автомат и вошел в квартиру.
Не потребуется маленькому Ивану прививки. И диатеза у него никогда не будет. Может так статься, что мокрые и пачканные пеленки ребенок сам менять будет. Взглядом. Еще придется узнать, что дети встают на ноги в шесть месяцев (здесь Александр ошибся на девяносто дней). А через год можно будет уже застать их вместе с Людой, только читать сказки вслух будет не старшая сестра, а младший брат (Саша промахнулся только в книге, Иван читал вслух «Основы общей и юридической психологии» Еникеева). Придется смириться с тем, что сын будет расти заводилой и драчуном, перекалечит кучу великовозрастных болванов перед тем, как отец научит его «правильно» и «неправильно» драться. Учитель физкультуры будет просто в восторге, как и «певичка». Учительницу русского языка Иван тонко и очень остроумно станет посылать на три буквы и очень далеко, дальше, чем чертова бабушка живет. С первого же урока физики малолетний гений просто сбежит, и будет долго смеяться, уткнувшись в отцовские штаны: «Надо же, до чего додумались. Папка, это он сам придумал или в книжке прочитал…? А он не Библию, случаем, читал?»
А пока это просто маленький кулечек с кудряшками, глазки так и шмыгают по сторонам, улыбается. Саша вдруг подумал, что будет, если он руки разожмет и выпустит сына из рук? Он на пол шлепнется или в воздухе повиснет? Вот, ё-мое, задачка со многими неизвестными…
Улыбался маленький Иван, улыбался счастливый отец, улыбалась замученная Наташа, улыбался врач, улыбалась акушерка, в двери показалось улыбающееся лицо Шпака, в руках он держал подснежники, Александр просил достать подснежников…
Идиллия, счастье, чтоб его…
* * *
Очень редко меч Полеслава покидал ножны. Александр иногда просто опасался доставать его. Казалось, что сам клинок, с широким долом у рукояти, переходящим в узкое, практически бритвенное лезвие — на конце; с рукоятью, перетянутой грубой сыромятной кожей; с едва видимым намеком на гарду — простое и честное оружие солдата — само по себе просит крови, требует разрушения, свиста воздуха и яростного крика.
Сын, как только подрос, очень заинтересовался отцовским мечом. Тайком от Александра маленький Иван доставал клинок и долго его рассматривал, пытался понять.
— Пап, — Иван называл Александра отцом, что последнего радовало неимоверно. — Ты знаешь, сколько здесь слоев?
— Каких слоев? — не понял сначала Саша. А потом попытался перевести тему разговора. — Сколько раз сказано, что это не игрушка!
— Не игрушка, — отозвался мальчишка так, что у Саши в груди захолодело. — Там шестьдесят пять тысяч пятьсот тридцать шесть слоев. Этот меч шестнадцатикратного складывания, но каждый слой индивидуален… Откуда ты его взял?
— Это подарок.
— Папа, — вдруг сказал Иван совершенно взрослым голосом. — Ты этот меч всегда при себе держи. Такими вещами не балуются.
— А я про что говорю! — в сердцах бросил Александр. Положил клинок на шифоньер, но о разговоре не забыл.
Долго голубая сталь ждала своего часа. И — дождалась.
Случилось это светлым августовским утром. Наверно, осень для мужчин всегда была временем перемен. Взять Егорьев день, или Октябрьскую революцию — да любой день, когда случалось, что мужик поднимался, брался за топор, готовил вилы, чтобы втыкать железо в мясо… Емельян Иванович себя царем в сентябре объявил… Оно и ясно — рабочий сезон почти закончился, хлеб убран, скотину можно забивать. Гормоны играют, свобода выхода ищет…
А пока еще август, все вокруг наливается, зреет, сердце радуется. Пришло время второго покоса. Августовское мягкое сено скотине после отела идет — чтобы корове-матушке легче теленка кормить.
Косил и Александр. Вместе с «волкодавами», плечом к плечу.
Ближе к обеду, когда трава стала жесткой, и с покосом можно заканчивать — на луг влетела маленькая девчушка. Платок с головы сорвался, босые пятки блестят.
— Дяденька Мастиф! — кричала она тоненьким блеющим голоском на всю вселенную. — Там мужики дерутся!
Александр сплюнул на землю. «Ну и пусть дерутся», — хотел он грубо оборвать девчонку.
— Папаня просит вас разобраться, — выдохнуло маленькое существо. Это меняло дело. Если просят, то хочешь — не хочешь, надо идти — разбираться. Значит, дело серьезное. Знают все вокруг — где Мастиф, там кровь льется. Но всегда справедливо льется. Значит, кто-то хочет, чтобы она, жаркая и красная, пролилась; напитала землю, проросла новыми ростками, и снова — в голову, в хмель…
— Поехали, — бросил он через плечо.
Дело, на первый взгляд, было вовсе пустяковым. На дальнем покосе, который обычно делили на всех «по паям», один из косцов скосил больше. Слово за слово — и в ход пошли кулаки, а потом и косы. Схватились за оружие. Александр даже рассмеялся, когда увидел две кучки встрепанных мужиков, настороженно наблюдающих друг за другом через прицелы автоматов и пистолетов. Вокруг — дети, бабы, старики; орут… Как психопаты, ей богу. Начнут стрелять — все лягут, никто не уйдет без стального подарка в свинцовой рубашке. Двое уже лежат. Косами, видно, порезались.
— Вы что, мужики? — подошел Александр. — Совсем сдурели? Из-за клочка сена!
— Пусть эта рожа сучья извинится сначала, — сказал знакомый голос из толпы справа. Много обидных слов наговорили друг другу мужики. Ох уж язык без костей… И чей это язык?
— Белый, мля, это ты, что ли? — воскликнул Саша.
— Я, — ворчливо отозвался голос, и вперед степенновыступил плотный кругломордый и краснорожий дядька.
— Белый, это ты? — уже изумленно повторил Александр. — А где ж твои мослы?
— Были мослы, да прошли…
Толпа слева стихла. Для них дело принимало совсем скверный оборот. Андрей Седухин по кличке «Белый», отец двоих сыновей (один из которых уже валялся на стерне с перерезанными сухожилиями на ногах) — оказался другом Мастифа. Да и «волкодавы» хлопают бывшего друга по плечам и спине. Все, совсем плохо…
— Что же ты, Андрюха, делаешь? — сурово спрашивал Мастиф через секунду. — Мозги жиром заплыли? Больше всех надо?
— Надо! — с вызовом ответил бывший «стачечник». — Чего он нашу межу скосил?
— Кто — он? — холодно спросил Мастиф.
Толпа слева раздалась в стороны, словно отрекаясь от высокого костистого парня с охотничьим ружьем в руках.
Александр почесал затылок:
— Ёб вашу мать, наровно поделите…
— …уй соси! — хором отозвались Белый и парень, которого Мастиф про себя сразу окрестил «Костлявым».
— Вота как, — проворчал Мастиф, но так, чтобы никто не слышал. — По-людски не хотите. Значит, будем по-звериному…
— Ладно, решим по-иному, — сказал он гораздо громче. — Кто тут на поле самый молодой? Давайте, попросим мальцов решить проблему за отцов. Пострелята, идите сюда! Идите, идите. Да не боись, не трону…
Люди еще не понимали смысла затеи. Саша выбрал из левой толпы большеглазого крепыша, а из правой
