великим физиком и человеком с большой честностью. Сейчас я убежден, что, не будучи политиком в строгом смысле, он видел лучше, чем многие из нас, проблемы, стоящие перед советским обществом. Он не был политиком, в том смысле, что никогда не сказал бы об этом только по соображениям возможности, потому что это было подходящее время или потому что это могло быть полезно для него. Но он прекрасно понимал, как обстоят дела. Я же этого не понимал и не видел. Точнее, я не хотел понимать и не хотел видеть. Однажды, незадолго до его смерти, я рассказал ему все это. Я думаю, он был счастлив».
Письмо Сахарова Бруно не подписал, письмо против Сахарова – тоже не подписал. Поэтому интересно, что есть документ, под которым он поставил свою подпись. Речь идет о письме в ЦК КПСС, которое подписали в 1969 г. двадцать видных советских интеллигентов, включая известных физиков Л. Арцимовича, А. Мигдала, А. Алиханяна, Р. Сагдеева, в котором они высказывали резкое несогласие со взглядами, выраженными в романе В. Кочетова «Чего же ты хочешь?». Почему?
«Основная мысль романа Кочетова, пронизывающая под тем или иным прикрытием каждую его главу, сводится именно к возвеличению Сталина. Дается понять, что после осуждения культа личности Сталина советское общество начало вырождаться и что вырождение продолжается в наши дни… В дни, когда партия настоятельно призывает к сплочению и единству советского общества, Кочетов совершенно отчетливо пытается посеять рознь между различными слоями этого общества, возбудить недоверие и вражду между ними… В романе содержится грубая, нечистоплотная карикатура и на советскую молодежь… Он грязнит самую большую компартию Западной Европы, компартию Италии, обвиняя ее деятелей в корыстолюбии, в антиморальном поведении, даже в принадлежности к фашистам во времена Муссолини».
Бруно привлекли именно для «защиты» компартии Италии. Так, по крайней мере, утверждает академик Р. Сагдеев в своих мемуарах [165]. Один из отрицательных персонажей романа – итальянский коммунист Бенито Спада, глашатай неправильных взглядов:
«Такие, как я, как раз и настаивают на том, что к коммунизму есть иные пути, не обязательно русского, советского образца. Мы хотим прийти к коммунизму мирным путем. Поэтому-то нам не годятся и советская литература, и советское искусство. Они воинственны, они пропагандируют один, свой путь. Они без диктатуры пролетариата не мыслят возможности строительства социализма.
Дико представить себе, что у нас в Италии, в стране тонкого художественного вкуса, в стране передовой науки и техники, власть может оказаться в руках рабочих, в руках батраков Сицилии и Сардинии. Это же некультурные, темные люди, которых долгими годами надо просвещать. Могу ли я, окончивший два высших учебных заведения, подчиняться таким правителям?»
В книге нехорошего еврокоммуниста бросает жена, из итальянской компартии его в конце концов исключают. Так что упрек в полном очернении светлого облика ИКП не совсем верен.
Интересен конец письма 20-ти:
«Мы не считаем, что нужно запретить этот роман. После полувека своего существования советское общество не нуждается в подобных мерах, чтобы защищать себя и выдвигаться вперед. Даже таким, как Кочетов, не стоит затыкать рот. Но мы думаем, было бы хорошо, если бы партия и советская печать высказали свое мнение по поводу подобного произведения» [166].
На самом деле роман уже тогда инициировал две пародии: «Чего же ты хохочешь?» и «Чего же ты, кочет?». В наши дни текст Кочетова сам читается как чистая пародия:
«Заказали на всех пицци – народное, очень распространенное кушанье, напоминающее открытый пирог с начинкой из разной разности. Можно заказать пицци с помидорами и другими овощами, можно – с острым сыром, можно – с “плодами моря”: креветками и ракушками».
В 1969 г. советскому читателю надо было объяснять, что такое пицца.
Я вспоминаю об одной встрече с Бруно в эпоху ранней перестройки. Тогда все были увлечены трансляциями со Съезда народных депутатов СССР, публикациями «Огонька» и митингами прогрессивных сил. Один из таких митингов, если не ошибаюсь, «Демократической России», проводился в самом большом конференц-зале Института, и все приличные люди спешили принять в нем участие. Я тоже бежал по коридору, встретил идущего навстречу Бруно и радостно спросил: «А Вы, Бруно Максимович, разве не идете на митинг “Демократической России”?» Бруно мгновенно ответил: “Дем. Россия” – так это же Каутский! Все это мы уже проходили».
56. Лошади Понтекорво
История конюшни Тито Понтекорво требует эпического размаха. Эта сага точно отражает российскую действительность, где все есть – энтузиасты, возводящие дворцы-конюшни, зависть окружающих, обман государства и целая вереница других событий и приключений вокруг одного – простого человеческого чувства любви к лошадям и умения работать (https://t.me/bruno_pontecorvo_photo/42).
Я хорошо помню то время, когда на улицах Дубны появилась первая лошадь. Мы гуляли с сынишкой, которому в то время было годика три. Его восторг при виде такого необыкновенного, невиданного зверя был грандиозен. Именно дети в самом начале составляли наиболее преданную группу поддержки Тито Понтекорво по развертыванию того, что впоследствии получит название «Клуб любителей верховой езды». Мы жили в общежитии, где в коридоре стоял один общий телефон. Почему-то Тито часто пользовался именно им, чтобы обзванивать своих маленьких друзей. И тоже врезалось мне в память, что говорил он как раз с детьми, а не с их родителями, терпеливо объясняя все действия и правила, которые надо соблюдать, чтобы посещать клуб.
С первой лошади, которую Тито купил у цыган, развернулась огромная деятельность, в которую были включены сотни детей и взрослых. В отчете о работе клуба с гордостью отмечалось, что «ежегодно в нем занималось около 100 человек, 20 “трудных подростков”, 5 человек поступили учиться на зоотехников и ветеринаров». Количество лошадей со временем приблизилось к ста. Тито специализировался именно по ахалтекинской породе, доставая этих лошадей самыми различными способами. Говорят, что он даже купил жеребца, которого Насер подарил Брежневу. И все его стадо – потомки этого жеребца. Правда, Джиль Понтекорво упоминает [43] в качестве родоначальника другую лошадь – брата Анилина, знаменитого скакового жеребца 60-х годов. Особое удивление вызывало и вызывает то, как он смог организовать такое дело в начале 80-х годов, когда все, что можно, было не то чтобы запрещено, но по крайней мере не разрешено.
Недаром, когда началась эпопея вокруг конюшни и в лабораториях ОИЯИ стали происходить собрания коллективов, многие рабочие говорили, что вот если бы у них были такие руководители, как Тито Понтекорво, тогда бы и они жили так же хорошо, как и лошади Понтекорво. Этот лозунг «Хотим жить так, как лошади Понтекорво!» – был даже поднят на какой-то праздничной первомайской демонстрации.
А все началось после того, как Тито построил свою первую прекрасную конюшню. Даже сейчас, когда разнообразие архитектурных форм подмосковных строений и дач мало кого удивляет, здание
