53. Коктебель
Как пишет Мафаи, Бруно первый раз попал в Коктебель вместе с А. Б. Мигдалом в конце 50-х годов [6]. Коктебель в то время был самым модным местом отдыха советской интеллигенции. Мафаи называет его «советским Капри». Евгений Евтушенко, Василий Аксенов, Роберт Рождественский, Андрей Вознесенский и многие другие шестидесятники сделали это место культовым. Очень хорошо описал атмосферу этого крымского курорта В. Аксенов в романе «Таинственная страсть».
В Коктебеле Бруно познакомился с Родам Амирэджиби, сестрой известного грузинского писателя Чабуа Амирэджиби. Она была ассистентом режиссера у Михаила Ромма и Григория Александрова. Преподавала во ВГИК. Именно ее архитектор Николай Топуридзе избрал моделью для скульптуры грузинки на знаменитом фонтане «Дружба народов» на ВДНХ.
Встреча с Родам переросла в серьезные отношения, которые длились долгие годы. Ее даже ошибочно считали второй женой Бруно.
Родам ввела Бруно в круг московского бомонда. Каждую неделю Бруно ездил на уикенд в Москву и часто бывал в Доме кино и Доме писателей. С. М. Биленький [45] рассказывал нам, что Бруно обожал фильмы Феллини, Тарковского. Чтобы посмотреть «Зеркало», специально поехал в Москву, где родственники Биленького достали билеты на просмотр. Бруно рекомендовал Биленькому стихи Беллы Ахмадуллиной, с которой он был хорошо знаком. Ценил поэзию Евгения Евтушенко. Из музыкальных вкусов Самоил Михелевич отмечал Моцарта, которого Бруно любил слушать в машине. Джиль вспоминал, что когда в доме появился первый магнитофон, очень часто слушали «Севильского цирюльника» Россини. В семье была веселая легенда, что дедушка Бруно, Пеллегрино Понтекорво, любил говорить, что Моцарт все украл у Россини.
Мафаи описывает диплом, выданный ему Майей Плисецкой: «Подтверждаю, что танцевала с Бруно Понтекорво, причем с большим удовольствием». Плисецкая танцевала с Бруно, а Белла Ахмадуллина – отказалась. На одной из вечеринок она, желая поддразнить Бруно, сказала: «Я с коммунистами не танцую» [161]. No comment.
54. Бруно и поезд
Потребители должны требовать – это необходимое условие движения по пути к коммунизму!
Б. Понтекорво, статья
Этот четкий лозунг отражает внутреннюю жизненную позицию Бруно. Его всегда поражали и удивляли покорность и спокойствие окружающих перед лицом бюрократического произвола властей. История с поездом Дубна – Москва была знаковой для того времени. Помимо обычных грязных электричек, Дубна в советское время имела редкую привилегию – из Москвы в нее можно было приехать на прямом поезде, без всяких остановок в пути. Ходили чистые вагоны, с туалетом, без щелей в окнах, где действительно было очень удобно не просто добираться до Москвы, но и читать, работать, чувствовать себя нормальным человеком.
Однако в 1971 году Министерство путей сообщения отменило эту «льготу». Все дубненские ученые восстали. Бруно написал по этому поводу целый ряд статей в местные и центральные газеты. В них были берущие за душу строчки:
«Я родился до Первой мировой войны и был во многих отсталых странах, включая Сицилию и Сардинию, но такого отношения к людям, как на железной дороге Москва – Дубна, я никогда не видел».
В железнодорожной эпопее Бруно видел то, что мы до сих пор не изжили, – удивительную покорность перед произволом властей. Он пишет в газету об обычной по тем временам истории, когда поезд ушел на 30 минут раньше расписания.
«Опоздавшие внешне очень спокойно реагировали на это несчастье, за что я, старый скандалист, глубоко уважаю их, но я не могу примириться с мнением, что неуважение к рядовому потребителю – явление нормальное, и меня очень беспокоит отсутствие требовательности к виновникам таких безобразий. Иначе мы вечно будем видеть магазины закрытыми в рабочие часы, будем сворачивать автомобиль в неправильном направлении из-за того, что в Дмитрове указатель поворота на Дубну помещен за плакатом, будем покупать туфли со шнурками недостаточной длины, успокаиваясь тем, что нужные шнурки можно найти за 2 копейки в другом магазине и т. д.»
Сейчас безостановочный поезд Дубна – Москва ходит регулярно и, казалось бы, отошли в прошлое страсти вокруг этой мелкой проблемы «развитого социалистического общества». Однако горестные слова Бруно: «Все эти действия обнаруживают поразительную неспособность планирования (или просто лень), полное отсутствие юридического подхода и удивительное пренебрежение интересами людей… Может быть, у администрации железной дороги есть уверенность в том, что люди, с мнением которых они считались бы (генералы, министры, директора лабораторий и т. д.) не пользуются поездом и ездят на государственных машинах?» – к сожалению, не перестают быть актуальными и в наше время.
В годы перестройки Бруно опубликовал в «Литературной газете» небольшую статью «О бюрократизме» [162]. Там есть такие замечательные строки:
«Беспринципность, некомпетентность, приспособленчество, консерватизм, отсутствие инициативы и презрение к чужому творчеству, полное пренебрежение чужим временем, лживость, черствость – вот черты, характерные для бюрократов, этих каждому из нас знакомых всемогущих ничтожеств».
55. Перестройка и гласность
Одним из близких знакомых Бруно был московский корреспондент газеты итальянской компартии «Унита» Джульетто Кьеза. Они провели много времени в обсуждениях и дискуссиях. Кьеза вспоминает [156], что Бруно использовал его как источник информации о внешнем мире. Он всегда задавал много вопросов: «Что происходит? Почему итальянцы так относятся к демократии и социализму? Куда идет ИКП под водительством Берлингуэра?». Много раз они обсуждали с Бруно и ход перестройки. Бруно говорил, что, наверное, кто-то в окружении Горбачева читает документы Итальянской компартии, а потом «подбрасывает» идеи еврокоммунистов.
К перестройке, затеянной Горбачевым, Бруно относился очень положительно. В интервью 1990 г. [163] он прямо говорил:
«Я испытываю к нему (Горбачеву) огромную симпатию. То, что он делает для СССР, необыкновенно. Он уникальный политик. У Сахарова, например, есть интересные идеи, но он никогда бы не смог пойти на какие-то политические шаги. Зато Горбачев знает, как реализовать свои идеи[55]».
Бруно отказался подписать письмо академиков об антисоветской деятельности А. Д. Сахарова. Говорят [164], что прочитав текст письма, он заявил:
– Если Сахаров плохой, хотя я его знаю как хорошего, дайте мне аргументы и факты, на которых основано это мнение.
– А вы что – газет не читали?
– C какого времени газета стала документом, по которому можно человека уничтожить?
Однако письмо Сахарова он тоже отказался подписать. Произошло это в 1972 г. в Баку, где они встретились на одной из конференций. В перерыве между заседаниями довольно долго гуляли, обсуждали различные проблемы. Сахаров поднял тему преследований диссидентов, насильно помещавшихся в психиатрические клиники. Он передал Бруно свое письмо, тон которого, как вспоминает Бруно [6], был совершенно ужасным, совершенно антикоммунистическим. Он отказался его подписывать, тогда Сахаров попросил передать письмо итальянским коммунистам. Что Бруно и сделал, несмотря на то, что само письмо казалось ему ужасным: право на высказывания своего мнения никто не отменял.
Свои взаимоотношения с Сахаровым он резюмировал следующим образом [6]:
«У меня всегда было огромное уважение к Сахарову, которого я считал
