— И,— подхватил я,— поскольку сестричка оказалась не менее очаровательной, чем ее брат, твои визиты в гостиную доктора Родериха участились…
— Ты прав, милый Анри, вот уже три месяца, как все вечера я провожу у них. Как же я ее люблю!
— Оно и видно. Я доволен, что ты породнишься с этой почтенной семьей…
— Самой почтенной в Рагзе,— добавил Марк.— Доктор Родерих очень хороший врач. Его здесь все уважают. Он такой славный! Вполне достойный быть отцом…
— Своей дочери,— подтрунивал я,— как и мадам Родерих, безусловно, не менее достойна быть ее матерью.
— О! Это чудная женщина!— воскликнул Марк.— Ее обожают все домашние, она истинная христианка, добрая, отзывчивая, деликатная…
— Само совершенство, что и говорить! И она станет лучшей тещей во всей Франции, не правда ли, Марк?
— Смейся, смейся… Но между прочим, Анри, в Венгрии сохранились довольно строгие нравы, семья еще патриархальна…[67]
— Ну, будущий патриарх[68],— я продолжал подшучивать,— отважный соперник Мафусаила, Ноя, Авраама, Исаака, Иакова![69] В твоей истории, братишка, нет ничего необычного. Благодаря капитану Харалану ты стал своим в этой семье, тебе оказали наилучший прием, что нисколько меня не удивляет… Общаясь с мадемуазель Мирой, ты не мог не плениться ее красотой и нравственными достоинствами…
— Ты как в воду глядишь, братец!…
— И они никогда не изгладятся ни в твоем сердце, ни в твоей живописи,— продолжал я.
— Слегка напыщенно, но справедливо, дорогой Анри!
— Согласен. В заключение добавлю, что как Марка Видаля не могла не тронуть грация мадемуазель Миры Родерих, так и мадемуазель Миру Родерих не могло не тронуть…
— Я не говорил этого, Анри! — запротестовал влюбленный юноша.
— Это я говорю из любви к точности. Когда месье и мадам Родерихи заметили, что произошло, то не слишком огорчились. Капитану Харалану тайна Марка пришлась по сердцу. Он поговорил с родителями, те потолковали с дочерью. Итак, Марк Видаль сделал официальное предложение, оно было принято. И роман этот завершится точно так же, как и множество других в подобном роде…
— Ошибаешься,— обиделся Марк,— это лишь начало…
— Не сердись, милый! Я шучу,— утешил я его.— Когда же свадьба?
— Ждали тебя. Я полагаю, ты скажешь доктору, что времени у инженера в обрез и оно крайне драгоценно. Твоя задержка в Рагзе грозит нарушением в работе Солнечной системы, не подчиненной более твоим научным расчетам.
— Ты хочешь сказать, что я несу ответственность за все землетрясения, наводнения, морские приливы и прочие катаклизмы? А посему нельзя откладывать дело в долгий ящик? Хорошо, Марк, именно так я и скажу! А поскольку мои научные расчеты отнюдь не так необходимы для поддержки мирового порядка, то я смогу провести целый месяц с вами.
— Вот здорово! — как мальчишка, завопил жених.
— Каковы же твои планы? Не собираетесь ли вы в свадебное путешествие?
— Пока не знаю,— ответил Марк,— на сегодня, кроме свадьбы, для меня ничего не существует.
— Прошлого уже нет,— воскликнул я,— будущего еще нет, есть только настоящее! Ты помнишь итальянскую песенку на эту тему? Ее распевают все влюбленные под звездным небом.
Так мы балагурили до обеда. Потом закурили по толстой сигаре и пошли прогуляться по набережной Дуная. Во время недолгой прогулки я слышал от Марка только: «Мира! Мира! Мира!»
Уж не помню, какое словечко воскресило во мне смутную тревогу. Ничто даже не намекало на препятствие в романе брата. Либо Марк не опасался соперника, либо не знал о нем. Но соперник-то существовал! Сын Отто Шторица сватался к Мире Родерих. Неудивительно: девушка — красавица, да еще с богатым приданым.
Вспоминалась угроза, прозвучавшая в моих ушах на борту «Доротеи». Я понимал, что стал жертвой галлюцинации. Но если допустить, что эту фразу произнес человек, какой вывод следовало извлечь из этого факта? Голос явно принадлежал отвратительному немцу. Но это абсурд[70] — ведь наглец покинул корабль в Вуковаре!
Я счел нужным передать брату слова парижского начальника полиции о Вильгельме Шторице. Марк небрежно отмахнулся.
— Да, Харалан упоминал о каком-то типе. Кажется, это сын Отто Шторица, у которого в Германии репутация колдуна, впрочем незаслуженная, так как в действительности он настоящий ученый, автор серьезных открытий в области химии и физики. Но предложение не было принято.
— Еще до того, как они дали согласие на твое?…
— Месяца за четыре-пять, если я не ошибаюсь,— ответил брат.
— Оба факта никак не связаны между собой?
— Абсолютно никакой связи.
— А мадемуазель Мира знала о том, что Вильгельм Шториц претендовал на честь стать ее женихом, как поется в одной песенке?
— Право, не знаю!
— А впоследствии он не предпринимал демарша?[71]
— Никогда! Ведь шансы его равны нулю.
— Почему же? Из-за дурной репутации?
— Нет. Вильгельм Шториц большой оригинал, его существование окутано тайной, он ведет уединенный образ жизни…
— Он живет в Рагзе?
— Да, в особняке на бульваре Текей. Его считают чудаком, вот и все. Кроме того, он немец, и этого достаточно для отказа, потому что венгры не любят эту породу.
— Ты видел его? — допытывался я.
— Однажды в музее Харалан показал его издали. Тот, по-видимому, нас не заметил.
— А сейчас он где?
— Не могу точно сказать, Анри, знаю только, что недели две-три его не видели.
— Лучше бы он совсем уехал из Рагза! — в сердцах сказал я.
— Оставь! — с досадой бросил Марк.— Если когда-нибудь и появится мадам Шториц, то это наверняка будет не Мира Родерих, потому что…
— Потому что она станет мадам Видаль!
Мы прошли по набережной до корабельного моста, соединявшего венгерский берег с сербским. Я намеренно продлил нашу прогулку. У меня возникло ощущение, что за нами кто-то следит. И я решил удостовериться в своем предположении.
Мы задержались на мосту, любуясь великой рекой, отражавшей ясную ночь с мириадами[72] звезд, похожих на рыбок с золотыми плавниками и блестящей чешуей. Я незаметно внимательно оглядел набережную, откуда мы только что свернули на мост. Невдалеке темнел силуэт немолодого мужчины среднего роста.
Впрочем, скоро я перестал думать о нем. Марк продолжал тормошить меня. Пришлось представить ему отчет о своих делах, об общих друзьях, о новинках в художественном мире Франции. Мы увлеченно беседовали о Париже, где Марк собирался бросить якорь после женитьбы. Мира, по его словам, мечтала приехать туда с любимым человеком.
