моим сбыться оказалось не суждено. Во всяком случае, в ближайшее время. Едва я вышел из кабинета и повернул ключ в замочной скважине с намерением сдать его на ресепшн, как увидел бегущую на выход Ряжскую с укладкой в руках… Вернее, это в моём будущем переносной ящичек с набором врача «скорой помощи» станет называться укладкой, пока же это просто… медицинский чемоданчик. Или саквояж.
И куда это мы мчимся, Валентина Ивановна? Я ускорил шаг и, выскочив на крыльцо, увидел, как Ряжская вскарабкивается на переднее пассажирское сиденье «буханки», за рулём которого сидел невозмутимый Семёныч, а в салон запрыгивает какой-то мальчонка.
— Валентина Ивановна, что случилось? — крикнул я в спину Ряжской, уже собиравшейся захлопнуть дверцу.
— Ребёнка электрическим током ударило, вон братишка прибежал, сообщил, — кивнула она себе за спину, после чего хлопнула дверцей.
— Я с вами, — заявил я, решительно забираясь в салон.
Семёныч дал по газам. И ещё как дал! Даже когда съехали на грунтовку, наш водитель сбавил ход лишь самую малость. Я пытался ухватиться хоть за что-нибудь, поскольку нас с парнишкой подбрасывало в салоне, словно два мячика. И когда наконец эта бешеная скачка закончилась, мне некоторое время казалось, что мои внутренности ещё продолжают попрыгивать.
Дом, где произошла трагедия, располагался на отшибе, и выглядел не слишком презентабельно. Забор состоял из жердин, уложенных вкривь и вкось, всё заросло бурьяном, в котором партизанили куры, сама хата представляла собой какую-то покосившуюся мазанку.
Мы наперегонки с Валентиной Ивановной следом за нашим провожатым кинулись к дому. Пострадавший — мальчонка лет шести — находился на маленькой кухне, лежал на дощатом полу, и помимо причитающей над ним матерью здесь стояла в дверном проёме девочка ещё младше, от силы годика четыре. Стояла, прижимая к себе куклу с оторванной ножкой и одним глазом, с испугом и интересом одновременно наблюдая за происходящим.
— Вы мать?
Женщина перестала выть, подняла голову, посмотрела на Ряжскую.
— А… Ага, — всхлипнула она. — Доктор, он умер?
Валентина Ивановна вместо ответа присела рядом на колени, приложила два пальца к сонной артерии. Внешне на лице никаких эмоций, если не считать сжавшихся в ниточку и без того тонких губ.
— Сколько времени прошло с момента поражения током?
— Так я не знаю, — снова всхлипнула мамочка. — Я к куме только пришла, поболтать, чайку попить, многосерийный фильм как раз скоро должен был начаться, этот… «Вечный зов». А тут Лёшка залетает, орёт, что Митьку током убило. Я его сразу в амбулаторию отправила, а сама сюда. Минут десять, может, уже прошло. Или меньше…
— Так, ладно, не мешайтесь, выйдите из кухни и закройте дверь, — тоном, не терпящим возражения, приказала Ряжская. — И детей уберите. Сейчас мы с коллегой будем проводить реанимационные мероприятия.
— Может на диван Митеньку перенести? — спросила женщина.
— Не нужно, необходима твёрдая поверхность, пол как раз подходит.
— Пульс в ноль? — спросил я, когда дверь за причитающей матерью и её любопытными детьми закрылась.
— Угу, — буркнула Ряжская, доставая из своего чемоданчика фонендоскоп.
Она расстегнула на Митьке рубашонку, сунула оливы[3] в уши, приложила к впалой груди акустическую головку, замерла, глядя в мутное от грязи оконное стекло. А я почему-то подумал, что можно было ещё по старинке приложить к чуть приоткрытым губам паренька маленькое зеркальце, проверить дыхание… Блин, всякая глупость в голову лезет!
Между тем Ряжская со вздохом извлекла оливы из ушей и убрала фонендоскоп обратно в чемоданчик.
— Попробуем сердечно-лёгочную реанимацию…
— Можно я?
— Давайте, Арсений Ильич, — неожиданно легко согласилась Валентина Ивановна.
Начал я по стандартной схеме, не раз апробированной. Да-да, за свой многолетний врачебный стаж приходилось и так спасать людей. Хотя однажды не спас, но там был уж очень тяжёлый случай. Надеюсь, сейчас мне повезёт больше.
С минуту я пытался запустить сердце маленького пациента, но, увы, мои старания результата не принесли.
— Сейчас адреналин попробуем, — сказала Ряжская.
Она достала из чемоданчика ампулу и металлическую коробочку, в которой хранились простерилизованные шприц с иглы.
— Сами колоть будете или я?
Валентина Ивановна посмотрела на меня.
— Сама.
В сердце она попала, мастерски проведя иглу между рёбер, но и в этот раз запустить его не удалась. Выругавшись сквозь зубы, она бросила всё обратно в свою укладку.
Встала, поморщившись от боли в коленях. В её глазах читался приговор лежащему перед нами на полу мальчишке.
Ну что, был у меня выбор в этой ситуации? Как писали в заголовках советских газет о каком-нибудь герое — на его месте так поступил бы каждый.
— Валентина Ивановна, давайте я ещё попробую по немного другой методике, — сказал я Ряжской.
— Что ещё за методика?
— Тоже непрямой массаж, нам в институте показывали.
Она пожала плечами:
— Ну попробуй, Арсений, только я не вижу смысла…
Я словно бы естественным движением активировал браслет — это выглядело, будто я потёр запястье — после чего положил ладонь на левую половину груди Митьки. Закрыл глаза, концентрируясь и при этом методично и довольно увесисто начав лупить по тыльной стороне правой ладони кулаком левой руки. Такую показуху я проделывал для Ряжской, мол, видите, не надавливанием, а ударами пытаюсь запустить моторчик.
Всё это требовало дополнительной концентрации, но, к моему удивлению, заставить сердце работать получилось почти моментально. Я только успел почувствовать лёгкий укол в собственной грудине, как по моим барабанным перепонкам будто ударило молотом, затем с небольшой паузой ещё раз, после чего мальчишка сделал судорожный вдох, и ещё спустя несколько секунд сердце его забилось ровно и ритмично.
Я открыл глаза, сам выдохнул. Митька дышал уже нормально, а не как выброшенная на берег рыба, а глаза его были открыты. И смотрел он на меня с таким выражением, словно бы увидел зелёного человечка из соседней галактики.
— Арсений Ильич, как же это? — услышал
