Роммель задумчиво повертел ножку бокала и рассеянно ухмыльнулся каким-то своим, совершенно безрадостным мыслям. «А ведь она права, — признал Лис Пустыни. — Возможно, теперь они пытаются убрать меня скорее не как соучастника заговора, а как хранителя тайны «сокровищ Роммеля». Он хотел высказать это вслух, но в это время в дальнем углу зала открылась задрапированная тканью дверь и вошел унтер-офицер Штофф.
— Прошу прощения, господин фельдмаршал, — взволнованно проговорил он, понимая, что вторгся в какой-то важный разговор, а может, и в сцену прощания. — Я вошёл с черного хода, через подвал. И пробирался по ложбине через парк.
— Что значит «пробирался»?
— А то, что всё поместье оцеплено эсэсовцами. Нельзя сказать, чтобы они стояли стеной, мне, как видите, удалось проскочить, но их здесь немало, они контролируют подъезды. И я заметил двух высоких чинов. Вы понимаете, о чём свидетельствует это оцепление? Они хотят арестовать вас.
— Спасибо вам, унтер-офицер.
— За что благодарность, господин фельдмаршал? Я всего лишь…
— За солдатскую преданность. За верность. Но, думаю, что речь идёт не об аресте. Им важно склонить меня к самоубийству или же они попытаются имитировать моё самоубийство.
— О господи, Эрвин, что же нам делать?! — молитвенно сложила руки на груди Люция. — Они ведь действительно могут убить тебя.
— У меня была тысяча возможностей погибнуть, — резко отреагировал Роммель. — Забыла, чья ты супруга? Никаких возгласов и истерик, поскольку я этого не терплю.
— Поэтому предлагаю уходить черным ходом, — вполголоса посоветовал Штофф. — Снимите плащ и френч, набросьте что-нибудь гражданское — и ни минуты не мешкая… Я проведу вас до калитки в конце парка или к пролому метрах в двадцати от нее, там овраг. А потом можно будет позвонить фюреру и поговорить с ним, заверить его. Уверен, что фюрер…
— Нет, — прервал его Роммель. — Поздно. Фельдмаршал Роммель не может пасть до того, чтобы прятаться где-нибудь по чердакам, чтобы его разыскивали как предателя и дезертира, и чтобы к его жене и сыну относились как к семье предателя.
— Но ведь они убьют вас! — изумленно произнес унтер-офицер, наблюдая, как фельдмаршал, не стесняясь его, прощально обнимает жену.
— Такого удовольствия мы им не доставим, — ответил фельдмаршал, прощально целуя притихшую, заплаканную супругу в щеку. — Роммель уйдет по-солдатски, и это заставит фюрера и всё руководство рейха проститься с ним, как подобает прощаться с фельдмаршалом.
Услышав это, Люция отшатнулась от мужа, отступила на шаг, осмотрела с ног до головы, словно по-женски оценивала его готовность к параду, и неожиданно для обоих мужчин произнесла:
— Вы правы, фельдмаршал: Роммель должен уходить так, чтобы Европа сказала: «Он ушел так же мужественно, как и воевал».
Всего лишь несколько мгновений понадобилось старому вояке, чтобы осмыслить сказанное супругой и прийти в себя.
— Вот теперь я вижу, что моя жена — истинная арийка.
— Всегда старалась быть ею, — сквозь слёзы улыбнулась Люция.
Ничего не ответив жене, Роммель метнулся на верх, в свой кабинет. Люция и унтер-офицер мельком переглянулись и уставились на вершину лестницы. Штофф хотел было податься вслед за фельдмаршалом, к которому в последнее время очень привязался, однако хозяйка поместья перехватила его за рукав и заставила стоять. В течение нескольких минут они настороженно прислушивались, ожидая, что из кабинета вот-вот донесётся роковой выстрел.
— …Правильно, я тоже подумал было, что следует пустить себе пулю в висок прямо здесь, — вновь появился на лестнице фельдмаршал, теперь он был в парадном черном плаще и с маршальским жезлом в руке, — но отказался от этой затеи. Тогда это и в самом деле выглядело бы как банальное, трусливое самоубийство, — на ходу произнёс он. — К тому же захотелось в последний раз взглянуть на Гору Крестоносца.
— Мы будем помнить, что это ваша любимая гора, — взволнованно молвил Штофф. — Мы вообще будем помнить о вас. Все, кто вас знал, кто под вашими знамёнами служил.
Роммель приблизился к унтер-офицеру и благодарственно потрепал его по плечу. Сейчас он относился к Штоффу, как относятся к последнему из живых, оказавшемуся рядом с тобой в окопе перед последней, гибельной атакой врага.
— Поскольку ареста пока что не состоялось, а следовательно, обыска сегодня не предвидится, — обратился он к супруге, уже направляясь к двери, — собери и спрячь все мои бумаги, особенно дневники. Возможно, когда-нибудь их захотят изучить и даже опубликовать.
— Соберу, спрячу и сохраню,[24] — кротко, но в то же время мужественно пообещала Люция, направляясь вслед за ним.
— Все, прощайте унтер-офицер, прощай Люция. Во двор вслед за мной не выходите. Через пятнадцать минут, Люция, меня, скорее всего, не станет.[25] Но ты должна знать, что никто не смеет считать меня трусом или предателем рейха. А ещё ты должна знать, что из жизни я ушел по своей собственной воле, как подобает солдату, выстрелявшему все патроны.
27
«…Однако хватит предаваться воспоминаниям», — попыталась урезонить саму себя княгиня Сардони, услышав, что на сей раз выстрелы прогремели почти рядом с виллой, и постепенно фронт стрельбы расширялся, смещаясь к югу и как бы охватывая «Орнезию» полукольцом — от предгорий до залива.
«Что происходит сегодня в окрестностях виллы?!» — заволновалась княгиня, ворочаясь в постели. Впрочем, стрельба вызывала у нее не столько страх перед возможным нападением на «Орнезию», сколько раздражение по поводу того, что её отвлекали от эротических грез.
Нажав на вмонтированную рядом с ложе кнопку звонка, Сардони вызвала к себе шведку. По тому, что Кристина уже была облачена в униформу, очень напоминающую одеяние английских десантников, Мария-Виктория определила, что эта волевая женщина готова к ночному бою. Свой автомат Кристина, очевидно, оставила за дверью.
— По-моему, пора потревожить наших мужчин, — сказала Сардони, не поднимаясь и не прикрывая оголенного тела. В спальне было не настолько темно, чтобы шведка не могла рассмотреть ее наготу.
— Они давно заняли свои места в опорных башнях. Итальянок и немку я тоже вооружила. Кстати, вчера оказалось, что немка неплохо стреляет из фаустпатрона. У нас их осталось четырнадцать.
«Подарок штурмбаннфюрера Умбарта, — с признательностью вспомнила Сардони. — Маловато, если учесть, что опорных башен у нас шесть, но все же…»
— Где сейчас этот женский батальон?
— Пока держу в резерве. Раненые, доставка боеприпасов, и на тот крайний случай, если партизаны всё же прорвутся.
— Только предупреди, чтобы мои служащие зря в драку не встревали. Во-первых, они ещё нужны мне, а во-вторых, мне нужна вилла, а не античные руины. Возьми с собой Герду. Обойдите башни, посмотрите, не уснули ли там наши мужчины?
Крепостная стена, угрожавшая превратить виллу в укрепленный замок, возводилась по внутреннему обводу высокой старой ограды, копьеобразные прутья которой были вмурованы в бетонное основание и декоративные бетонные башенки. Между этими двумя ограждениями оставался небольшой просвет, в который охрана и рабочие втиснули выложенные из дикого камня и мешков с песком опорные пункты. Если бы рабочие успели к этому времени установить новые металлические ворота, создание бурга[26] можно было бы считать завершенным. Однако ни со стороны моря, ни со стороны шоссе крепостных ворот еще не установили, а решетчатые ворота ограды особого доверия не внушали.
Как коменданту этой странной крепости Марии-Виктории приходилось лишь сожалеть, что заводишко металлических изделий, существовавший в ближайшем городке, всё ещё оставался допотопным, а потому заказ её выполняли крайне медленно. Тем не менее, бург готовился к обороне.
— В любом случае вам лучше одеться и спуститься в подземелье, — посоветовала Кристина, вновь мельком оглядывая оголенное, разнеженное томной духотой ночи тело хозяйки «Орнезии». Однако на сей раз княгиня уловила в нем нечто более вызывающее, нежели обычные женская зависть или женское любопытство.
— Я не намерена прерывать свой ночной отдых из-за того, что где-то постреливают. Тем более что постреливают нынче чуть ли не каждую ночь.
— Мужественная вы женщина.
— И только? — с лесбийской игривостью огорчилась Сардони. — Вы, Кристина, меня явно недооцениваете.
— Боюсь выглядеть в ваших глазах льстицей.
— Напрасно. Единственное, чего никогда не следует опасаться, — так это лести. Даже самые убежденные враги будут признательны вам.
— Вы не только мужественны, но и красивы.
— Обойдите посты, Кристина, — внушающе приказала Сардони. — Жду вас через двадцать минут.
