Под всеобщий смех и хлесткие аплодисменты Архип сошел с трибуны, уселся на свое место и уже оттуда крикнул:
- Почаще надо, товарищ Константинов, такой актив собирать, и кое у кого ребрышки пересчитывать, и под кожу чуток впрыскивать для бодрости.
Когда шум улегся, выступил Молодцов. Он действительно сказал очень коротко, признав критику справедливой. Последним выступил Антон Николаевич. До сознания Агафона доходили слова секретаря райкома, говорившего о том, что партийные организации района руководят сельским хозяйством по старинке, кампанейски, от посевной до уборочной, до очередного решения Центрального Комитета. Секретари райкомов мечутся, как кочевники, с одного пастбища на другое, очертя голову несутся туда, где обнажаются самые неприглядные места. Такое происходит не только в сельском хозяйстве, но и в промышленности. Предприятий в районе сотни, а райком один.
- Предприятия растут, расширяются, организуются новые, - продолжал Антон Николаевич. - А мы по-настоящему руководить ими не умеем, крутимся вокруг них, скачем верхом на палочках, гарцуем, словно мальчики на побегушках, мчимся, как гончие, после каждого газетного выстрела! Сейчас многие из нас думают, что мы пригрели у себя коварного работника, товарища Чертыковцева. Поселившись на центральном участке, он избрал самое выгодное положение для внезапного нападения. Да, это ему вполне удалось. Наша беда в том, что мы все это знали, как верно тут кто-то подметил, но помалкивали. Есть, товарищи, много разных способов ответа критикам. Самый правильный из них - это безоговорочное признание недостатков и торжественное обещание.
- Обещать, а потом ничего не сделать! - бросил из зала Мартьян Голубенков. Перед этим он тоже выступал. Говорил так, что от Спиглазова летели клочья.
- Не те времена, товарищ Голубенков. Автор здесь. Ему все видно со своей выгодной позиции. Конечно, можно сделать так: скажем, за первый же выстрел по использованию транспорта его намеревались исключить из кандидатов партии... А что можно с ним сделать за эту, вторую статью? жестко спрашивал Константинов.
Собрание загудело и бурно колыхнулось.
- Вон как тогда опозорились с этой "Арбузной трассой"! Срамота! выкрикнул Архип Матвеевич.
Мартьян встал, попросил слова и предложил принять Агафона Чертыковцева в члены партии. Предложение было единодушно одобрено.
Варвара вскочила, шумно накинула на плечи черный клеенчатый плащ и, высоко подняв красивую голову, демонстративно удалилась.
- Хорошо, будем считать, что вопрос с автором статьи исчерпан, донеслось до ушей Агафона. - Ну, а как быть с директором?
- А может быть, достаточно, Антон Николаевич? - сказал Корней Луценко. - Ивана Михайловича так ощипали здесь, что даже и нам страшно, признался директор "Горного".
В зале было душно. Люди утомились. Но все же было вынесено решение, что работа дирекции должна быть перестроена от начала до конца. Молодцова коммунисты уважали и потому отнеслись к нему мягко - не возникло вопроса даже о выговоре.
Агафон облегченно вздохнул. Иван Михайлович был ему очень симпатичен, и было бы жаль, если бы его сняли с работы. Мысли Агафона в эту минуту скакали куда-то безудержным, стремительным аллюром. Статья его, как он сейчас думал, тоже была похожа на молодой и резвый галоп... Теперь, после такого собрания, он бы написал ее совсем иначе. Все в нем кипело, радостно клокотало. Когда молодую силу девать некуда, она всегда рвется наружу. Вот и сейчас, как только окончилось собрание, он выскочил из клуба одним из первых и, чтобы не обнаруживать на людях безудержную свою радость, убежал в поле. Долго, почти до самой темноты, бродил он по заросшему ковылем увалу, ненасытно глотая после прокуренного зала целительный горный воздух.
Над горами дотлевал закат, темнели и грузно ворочались набухшие дождем тучи, наполняя лощины сизым туманом. Где-то стороной пролетел самолет, ярко моргнув зелеными огоньками, словно открывая путь в небесное пространство. Агафон помахал ему рукой, мягко ступая по мокрому ковылю, тихо пошел к дому.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Вот уже несколько дней стоит сырая, ненастная погода. Дождик, как по расписанию, с утра начинает хлестать по домику на колесах, в котором живут Глафира и Федя. Они начали было уборку самого последнего и отдаленного участка, но погода косить не дает. К обеду дождь вроде унимается, из-за туч пробивается солнце, радужно освещая буйное море пшеницы. Она поникла тяжеловесными колосьями, а местами полегла. Валить ее будет трудно, нужно делать особые приспособления, но делать их некому. Мартьяна так обидели, что он бросил все и куда-то уехал, и приспособление его пошло насмарку.
Федя только что вернулся из Дрожжевки и рассказывает Глафире, как Мартьян уходил из дому.
- Ну, а Варвара что? - распахнув накинутый на плечи ватник, спросила Глаша и тихо присела на лесенку вагона.
- Когда Мартьян взял свой чемоданчик и пошел к калитке, Варюха кричать начала, - отвечает Федя.
- Что же она говорила?
- Да ерунду разную.
- Например? - допытывалась Глаша.
- "Иди, иди, хромоногий, больно ты кому нужен!.."
- Так и сказала?
- Прямо так! Ну и еще всякие слова прибавляла...
- Какие слова? Обо мне, что ли? - напряженно спросила Глаша.
- Само собой!
- Как это "само собой"! Ты-то еще чего выдумываешь? - Глаша запахнула ватник и втянула голову в плечи.
- Разве я выдумал? Это она сама на всю деревню орала. А мне-то что? Только об этом, Глафира Антоновна, все говорят.
- Кто это все? - возмутилась Глафира. - Это Варвара и твоя тетка болтают. А ты не смей повторять!
- Ладно. Не буду. Но вы же сами спросили... Так я пошел.
Федя, шурша пыльником, встал с крылечка.
- Куда ты опять?
- К Михаилу Лукьяновичу думаю сходить.
- Зачем? - Глаша отлично знала, но делала вид, что не догадывается, куда, к кому ходил Федя. На том стане теперь с отцом косила Дашутка.
- Узнать хочу, наматывается у них на валик солома или нет. У нас с вами прямо беда! Вчера солома так нагрелась, что думал, вспыхнет.
Федя наивно полагал, что о его с Дашей отношениях знали они только двое да старая кузница.
- Гляди, сам не вспыхни, жених! - тихо засмеялась Глаша и спросила: Когда свадьба-то?
- Да вот закончим уборку...
- Поторопитесь...
- А что?
- А то Михаил Лукьянович узнает про ваши делишки, вот что! - смеется Глаша.
- Ну-у! Да мы скоро... До свидания, тетя Глаша. - Федя срывается с места и пропадает за будкой.
- Привет передавай! - весело кричит ему вслед Глафира, сама не зная, чему она так радуется. Даже петь хочется, тем более что с третьего стана доносятся звуки баяна. Играет Сенька Донцов, а девушки, сушильщицы с тока, поют про вербу над рекой и про любовь. До чего ж хорошо и проникновенно поют девчонки! Даже уставшая от ливней степь и поникшие хлеба притихли, словно прислушались к льющейся в сумрак песне. Глаша тоже начала подпевать потихоньку. Потом где-то совсем близко зашуршала мокрая трава, чвакнула под грузными сапогами грязь, и тут же показалась фигура Архипа с ружьем на плече.
- Поешь, птаха? - скрипя протезом, проговорил Архип. - Добрый вечер!
- Вечер добрый, дядя Архип! - приветливо откликается Глаша. Она рада его приходу, с ним веселее.
- Вечер-то добрый, а погода совсем расквасилась, убирать не дает, и все косточки разморило. А ты, про между прочим, чего тут киснешь, молодка? Пошла бы да вон с девчатами и попела.
- А мне и тут хорошо... Что новенького на поселке?
- Стоит на месте, как поросенок в тесте! Мокрота кругом! А новенького? Вот тут у меня газета есть. - Архип достал из-за пазухи газету и подал Глаше.
- Что, снова про нас написано?
- Пока ничего, - усмехнулся Архип. - Хватит и того раза. Теперь про других пропечатано. А у нас сегодня утречком на поселке опять баталия была. Я как раз из конторы выходил и прямо на концерт наткнулся, едрена корень!
- Что за концерт?
- Мартьян Савельевич жену свою покинул. А баталилась теща на всю улицу. Такие слова говорила, передать невозможно... Даже какую-то книжку через плетень швырнула ему вослед. И Варька тоже хорохорилась. Дуры все бабы, вот я что скажу.
- Почему же все, дядя Архип?
- Может, и не все, а большая доля... Не могут нашего брата приструнить как следоват. Баб-то пока полно, а нас поменее, вот мы и кочевряжимся. Как чуть что, вещевой мешок на плечо, чемоданчик в руки, как Мартьян, и на вокзал! А что ему оставалось? С работы твой деверь его снял. Но я кумекаю, тут дело не только в поломке комбайна.
Скручивая козью ножку, Архип пристально посмотрел на Глашу. Она вскочила, пожелала ему спокойной ночи, вошла в вагончик и шумно захлопнула дверь.
- Ты чего всполошилась? - спросил он через стенку.
- Спать хочу, - ответила Глафира изменившимся голосом.
- Да ведь совсем еще рано!
- Устала...
- Не с чего бы умориться-то... Смотри, газету мою не загуби!
