводчицу, а чуть было на сбил с ног… великую итальянскую актрису Джину Лолобриджиду, красотой которой восторгался тогда весь мир. А я на нее и внимания не обратил. Потом я смеялся: «Я сталкивался с Лолобриджидой».
34. Голос крови
В комитете по координации работал переводчиком мой приятель Вадим Шмид. Естественно, переводчиком немецкого языка. Сам он утверждал, что родственников-немцев у него не было.
Однажды он потерял папку с документами, среди которых были справка о рождении и еще какие-то важные бумаги. Несколько нотариусов, уж не помню, по каким соображением, отказались делать ему копии. Но один нашелся. Небольшого росточка, как потом описывал его Вадим, щуплый, с лысиной.
Он сделал ему все документы, взял мало, а когда Вадим уходил, сказал:
— Sie haben eine gute deutsche Familienname. Aber «t» haben sie verloren («У вас замечательная немецкая фамилия. Но «т» вы потеряли»).
— Сказал он это таким четким командным голосом, — рассказывал потом Вадим, — что я машинально вытянул руки по швам и отчеканил: «Jawohl».
35. Будни отдела
Вадим Шмид немецкий знал в совершенстве, но по-французски — ни слова.
Однажды наша французская переводчица Соня Бойцова сделала новую прическу и в один день превратилась в красивую девушку. Вадим спросил меня, как сказать по-французски: «Ты очень красивая». Я сказал: «Je veux coucher avec toi», что означало: «Я хочу с тобой переспать». Вадим выучил фразу, подошел к Соне и выпалил: «Je veux coucher avec toi», за что тут же, естественно, получил пощечину.
Пока шло разбирательство, я счел за благо смыться, предупредив, что два дня буду в библиотеке.
Мирил их наш зам, добрейший Олег Зайцев. Он был поклонником полных дам, про мою изящную супругу говорил: «Идет, гремит костями», зато, глядя на упитанную женщину со странной фамилией Гаввага, сокрушался: «Такая полная дама — и не замужем, странно как-то». У него были жена и любовница, обе полные и настолько похожие друг на друга, что их можно было спутать.
Когда я явился через два дня, мир был установлен. Олег мне сказал:
— Вадим ошибся в порядке. С женщинами надо сначала: «Ты очень красивая», а потом сразу, пока не опомнилась: «Я хочу с тобой переспать». А он наоборот. Молодой еще.
36. Комсомольский патруль
Уж не знаю, с какого бодуна, но председателем комитета вместо самодура и администратора Павла Ивановича Аброскина был назначен интеллигентнейший Николай Федорович Краснов, доктор технических наук, профессор аэродинамики Высшего технического училища имени Н. Э. Баумана.
Однажды через недели две после своего назначения он пришел на работу в десять минут десятого и… был остановлен комсомольским патрулем, контролировавшим своевременный приход на работу.
Машинистка по имени Лариса, которая не знала его в лицо, строго спросила, в курсе ли он, когда начинается рабочий день. Он вежливо ответил, что да. Она спросила его, знает ли он, что опаздывать нельзя. Он ответил, что знает. Прочтя ему небольшую нотацию о необходимости вовремя приходить на работу, она наконец поинтересовалась его фамилией и только тогда поняла, что перед ней председатель комитета.
Весь день я, тогда секретарь комсомольской организации, ожидал вызова к начальству. Но нет, все обошлось.
Через пять месяцев Николай Федорович вернулся на кафедру аэродинамики, а кабинет председателя комитета снова занял грозный Павел Иванович Аброскин.
А строгая машинистка Лариса через полгода стала моей супругой, с которой мы мирно и дружно живем уже больше 50 лет.
37. Как меня спас комсомол
В воскресенье 24 декабря 1961 года все сотрудники комитета были приглашены на воскресник. Я работал в комитете всего несколько месяцев, и увиливать было нельзя. Мы с моим товарищем Вадимом Шмидом решили взять с собой спиртное. Решить-то решили, а договориться, кому покупать, забыли. И купили оба. А так как покупали в ближайшем с комитетом магазине, то оба купили единственную имевшуюся там водку — «Горный дубняк».
Каково же было мое изумление, когда в автобусе, который должен был везти нас на воскресник, я увидел двух заместителей председателя комитета и секретаря парткома. Объяснялось это просто: официально мы должны были что-то убирать в пионерлагере, но на самом деле ехали за елками.
Четверо местных рубили елки, а мы им помогали. Елки погрузили в специально пригнанный из Москвы грузовик. А потом нас пригласили в столовую. Там было пиво. Мы с Вадимом взяли пустые кружки и вылили туда содержимое наших бутылок. Это не привлекло внимания, так как отличить наш «дубняк» по цвету от пива было невозможно.
Мы набрали еды и сели за самый дальний столик.
И вдруг к нам подсаживается… секретарь парткома.
— Пиво пьете? Это хорошо.
Хорошо-то хорошо. Но пиво пьют не так, как отвратительный на вкус «Горный дубняк».
Вадим, как он мне потом рассказывал, решил: надо пить первым. Взял кружку и начал пить. Пил быстро, большими глотками. Поставил кружку на стол, поморщился:
— Не люблю теплое пиво.
Теперь выпить залпом пол-литра «Горного дубняка» должен был я. Если не выпью, подведу Вадима.
Я смотрел на желтую жидкость и понимал, что выпить залпом целую кружку отвратительной водки мне не по силам.
Мы разговаривали о том о сем. Я ловил взгляд Вадима. Он понимал мое положение.
И я нашел выход. Спас комсомол. Я незаметно снял комсомольский значок, выпрямил булавку. Потом взял кружку «дубняка» и начал пить. Через несколько мгновений, когда понял, что дальше пить не могу, вколол булавку в ногу. Боль была страшная. Но… теперь я мог пить спокойно.
Где-то на половине кружки я остановился и улыбнулся. Вадим потом рассказывал: он тогда решил, что я тронулся. Но я спокойно допил кружку и со словами: «Воду добавляют» — принялся за еду.
Потом я долгое время носил значок. На всякий случай.
38. Делегация лесников и туалеты
— Так мы все-таки не поедем осматривать отхожие места? — спросил меня главный смотритель лесов Италии.
Сочи, делегация ООН по проблемам лесного хозяйства, перевод на два языка: сначала на английский, потом на французский. Представитель сочинской администрации объявляет программу на день:
— А потом мы посетим парк, где вы будете иметь удовольствие осмотреть самшитовую рощу.
После того как моя коллега перевела эту фразу на английский, делегаты начали недоуменно переглядываться. Я понял, что она допустила какую-то ошибку. Теперь моя очередь переводить на французский. Делегаты с любопытством смотрели на меня: практически все говорили на двух языках.
Переводчик не обязан знать, как переводится на иностранный язык слово «самшит». Это слово достаточно редкое, но оно было в программе, и я заблаговременно нашел его в словаре: «самшит» — le buis. Поэтому перевел:
— Et ensuite nous visiterons le parc où vous aurez le plaisir de voir le bois de buis.
Делегаты облегченно вздохнули.
Позже я узнал: английская переводчица решила, что слово «самшит» интернациональное, и у нее получилось: «And then we shall visit park where you will have pleasure to see a grove of some shit», что означало: «Потом мы посетим парк, где вы будете иметь удовольствие осмотреть рощу с дерьмом».
39. ДОСААФ и рыбец
Однажды один ответственный товарищ в Волгограде объяснял немецким специалистам:
— До войны на месте заводского клуба располагалась школа ОСОАВИАХИМа.
Переводчица молчала. Он спросил ее:
— ОСОАВИАХИМ трудно перевести?
— Трудно, — призналась она.
— Тогда скажите просто: не ОСОАВИАХИМ, а ДОСААФ.
В Ростове такой же начальник рассказывал французам о рыбе. Речь зашла о рыбе под названием «рыбец».
