Видимо, Пьянкова здорово прихватил холод еще в дозоре. А в «яранге» из-за невероятной усталости он не просушил валенки и портянки, на руках так и остались сырые рукавицы. И спал Гриша так крепко, что не чувствовал не только мороза, но даже и огня.
У нас в роте, да и во всем лыжбате, свыклись с мыслью, что Итальянец невезучий, что с ним постоянно приключаются всякие истории. Отчасти так оно и было. Но большинство историй придумывали наши остряки. И затем сами же над ними потешались.
Случай в «яранге» подтверждал общее мнение о невезучести Итальянца. Но последствия его были настолько тяжелыми, что ни у кого не поворачивался язык острить по этому поводу.
А лыжбатовцы, ходившие в ту ночь вместе с Итальянцем в дозор, даже испытывали чувство вины перед своим товарищем. Дескать, проморгали. Надо было заставить его просушить валенки, портянки и рукавицы. Если уж действительно сам не мог — следовало помочь ему. Правда, каждый от усталости с ног валился, но беду все-таки можно было предотвратить…
В таком духе — о роли товарищеской взаимопомощи, особенно сейчас, когда у наиболее слабых бойцов силы на исходе, — политработники провели беседы в подразделениях лыжбата.
Мелочи фронтового быта
Политрук Гилев схватил злую ангину, и беседу в третьей роте проводил парторг Фунин. Владимир начал ее так:
— Я расскажу вам об одном эпизоде. Он вроде и смешной, но вместе с тем совсем не смешной… Он как будто пустяковый и в то же время показался мне значительным…
Это было за два-три дня до несчастья с Пьянковым. Слышу, он приглашает Воскобойникова:
«Давай, Вася, в наш любимый ельничек-можжевельничек сходим…»
«Давай, Гриша, сходим…»
Когда они вернулись, я говорю им в шутку:
«Что же вы, здоровенные мужики, до ветру ходите, взявшись за руки? Как девчонки-пятиклассницы!»
«Были — здоровенные, — отвечает Воскобойников. — А теперь у нас силы наполовину поубавилось. Вот мы и ходим на пару по большой нужде. На морозе да в полном лыжном облачении дело это ой какое нелегкое. Ведь на нас всякой всячины вон сколько понадевано — как на архиерее в пасхальную службу. Так что мы с Гришей помогаем друг другу разоблачаться и опять облачаться…»
— Мне кажется, — закончил свою мысль Владимир, — что теперь, когда нам приходится все труднее и труднее, товарищеская взаимовыручка и в малом и в большом должна играть все большую и большую роль. И я почти уверен: если бы в том ночном дозоре оказался Воскобойников, то беды с Пьянковым не случилось бы.
Надо сказать, что хождение в «ельничек-можжевельничек» парами в это время уже не было единичным случаем. Я, например, кооперировался с Мусой…
Важную роль в нашем фронтовом житье-бытье играют сухие дрова. В заготовке их я за короткое время приобрел немалый опыт. Очень нравятся мне сухие ольшины. Они, как грифель, ломкие, с ними легко можно справиться, не имея под рукой топора. Сухая ольха горит почти бездымным пламенем, не стреляет искрами, что очень важно в непосредственной близости от немца.
Ольхи в этих краях тьма-тьмущая. Об этом говорят даже названия местных селений и урочищ: Ольховка, Ольховские Хутора, Заолешье, Ольховская Лядина… Но от сырой ольхи мало радости, нужна только сухая. Где ее искать?
Ольха любит увлажненные места. Но чрезмерное обилие воды ее не устраивает, на болотах она частенько не то вымокает, не то вымерзает. Иногда встречаются небольшие ольховые кладбища: ветви уже обломались, а голые стволы пока торчат. Берешь такую ольшину обеими руками и сильно, резко встряхиваешь ее. Ломкий ствол распадается на много коротышек, и вниз сыплются готовые полешки. Набирай охапку и неси куда надо…
Идет для солдатских костров и еловый ветровал, сосновый, березовый и всяческий прочий бурелом… Но тут уж без топора справиться трудно. На худой конец, в бедном на сушняк лесу и сырое дерево выручит. Надо только раздобыть хоть немного сухой растопки.
Если же сушняка близко нет и приходится брать для костра сырые лесины, то полезно знать некоторые хитрости. Обычно пилы под рукой нет, а только топор, так что валить толстые деревья трудно. Но среди молодняка рубишь не то, что под руку попало, а с выбором. Предпочитаешь такие деревца, комли у которых чем-то отступают от нормы. Заросшие старые трещины или заячьи погрызы, свилеватые наросты, искривления, слишком толстая и шершавая кора, не типичная для молодых деревьев обомшелость… У таких сосенок и елочек в комле смолы намного больше обычного, такие березки богаче дегтем.
Да, многому я научился… Но до настоящих уральских следопытов мне еще далеко. Они не только много знают, — у них сильно развита интуиция. Приходим, например, в совершенно незнакомый лес. Чтобы разобраться, где что, мне нужно время. А Философ, Авенир, Комаров, Урманцев сразу чуют, в какую сторону за сухими дровами надо идти.
Плохие вести
Первая военная весна, нагрянувшая вдруг, на полмесяца раньше обычных для новгородской земли сроков, подвела нас во всех отношениях. Дороги развезло, большинство из них стали непроезжими не только для автомашин, но и для гужевого транспорта. Болота набухают, вспучиваются и пугающе наплывают на земную твердь. Нам угрожает ловушка, как тем зайцам, которых спасал некрасовский дедушка Мазай.
Вода наступает на нас даже из земных недр. Грунтовая. В каждой землянке вырыто углубление, из которого воду приходится вычерпывать чуть ли не каждый час. Иначе получится наводнение.
Весной еще труднее стало доставать более или менее сносную питьевую воду. До крестьянских колодцев в Ольховке и на Ольховских Хуторах далеко, а на лыжбатовских позициях все насквозь пропитано болотной горечью.
Оказывается, ситуация, в которую боги ввергли мифического Тантала, вполне возможна и в реальном мире, притом даже не в море и не в океане: вокруг вода, а пить нечего. Воняющую болотиной настойку Философ называет «лешей водой».
— Вот когда, — шутит он, — наши пермяки до пресноты вымочат свои соленые уши!
Все серьезнее перебои в снабжении боеприпасами и продуктами, все реже получаем из дому письма и газету Волховского фронта «Фронтовая правда», редакция которой находится в Малой Вишере. Проще всего свалить вину на весеннее бездорожье. Но в полки, в лыжбат все настойчивее просачиваются слухи: половодье само собой, но вдобавок — мы окружены!
4-я гвардейская уже не имеет сил для наступления. Перейдя к обороне, дивизия с трудом сдерживает наседающего врага. И такое положение создалось по всему периметру огромной «Любанской бутыли», горлышко которой находится у Мясного Бора, а дно — юго-восточнее Любани.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
